Сочинение
года.
Проза

                 Отрывок из романа  «Жернова»
 
Сновали люди, кричали извозчики, зазывая пассажиров. Гурьяновы стояли на площади, крутили головами.
- И куда это нам теперь, а, братцы? – Иван Наумович ёжился под мокрым снегом, тихонько матерился:
- Загнала жизнь, чтоб ей ни… - договорить не успел:  откуда-то из снежной пелены вынырнул городовой, направился к ним.
- Вот у кого мы и спросим, - кинулась навстречу полицейскому Евдокия Мироновна.
- Па-а-апрошу ваши документы! –  требовательно произнёс служивый, не дав женщине вставить слова.
Его взгляд из-под мохнатой шапки пристально окинул прибывших людей, остановился на Иване Наумовиче,  сразу определив  в нём старшего.
- Подь сюда, мил человек! – приказал служивый.
- Так… я… мы… вот, - развёл руками растерявшийся глава семейства. – Мы… это… спросить бы у кого…
Он волновался! И боялся. Те проверки документов в поезде, потом в Томске, когда чиновники при губернаторе смотрели справки, что выписал Пётр для них ещё в лесу, не успокоили его. Ему всё казалось, что вот сейчас, вот-вот, и все обнаружат обман. Вскроется самая главная их тайна, его опять арестуют вместе с товарищами,  и уж точно на сей раз отправят на каторгу.
Но Иван не знал, что вид растерянного мужчины ещё больше окрылил  старшего городового. Самодовольная улыбка застыла на его усатом лице, глазки хищно прищурились, осанка изменилась: из согбенного от холода человека вдруг превратился в требовательного и жёсткого начальника.
- Я сказал: документы! Прутся сюда кому ни лень, а ты тут мёрзни почём зря в такую стужу.
Иван Наумович дрожащими руками принялся рыться во внутренних карманах поддёвки, всё никак не мог найти бумаги.
- И гдей-то они запропастились, не знаешь, Евдокия? –  с жалким выражением лица обратился за помощью к жене.
- В участок! Сей же момент в участок! – голос полицейского уже гремел на площади повелительно и строго. – Без документов не положено!  Проходимцы! Может, это… вот!
На них стали оглядываться прохожие, некоторые останавливались, прислуживались, довольные начинающимся на их глазах скандалом.
Наконец Иван Наумович вытащил свёрток с бумагами,  стал  развязывать тряпицу, в которой они были замотаны.
- Вот, барин, вашбродие, господин начальник…- залебезил перед городовым, не смея поднять на него глаз. – Да какие мы? Это… простые… проще-то и некуда.
Однако полицейский даже не стал смотреть бумаги, а сунул их за отворот полушубка, сам подобрался весь, приосанился. Жалкий вид мужчины поднимал Зуева всё выше и выше над площадью. Он уже парил над толпой людей, даже не имея и  не расправляя крыльев. Власть над людьми вскружила голову, приятно щекотала нервы, пьянила.
«Надо бы запомнить испуганную морду этого деревенского лаптя, при случае рассказать становому приставу. Уж больно любы ему такие потешные историйки, - мелькнула шальная мыслишка. – Вот хохоту-то будет!».
- В участок! – Василий Семёнович уже кружил над добычей, приноравливаясь урвать солидный кусок.
Иван Наумович в отчаянии разводил руками, хлопал по ляжкам.
- Как так, вашбродие господин хороший?  Какой участок? Зачем участок? Петя, сынок! – повернулся к Петру, обратился к нему за помощью, как к последней надежде, к защитнику. – Петюня, сынок, как же так? Зачем в участок? Скажи ты ему.
Но Пётр стоял в стороне, невозмутимо наблюдая за происходящим.
- Ты, батя, денежку ему дай, - ответил за Петра Тит. – Не видишь, чего он хочет?
При этих словах Евдокия, отвернувшись,  принялась в спешке расстёгивать пуговицы на груди,  достала оттуда завязанные в носовой платок деньги.
- Сколько надо, отец?
Старший городовой урядник Зуев Василий Семёнович вроде как спустился с небес, обмяк, успокоился, выжидающе смотрел на приезжих, внимательно прислушивался к разговорам, ждал конечного результата, жадно следил боковым зрением за руками женщины, держащих деньги: сколько достанет?  Какую именно купюру? Это был самый волнительный момент в службе: сколько? Сердчишко в таких случаях вроде  сладостно замирало, чтобы в следующее мгновение заработать с утроенной силой, гоняя кровь по здоровому мужскому телу, взбадривая хозяина; в горле начинало приятно першить, слегка перехватывая дыхание. Благода-а-ать! Истинно, благодать! Да ради таких мгновений и стоит жить, стоит служить в полиции! Да как не жить?! Да как не служить?! Если вот сейчас, в сию минуту твоя душа трепещет от радости, а карман вот-вот пополнится хрустящими ассигнациями?! Все прелести жизни сошлись в одной точке  здесь - на площади.  
Ему нравилось, что люди поняли его без лишних объяснений. Стоило сказать русскому человеку за полицейский участок, а ещё пригрозить сопроводить в него, арестовать, так он сразу же отдаст всё, что имеет. Урядник знает это не понаслышке, не первый день в полиции служит, не первый раз переселенцев встречает.
Всё одно к одному. Пристройку к дому решил приделать, материал уже купил, ещё надо. А тут дочка старшая собралась поступать в Казённую Женскую гимназию тут же в Барнауле. Дай бы Бог поступить по знаниям своим, так  тех знаний  кот наплакал. А ведь хочется собственного ребёнка видеть образованным, успешным, выгодно выдать замуж. Вот и приходиться родителю умасливать гимназическое начальство, чтобы устроить дитя непутёвое. А это деньги и немаленькие. И  жена в магазине Демидова ткань для платья увидала, требует купить. Мол, жена станового пристава одевается как барыня, а она чем хуже? Так что  деньги нужны как воздух. А где ж их взять? Те, что платят за  службу, жалкие гроши. Не разгонишься на них, не развернёшься. Да ещё и становой пристав не отказывается от подношений  подчинёнными по святым праздникам. Ввёл за правило. И должность Зуев получил только после личной беседы с начальником, где он клятвенно заверил станового пристава вносить определённую сумму их благородию.  А там уж одним рублём не отбояришься: и от двух нос воротит, морщит личико начальственное. Надо пять рубликов на святые да царские праздники положить в руководящую ладошку. Как и было обговорено. Да ещё в конце каждого месяца трёшницу принеси и отдай! Вот как оно в полиции Барнаула.  А не дай? Свят, свят, свят! Что ж он, урядник Зуев Василий Семёнович,  сам себе враг? Враг семье своей? Нет уж! Казённая служба она… казённая и есть! Потому-то вынужден  то с извозчиков, то с ворья местного, то с подвыпивших, загулявших мужиков, а теперь и с приезжих требовать. Благо, переселенцев сейчас в Барнауле пруд пруди, спасибо государю и его министрам.  Есть с кого деньгу истребовать. Важно подвигнуть приезжих как можно на большую сумму. У него уже был накоплен опыт изъятия разного количества денег. Тут надо действовать грамотно. У кого – пятак, а то и копейку; у кого – полтинник серебром, а у кого и рублик-другой.  Но в последнем  случае стоило применить самые жёсткие, крайние меры – угроза ареста и конфискация вещей. Тут важно сразу и точно определить, что объект состоятельный, имеет наличность. Иной раз навскидку сразу и не определишь, тут нужен опыт да опыт. А он приходит с годами.
«И с деньгами», - про себя  скаламбурил Василий Семёнович, улыбнувшись в усы, поправив оружие, портупею. И выжидал.
Урядник знал, что переселенцы едут с неплохой по его меркам суммой, которую  они получали на первое время ещё в Томске. Это потом и здесь в Барнауле в Государственном  банке, что на Пушкинской, им выдадут  конечные деньги на благоустройство, приобретение скота, инвентаря и семенного материала. Так что потрясти их стоит. Не обеднеют. И российская казна от этого не оскудеет, а даже напротив…
Он уже потянулся  за деньгами, что совала молодица, как её руку перехватил  молодой приезжий в каракулевой шапке и с аккуратной бородкой, отвёл в сторону.
- Нет, маменька! Спрячьте деньги! – приказал женщине. - Идём в участок! Ведите нас! – требовательно произнёс молодой человек, обращаясь к полицейскому. – Мы все свидетели, как вымогали с нас мзду вы, господин урядник!
Не дав опомниться полицейскому, тут же обратился  к своим попутчикам:
- Вот с его начальством и разберёмся, кто и для чего служит в Российской империи. И как низко пали полицейские чины в городе Барнауле! Позор! Я это так не оставлю! Я отпишу своим товарищам в Санкт-Петербург! Они поместят моё письмо в газетах! И не в одной, а в нескольких, в самых центральных, в самых читаемых! Это станет достоянием гласности! Станет известно самому министру внутренних дел! А то и самому государю! – для убедительности и важности поднял указательный палец вверх. – Я хотел бы посмотреть на вас, господин урядник, и на ваше начальство после этого скандала, что перевернёт не только всё местное полицейское управление, но и вашу судьбу в частности. Каторга вам, милейший, обеспечена! Да-с!
Говорил напористо, уверенно, будто вбивая слова в замёрзшую, засыпанную толстым слоем снега  барнаульскую землю.
Урядник опешил! Он никак не ожидал такого развития событий. Да и ничего не предвещало столь неожиданного конца: всё было как обычно. И вдруг! Кто это? Откуда взялся? Вроде внимательно смотрел… Да, был, однако  стоял в отдалении. Вроде как не с этими людьми, вроде отдельно.  Но как красиво и страшно говорит?!
- Вместо того, чтобы помочь переселенцам советом и делом, чему обязывает вас служебный долг, вы стали вымогать у несчастных последние копейки. Как вам не стыдно? Как вам не совестно?  – продолжал холёный незнакомец. – Вас за этим поставили сюда? Для чего вас одевает и обувает государство?  Чтобы обывателя обдирать, как липку?  Для защиты вас содержат за казённый счёт! Для за-щи-ты! Для помощи простым гражданам! А вы?
«Небось, начальник какой-то, а я и не знаю, - иголкой пронзила мысль урядника. – Видный какой, представительный… Точно, начальник! Большой начальник! Меховой воротник, бородка, усики стрелочкой. Такие - всегда начальники… Никто не говорил, вроде не ожидали. Вот вляпался, прости, Господи. Спаси и помилуй мя грешного…».
Внизу живота заныло,  внутри заурчало, скрутило недобро так, болью отдалось во всём теле, помутилось в голове. Однако быстро собрался, глубоко вдохнул.
- Не извольте сомневаться, - преданно поклонился незнакомцу полицейский. – Никто… это… и не помышлял… вашбродие, господин хороший. Я… мы… это… хотели указать, помочь…  куда двигаться, куда идти. Вот! Пройдёмте, граждане, я… это… извозчика вам.  Доставит в лучшем виде! Не извольте сомневаться. Мы… это… службу знаем, законы блюдём, людей… граждан уважаем, помогаем. А как же… Да разве ж я посмел бы… Разве креста на мне нет?
Тут же достал из-за отворота полушубка документы, вернул владельцам. Следом вытащил из кармана свисток, требовательно засвистел. Тот час рядом с ним вырос молодой полицейский с револьвером и саблей на боку, застыл, преданно глядя в глаза начальству.
- Возьмёшь господ переселенцев, посадишь в возок к Федьке-оборвышу. Пусть отвезёт куда следует. Он знает, где собирают их брата.  За мой счёт скажешь. Это  должник мой, напомнишь ему, если что. Исполняй!
- Слушаюсь! – молодой полицейский лихо щёлкнул каблуками,  ретиво кинулся исполнять приказание.
И когда семья скрылась в снежной пелене, старший городовой урядник Зуев всё ещё стоял, наклонившись в поклоне, долго смотрел вслед ушедшим, то и дело осенял себя крестным знамением:
- Слава тебе, Господи! Уподобил, надоумил, Отец Святой! Премного… это… благодарен. Пронесло-о-о, слава Богу, пронесло-о-о!
Спустя мгновение зло плюнул, решительно направился к очередной группе людей, что просматривалась сквозь метель чуть в отдалении, топталась на месте,  и нетерпеливо чего-то  или кого-то ждала.
- Не-е-ет! Что ж я? За дурака буду носа морозить в такую стужу? Где ж это видано?! – к счастью урядника, среди этих приезжих представительных людей не обнаружил,  и потому смело потребовал:
- Па-а-апрошу документы!
- Сволочи! – бурчал под нос Иван Наумович, вышагивая вслед за молодым полицейским. – Что у нас на Смоленщине, что здесь на Алтае,  и которые в поезде по вагонам шастали. Близнецы. Быдто одного бессовестного батьки дети, прости, Господи. Тьфу! Глаза б мои не видели!  И рожами похожи:  все, как на подбор сытые, наглые. 
А снег сыпал и сыпал. Метель мела, заметая тут же санный след.  Встречал Барнаул переселенцев не очень любезно.