Конкурс:
Ода
еде

Когда я попал в ловушку, я жалел лишь об одном. О том, что больше никогда не увижу родных и близких? О скорой смерти? О несвершенных еще мною делах, домах, деревьях и детях? Нет, об этих безусловно важных вещах я даже не вспомнил.
В той глубокой земляной яме с огромными покатыми стенами мне не пришло в голову строить план спасения. Я не кричал и не звал на помощь, а как-то сразу свыкся с неприглядной ситуацией и стал жалеть лишь об одном. Что утром я торопился и не успел как следует позавтракать. А в два часа дня я уже здесь, в лесу, в этом хитроумном капкане и обеда, на который планировалось зажарить мою добычу, не предвиделось.
Я стал воображать, что бы съел, знай я о своих скорых неприятностях. Конечно, прежде всего, оладушки. Не тонкие масляные огромные французские крепы с шоколадным мороженым и тонко порезанным бананом, не сладкие воздушные в меру плотные оладьи с черничным вареньем, а именно оладушки. Мои любимые, на кефире, слегка жиденькие и непропекшиеся, не слишком соленые и неоднозначно сладкие, без каких-либо поливок и сиропов. Пока они жарились и брызгались маслом, я достал бы блендер, залил в него свежий кефир и небрежно разорванную плоть банана. Потом вышел на задний двор и собрал бы штук двадцать клубничек. Не самых красивых, потому как им все равно предстояло превратиться в месиво. Помыл, сорвал их зеленые маленькие короны и обесчестенных бросил в блендер. Пока взбивался бы мой коктейль, я выложил оладушки на тарелку и накрыл полотенцем, сел за стол и приказал бы жене приготовить мне плотный завтрак.
Нежный и сладкий бархат коктейля и тающие на языке оладьи – это всего лишь разминка. Баловство. А дальше идет кульминация. Зажаристые сосиски и загорелые тосты – великолепный дуэт. Хлеб благородно оттенят эту примадонну, его величество сосиску, розовую и мягкую, и в то же время способную обжечь маслянной пеленой. Теплая фасоль в томатном соусе иногда вмешивается в отношения этой пары, дабы придать некоторую пикантность. А вот картофельные шкварки бесцеремонно вмешиваются то и дело, ведь они тут почти за главных. Их сила в сале, на котором они жарились, в золотой корочке, скрывающей бесподобную картофельную сущность, в мелко порубленном чесноке, который присоединяется на сковородке к картошке лишь в самом конце – не дай бог подгорит!
Рядом в двух стаканах обязательно должны стоять негазированная вода и стакан свежевыжатого апельсиного сока... ммм... апельсиновый сок, вот что я вам расскажу!
Если бы на обед я поймал утку, то моя жена ловко бы разделала ее и поджарила грудку. Причем так, чтобы на разрезе ее проявился следующий градиент. От тонкой темно коричневой полоски резкий переход к бежево-серому мясному, который мягко вливается в розово-сосисочный, возможно, с малюсенькими каплями красного. Апельсины тут причем: они будут в соусе, но его рецепт я храню в строжайшем секрете, и даже практически на смертном одре...
Екнуло сердце, так плохо мне стало от одной мысли, что я больше никогда не попробую эту утку под апельсиновым соусом, не закушу ее картофельным пюре и не залью удовольствие красным сухим. Надо успокоиться.
Я взял в руки комок земли и понюхал его. Если героине Маркеса это нравилось, может, в этом что-то есть? Ведь я гурман и должен ценить все новое!
-               Эй, старый болван, ты что там делаешь?
-               Не поверишь, сосед, я – ха-ха! – раздумываю, не отведать ли мне кусок земли!
-               Идиот, как ты умудрился сюда провалиться? Если бы ни я, ты бы здесь мог сдохнуть.
-               Так ты вытащишь меня или будешь разглагольствовать?
-               Ладно, жди, скоро приду с подмогой.
И я начал мечтать о том, как вернувшись, съем все, о чем только успел тут подумать. Как только мужики меня вытащили, я, даже не сказав спасибо, ускакал домой.