Конкурс:
Ода
еде

 

- Для начала, принеси-ка ты нам, любезный, графинчик водочки, - Степан потер руки и широко улыбнулся, - холодненькой, любезный. Охлади уж как следует, чтоб графинчик аж запотел.
- Не смейте сумлеваться, барин. Вы ж нас знаете. Когда ж водку-то теплой вам подавали, - обижено проворчал официант.
- Не обижайся, дружище! Но водочку изволь охладить, - Степан грохнул кулачищем по столу, радуясь собственной шутке. – Ты, брат, в Парижах-то водку пил? А? – обратился он к сидевшему напротив Александру Еремееву, только прибывшему из французской столицы. – Небось, все Шампань жрал! – расхохотался он. - Ладно, сейчас расскажешь. А ты, любезный, - снова обратился Степан к официанту, - поднеси к водочке капустки квашенной, огурчиков… Когда огурчики-то засаливали?
- Вчерась, барин. Хрусту неимоверного. Прямо как вы любите. Но есть и старого засолу, - обратился он с последней фразой к Еремееву. – Ежели пожелаете.
Александр махнул рукой:
- Неси, как Степану Аркадьевичу. После Парижей любой засол хорош.
- Пирожков неси, - встрял Степан, чуть не подпрыгивавший на стуле: страсть хотелось выпить и закусить, – с яичком, неси, лучком и рисом. С мясом. С мясом пирожки, друг Еремеев, отменные. Ах! С гречкой и грибами – великолепные! Таких не едывал в Парижах точно! – он опять хлопнул рукой по столу. – Не едывал, держу пари!
Еремеев ответить не успел.
- Икры красной, черной, - развалившись на стуле, продолжал Степан, и тут Александр вставил слово:
- Икры откушивали-с в Парижах.
- Что, не надо? А и правда, любезный. Что икра? Невелика невидаль! Лучше, вот думаю, готовь сразу второй графин. Знаешь, выпьем первый, а ты тут как тут со вторым. Мы и глазом моргнуть не сумели. Задуматься, можно сказать, о жизненных поворотах – а вот она, водочка! Это тебе не Шампань, друг Еремеев. Не Шампань! Ступай, милейший, ступай. Надумаем чего, позовем. А постой! А супу? Нету у них в Парижах-то супов! Давай Ломоносовских щей! Едал, брат Еремеев?
- Нет, - честно помотал головой Александр. – Графиня Зябликова подавала на суаре борща. Кстати, про водку. У графини на суаре бывала только водочка. Икорка, осетр. Борщ обязательно.
- Эх! Не едал, значит! Ну-ка, любезный, расскажи, чего кладете в Ломоносовские щи!
- Как обычно, барин, - замялся официант, думая, может какой подвох таится в вопросе Степана Аркадьевича. – С рынка все, свежее. Как обычно варили, барин, так сегодня сварим. Не сумлевайтесь, барин! В лучшем виде!
Осознав, что его вопрос поняли превратно, Степан поспешил объяснить:
- Александр Тимофеевич, любезный, прибыл из Парижа намедни. Ты ему расскажи про щи – видишь, не едал он их. В Парижах таковых не варят. Слышал, на суаре только борща подают.
Несколько слов из речи барина официант не понял, но суть просьбы ухватил:
- А как без щей-то? – вздохнул он от судьбы тяжкой французовой. – Ломоносовские варим так. Идет Марфушка на рынок, - тут он сделал паузу, вспомнив розовощекую, круглолицую Марфушку: коса толстенная до пояса, грудь немалых размеров…, эх! Официант встрепенулся и продолжил. – Берет там фунта два говядины, фунт гусиного мяса – либо ножку, либо грудку, либо спинку – но гусиного обязательно, два фунта капусты. Потом уж, когда готово, кладем муки, масла и, конечно, сметанки, смешанной с яичным желтком! – официант утер рот салфеткой, что свисала у него с руки: кушать захотелось самому неимоверно.
- А затем неси нам фрикасе, - велел Степан. – Из телячей грудинки.
- Мы что ли фрикасе не едывали? – воспротивился Еремеев. – Вижу тут у вас в списке блюд поросенка с кашей. Поросенка после супу неси.
- И то дело говоришь, брат Еремеев, - кивнул Степан…

*** Уж выпито было несколько графинчиков с водкой, уж цыгане плясали, а вдруг Еремеев нагнулся через стол к Степану Аркадьевичу, поманил его пальцем и, оглядываясь по сторонам, еле слышно прошептал: - Скажу тебе честно, Степушка, в Парижах уже и Шампань не тот! Не говоря про водку. Я графине никогда не сетовал, но на ее суаре водка была, Степа, некудышная. Дрянь, а не водка…