Сказано пионером
Нэлли
Гронский Александр
5
( 1 голос )
«Мы - фаусты планиды темной…» А.В.
Ее всегда притягивали звезды. Один из самых первых поклонников, когда ей было всего шестнадцать лет, был сумасшедшим астрономом и так романтично рассказывал о загадочном строении Вселенной, что, окончив школу с золотой медалью, она поступила в МГУ на физический факультет и стала астрофизиком. А уже в 1963 году она приехала в поселок «Научный» в качестве младшего научного сотрудника, вышла замуж за астронома, сумевшего привить ей любовь к звездам, и осталась здесь навсегда.
Ей суждено было родиться ровно через год после Победы, в 1946 году. Именно в тот год, распоряжением Великого Вождя всех народов и советского правительства была заложена Крымская обсерватория. Начинался бурный период освоения космоса. До полета Гагарина оставалось еще почти пятнадцать долгих трудных лет, а молодые советские ученые зорко вглядывались в звездное небо и высчитывали маршруты будущих космических кораблей.
Для строительства будущей обсерватории в горах было выбрано живописное высокогорное плато на высоте 650 метров над уровнем моря, и именно здесь удивительный крымский климат позволял наблюдать за передвижением звезд максимальное количество дней в году. Вокруг обсерватории местные мичуринцы разбили сады с фруктовыми деревьями. Шесть искусственных высокогорных озер, каждое последующее намного крупнее предыдущего, спускались каскадом из голубых блюдец в бескрайнюю плодородную долину. Две стройные улицы из двухэтажных домов, в одном из которых они с мужем почти сразу же получили квартиру, вели к центру научной мысли, где были сосредоточены лучшие умы того времени, поскольку тогда именно от них во многом зависела победа советского народа в космической гонке.
Ее звали Нэля. Точнее, ее мать назвала Нэлли, в честь героини сказки про «Волшебника изумрудного города» - Элли. Но все знакомые называли ее просто Нэля. Она была молода, умна, чертовски обаятельна и пагубно непрактична. Если бы было наоборот, она бы не поспешила так быстро выйти замуж, за человека, который был, безусловно, хорош во всех отношениях, но, увы, как говорится, не орел. Его звали Петр. Он был одаренным молодым ученым, хотя и был старше ее на целых десять лет. Петр был уже аспирантом, когда Нэля только поступила в МГУ, и теперь он усердно трудился над кандидатской диссертацией.
Впереди была целая жизнь, а у них уже было все, о чем можно было в то время только мечтать. И поэтому обоих переполняло чувство сумасшедшей эйфории от собственной молодости и важности того научного и государственного дела, которому они себя посвятили. Они казались себе избранниками судьбы, на долю которых выпало жить в раю, смотреть на звезды и вершить историю своей страны, а, может быть, даже всего человечества.
Нэля знала, что Петр необычайно талантлив, что он непременно защитит не только кандидатскую, но и докторскую диссертацию, и станет большим ученым, но при всех своих огромных достоинствах и умении зажигательно рассказывать о звездах, он все-таки не был настоящим романтиком. Петр был прагматик и к изучению Вселенной относился, как патологоанатом, не видя в ней никакой поэзии. Больше всего на свете его заботила точность математических формул и собственная карьера. Он даже на Нэле женился не потому, что безумно полюбил ее, а потому что ему надоело мыкаться без собственной квартиры. Да и время, как ни как пришло. Ему было уже 33. А женатым молодым специалистам, тогда сразу давали в «Научном» квартиру.
Рано утром, когда Нэля просыпалась и бежала по склону горы купаться к озеру, Петр спал мертвецким сном. Потому что, как правило, всю ночь проводил в радиофизической лаборатории, а потом еще несколько часов занимался математическими расчетами траекторий небесных тел. Ведь в то время еще не был изобретен компьютер, и все сложнейшие расчеты приходилось проводить вручную. Петр безмятежно похрапывал и не видел, как его молодая жена бежит босиком по тропинке, как развиваются от стремительного потока воздуха ее волосы, как она улыбается при этом и из озорства срывает на ходу еще незрелые грецкие орехи. Нэля прибегала к застывшей среди бурной растительности чаше озера, и, оглянувшись вокруг, после секундного раздумья сбрасывала с себя всю одежду и ныряла с берега вниз головой, словно отчаянная хулиганка. После бурного всплеска воды, перепуганные лягушки, начинали нервно возмущаться, а Нэля выныривала на середине сказочного озера и весело смеялась им в ответ. Она плавала в озере, словно молодая прекрасная акула среди мелюзги, и ее распирало от состояния умопомрачительной свежести и свободы. По тем суровым временам, купаться голой – было чрезвычайно смело! Это было почти равносильно тому, что выйти на Красную площадь и крикнуть: Ленин дурак! Поскольку в середине ХХ века в Советском Союзе сложились необычайно строгие пуританские нравы. В те времена люди не знали, что такое «секс» и даже не произносили вслух это страшное заграничное слово. Народ размножался исключительно эмпирическим путем, а любое вольнодумство на эту тему жестко пресекалось. Не говоря уж о купании голышом. За это можно было легко поплатиться головой и карьерой, поскольку советским ученым, которым Родина доверила трудиться над секретными космическими проектами, было не к лицу купаться без одежды. Но почему-то именно в таком виде Нэля чувствовала себя вызывающе счастливой. И, вообще, кому какое дело до того, как она купается? Как она ходит дома? Как спит с мужем? И что делает по утрам? Кто сказал, что положено купаться в водоемах нашей необъятной страны исключительно в сатиновых трусах и лифчике на бретельках, или еще хуже того - в белой длинной сорочке до пят?
А Нэле нравилось хулиганить голышом, поскольку ее веселая и романтичная натура чувствовала себя в таком виде, как Ева в Эдеме. К тому же вся природа вокруг располагала к этому. И даже грибообразные купола огромных телескопов, устремленных своей сутью в небо, напоминали ей в этот момент гигантские возбужденные фаллосы. Нэля смеялась тому, какие в ее голове рождались неожиданные параллели, и она думала о том, что телескоп – это ОН! А Вселенная – это, наверное, ОНА! И между ними вечная борьба. Он дерзко хочет постичь, и развенчать ее тайны, а она настолько безгранична в своей непредсказуемости, что до конца узнать ее за одну жизнь просто нереально.
Вылезая из воды и вытираясь на берегу полотенцем, она думала о том, как все гармонично и целомудренно устроено в природе. Цветы, птицы, деревья, лошади, рыбы. И она сама – так свободна, прекрасна и целомудренна, что не чувствует никакого стыда, стоя не берегу в чем мать родила! А почему ей должно быть стыдно? Кто сказал, что быть собой в том виде, какой тебя создал Бог – это плохо и грешно? Ах, да, коммунисты же отменили Бога и утверждают, что человек произошел от обезьяны. Вот поэтому они и не обнажаются, боясь обнаружить сходство. Но лучше не дразнить глупых гусей, - думала Нэля, - а то они припишут ей все грехи, какие только существуют на свете и испортят ее замечательную жизнь. В средневековье, во времена инквизиции, любую красивую женщину легко можно было отправить на костер, обвинив ее в связях с нечистой силой или попросту в том, что она ведьма. Но во времена научно-технического прогресса оказывается тоже очень просто испортить жизнь, достаточно кому-то сказать, что он или она не соответствует моральному облику строителя коммунизма. Поэтому для работника самой передовой советской науки купание голышом могло иметь крайне печальные последствия.
Смахнув капли воды с загорелой кожи, Нэля набрасывала халатик и бежала обратно домой. И так повторялось почти каждое утро на протяжении нескольких лет. Даже тогда, когда Нэля уже родила двоих детей – мальчика и девочку. Она прибегала вместе с детьми к озеру ранним утром, поскольку днем сюда повадилось ходить немало народа, и купала их совершенно голенькими вместе с собой. Дети радовались прозрачной воде и утреннему еще не знойному солнцу. Они ныряли, брызгались, смеялись и не хотели уходить домой. Нэле казалось, что она, таким образом, их закаляет, и детки действительно росли на удивление крепенькими и здоровыми.
Но если разобраться по существу, то для Нэли ее ежедневные водные процедуры были не только утренней закалкой и гимнастикой. В глубине души она чувствовала, что это была своеобразная форма внутреннего протеста против абсолютно безрадостно закрытой, словно изолированной железобетонным саркофагом от всего остального мира Советской системы. Эта система не предполагала личного счастья отдельных людей, поскольку ее приоритетом было счастье всего советского народа и прогрессивного человечества в целом. Система не допускала никакого вольнодумства, проявления личной свободы и, разумеется, никакой обнаженности. Нет ничего более простого и ничего более порицаемого обществом, чем обнаженное тело, - думала Нэля.- Почему так? Может потому, что когда человек обнажен, ему нет необходимости лгать? А, по мнению коммунистических властей, там, где начиналось проявление личной свободы – заканчивалось счастье всего человечества. Поэтому нагота в то время была строго табуирована и приравнена почти к государственной тайне.
Петр никогда не купался голышом. Он всегда загорал и купался в черных семейных трусах, и поэтому у него была омерзительно бледная тощая задница и кривые, неимоверно волосатые ноги. Этот мужчина, несмотря на все свои интеллектуальные достоинства, уже давно не возбуждал ее женскую суть. Он ходил по квартире в черных сатиновых трусах, в них ел на кухне, в них спал и в них читал газеты, лежа на диване. Нэля ненавидела мужские семейные трусы, они были для нее черным знаменем обрушившихся надежд. Она даже успела пожалеть, что поторопилась произвести на свет двух детей от Пети, поскольку теперь они казались ей продуктом случайных совпадений, а не плодом совместной страсти. Но уже решительно ничего невозможно было исправить, поскольку «Научный» жил достаточно замкнуто, все ученые и многочисленный обслуживающий персонал знали друг друга в лицо, и все находились под неусыпным контролем спецслужб.
Но контроль всемогущего ведомства все-таки не мог окончательно остановить движения звезд и спустя некоторое время Петр благополучно защитил в Москве диссертацию. Ему прибавили на сорок рублей жалованье и назначили на новую должность. Из Москвы он привез детям подарки из ЦУМа, себе новый костюм и галстук, а молодой жене, чтобы ей по ночам не было отвратительно скучно, под большим секретом подарил перепечатанную вручную на машинке самиздатовскую книжку А.Солженицина «Архипелаг ГУЛАГ». Шел 1973 год.
Поначалу Нэля невероятно растерялась! Всем мужья привозят из Москвы что-нибудь из одежды, а ей привезли диссидентскую книжку, но потом она начала читать и втянулась. А спустя некоторое время, ее стало невозможно оторвать от книги. Теперь многие обстоятельства из жизни страны и близких людей, стали ей понятны. Пытаясь осмыслить трагическую историю Родины, Нэля не могла поверить, что все чудовищные преступления, творимые коммунистической властью над людьми, совершались во имя светлого будущего, и все это происходило еще совсем недавно. Можно сказать, на глазах ее поколения. В ее голове не укладывалось, как можно было расстрелять, согнать в лагеря и погубить столько людей, но зато теперь, ей становились во многом понятны причины патологического страха людей и их абсолютного нежелания ни при каких обстоятельствах быть свободными.
- Ты, сам то, читал эту книгу? – спросила она Петра, когда тот вернулся под утро с работы и лег спать.
- Тсс, - приложил палец к губам вместо ответа Петр, - поговорим об этом в другом месте. Дома нас могут прослушивать.
- Как прослушивать? Кто прослушивать? – не поверила Нэля. - Зачем прослушивать? Это нас, что ли, прослушивать? Но, мы в постели и не американские шпионы, чтобы за нами следить и подслушивать.
- Это неважно, - мрачно ответил Петр, - ты как будто только на свет родилась. Наивная, как дурочка!
Оказывается, Петя тоже всего боится, - подумала Нэля.- А когда он предлагал ей жениться, утверждал, что не боится ничего. Вот почему он никогда не купается голышом! Он просто трусит! И как отвратительно то, что их домашние разговоры может кто-то подслушивать! Это их, которые так любят свою замечательную страну? Но, ведь мы никогда не говорим ничего особенного? У нас обычные семейные разговоры, о самых простых вещах. Неужели те, кто подслушивают, считают, что мы можем принести вред своей стране? Может, они полагают, что любят Родину сильнее, чем мы с Петей?
А те подонки, которые расстреливали людей без суда в 37-ом, тоже, наверное, считали, что любят Родину?
Нэле стало страшно. Она всю ночь не спала и все думала о том, как хрупок этот мир и как ничтожно мала жизнь любого человека по сравнению с безграничным космосом. Раньше ей казалось, что она живет почти в раю, особенно после московской голодной университетской общаги. Она была уверена почти наверняка, что советский строй – самый гуманный и справедливый в мире. Что она живет в самой лучшей и прекрасной стране! Но все оказалось не так радужно и просто. Оказывается, в самой лучшей и самой гуманной в мире стране погибли миллионы людей ради ее счастливой жизни. И это казалось Нэле чудовищной несправедливостью. Она чуть не заплакала, настолько ей стало жаль несчастных узников ГУЛАГа. Но потом она с тревогой подумала, что и сама может стать жертвой репрессий, если кто-то вдруг узнает, что она читает по ночам Солженицина или, еще хуже того, купается по утрам голышом в озере.
Нэля решила, что о книге Солженицына обязательно должны узнать другие люди. В те времена множительная техника была большой редкостью. Не каждый сотрудник обсерватории имел доступ к ней, а те, кто имели такую возможность, жестко контролировались КГБ для того, чтобы копировальный аппарат использовался исключительно в производственных нуждах, а не для распространения нелегальной литературы или западной порнографии. Нэля была одной из тех, кому приходилось пользоваться копировальником для выполнения научной работы. Однажды она задержалась на работе и сняла копии с 15 страниц машинописного текста. На следующий день – еще двадцать пять, затем еще тридцать и т. д. до тех пор, пока не скопировала всю книгу. Через неделю лаборантка Соня хватилась, что не хватает бумаги, и «подозрительно быстро» кончился порошок. Она доложила об этом начальнику лаборатории Алексею Степановичу Криворукову, но тот не обратил на это внимания, поскольку был, как все талантливые астрофизики немного рассеянным. Через неделю исчезла еще одна пачка бумаги, и снова закончился порошок. Тогда лаборантка Соня сказала об этом заместителю Криворукова, ответственному за использование копировальной техники Толику Хмырову. Тот сразу сообразил, что тут что-то не так и поздно вечером застукал бедную Нэлю за преступным занятием – она снимала копии с самоиздатовской книги запрещенного Солженицина. Толик был стукачем со студенческих лет. Он очень оживился, когда у него появилась возможность проявить социалистическую бдительность, и живо написал докладную на имя заместителя начальника обсерватории по режиму Григорию Ивановичу Латко. Именно Латко был представителем компетентных органов в «Научном». На следующий день Латко вызвал Нэлю к себе в кабинет. Она спокойно пришла, еще не догадываясь, что ее ждет. Латко встретил ее, сдержанно улыбаясь. Он наблюдал за ней, как бывалый кот за непуганой мышкой. Наконец-то и ему нашлось дело в этой глуши, среди сумасшедших астрономов и чокнутых физиков. А то вообще, можно сказать - никаких перспектив карьерного роста.
- Присаживайтесь, Нэлли Евгеньевна, не стесняйтесь, - сказал он и указал на стул.
Нэлли присела и окинула взглядом кабинет начальника первого отдела. За спиной Латко висел портрет Л.И.Брежнева, а на другой стене висел портрет железного Феликса.
Вот, оказывается, как выглядят люди, которые своим таинственным присутствием нагоняют страх и могут всех подслушивать, подумала Нэлли.
- Нам стало известно, что вы, используя служебное положение, занимаетесь распространением запрещенной литературы, - строго сказал Латко, стараясь выглядеть глубоко удрученным. - Вы знаете, чем это вам грозит?
- Нет, - ответила Нэлли.
Латко внимательно прицелился в нее взглядом, выжидая, когда жертва начнет ерзать. Но Нэлли сидела спокойно. Так и не дождавшись, когда она начнет нервничать, Латко продолжил: - Это грозит вам крупными неприятностями. Очень крупными… - добавил он многозначительно.
- Но мы сможем вам помочь, если вы раскаетесь и захотите с нами сотрудничать, - вкрадчиво произнес он, просверливая Нэлю взглядом до нижнего белья.
- Что я должна сделать? - спросила Нэлли.
Латко улыбнулся и наконец-то подобрел. Он изобразил на одутловатом лице полнейшее радушие и сказал: - Скажите, кто передал вам эту книгу, и я обещаю, что у вас не будет неприятностей. А в дальнейшем мы попросим вас быть более внимательной в выборе литературы и сообщать нам о появлении запрещенных книг у других ваших коллег. Только и всего.
- Вы хотите, чтобы я стала стукачкой? – спросила Нэлли.
- Ну, зачем же вы так? – возмутился с обидой Латко. – Мы хотим вам помочь, а вы в бутылку лезете!
- Я никуда не лезу, - ответила Нэлли, поджав губы.
- Нет, лезете! – грубо подвел черту Латко,- Лезете и еще как лезете! В политику лезете, вместо того, чтобы делом заниматься! А вам давно бы следовало обратить внимание на собственное аморальное поведение! Или вы думаете, что мы тут сидим и ничего не знаем?
- Что вы имеете в виду? - начала волноваться Нэля.
Латко удовлетворенно почувствовал, что она начала нервничать и с торжествующим видом сказал:
- Как что? Думаете, мы не знаем, как вы развратничаете по утрам на берегу озера? И еще своих малолетних детей к разврату привлекаете. Мы давно за вами присматриваем! И все думали, чем это кончится! А кончилось это запрещенной литературой подонка Солженицына, который оболгал свою страну и предал Родину! Так?
Латко повысил голос и увидел, как Нэлли побледнела.
- Мы не позволим вам разлагать коллектив советских ученых! – категорично зло сказал Латко. – Ну, вспомнили фамилию, кто передал книгу?
- Нет, - ответила Нэля и почувствовала себя партизанкой на допросе в гестапо.
- Я даю тебе, сука, ровно сутки, чтобы ты вспомнила, - сказал Латко, и Нэля почувствовала, как он бесстыже раздевающее посмотрел на нее. Она поежилась от мысли, что Латко вдруг может захотеть ее раздеть, или хуже того - будет домогаться прямо в кабинете.
- Советую хорошенько подумать, - с нажимом сказал Латко, и с угрозой добавил:- Иначе вам придется очень серьезно пожалеть. Очень серьезно!
Нэля шла по центральной аллее домой и думала о том, как прекрасен и совершенен мир безграничного космоса и как по сравнению с ним мелочны и жалки люди. Да, она не любила своего мужа Петю, но он был вполне порядочным человеком, талантливым ученым и отцом ее детей, поэтому она не могла его выдать КГБ. Тем более, что это означало автоматическое крушение всей его научной карьеры. Нэле было неприятно, когда Латко пытался ее шантажировать тем, что она купается голышрм с маленькими детьми. А где и в каком законе прописано, что это запрещено делать? – думала Нэля. – И кому от этого плохо? Вот если бы все люди купались всегда исключительно голышом и не делали государственной тайны из тела, тогда у кэгэбэшников пропала бы возможность на них давить. Надо же, они в течение многих лет подглядывали за ней и ждали своего часа, как будто нет других более серьезных и важных дел.
Она пришла домой и рассказала обо всем мужу. Петя побледнел и не на шутку испугался. Нэля никогда не видела его таким жалким. Обычно он блистал умом во время разговоров на кухне, а тут сразу сник, стушевался, забился от страха в угол и все твердил: что же теперь с нами будет? Что же будет? Но Нэля понимала, что он переживает не за нее и детей, а за свою научную карьеру. Ей стало жалко Петю.
- Послушай,- сказала она, - если в книге Солженицына написана правда, а моя вина заключается только в том, что я правду прочитала, то не надо ничего бояться.
- Ты ничего не понимаешь, - ответил Петя, - эти иезуиты сотрут меня в порошок!
Он произнес фразу и испугался еще пуще прежнего, вспомнив, что квартиру могут прослушивать.
Нэля смотрела на испуганного Петю и в глубине ее мучила мысль: как она могла выйти замуж за такое ничтожество?
- Не переживай, я ничего никому не скажу, - произнесла Нэля.
- Да? – встрепенулся Петя, - а что ты им скажешь?
- Я всю вину возьму на себя, пусть они меня за это посадят в тюрьму или отправят в психушку. Только обещай, что будешь заботиться о наших детях и никогда их не бросишь! Обещаешь?
- Ты, правда, никому не скажешь? – не верил своей удаче Петя.
- Правда…- ответила Нэля.
Ее не посадили ни в тюрьму, ни в сумасшедший дом. Нэле запретили заниматься наукой и уволили по статье за нарушение трудовой дисциплины, категорически запретив работать в обсерватории. Но самое неприятное было в том, что Петя однажды пришел с работы, ударил ее по лицу, и сказал, что она «шлюха».
- Как ты можешь так развращать детей? – в порыве праведного гнева кричал Петя, и почему-то в этот раз его не сильно заботило, что его могут подслушивать. – Они же разнополые, а ты купаешься перед ними голая?
- Ну и что? – ответила Нэля, – подумаешь, разнополые? Но они в первую очередь не мальчик и девочка…
- А кто? Кто они? – возмущался Петя.
- Они в первую очередь - люди!
Через год они развелись. Однако это не помешало Пете уехать в Москву на повышение.
Нэлю никто не выгонял из квартиры. Куда было девать ее с двумя детьми? Она просидела без работы почти восемь месяцев, и не знала, чем кормить детей. Нэля кормила их в основном яблоками и грецкими орехами, которые ей удавалось собирать в мичуринском саду. И еще хорошо, что детей кормили обедом в школе. Давали густо сваренную манную кашу с кусочком масла, два кусочка хлеба и стакан молока.
Наконец наступила зима, над Нэлей сжалились и позволили устроиться на работу с окладом в 70 рублей в местную кочегарку, на место умершего бывшего зека. Всю зиму она таскала в ведрах уголь и работала лопатой, круглосуточно поддерживая нужную температуру в котле, чтобы «Научный» не замерз. Нэля работала сутки через трое и это позволяло ей читать много книг и иногда украдкой смотреть на звезды. А в душе ждала, когда же наступит весна и она снова побежит по тропинке к любимому озеру.
P.S. Нэлли прожила долгую счастливую жизнь. Ее дети выросли замечательными людьми. Дочь стала художницей, вышла замуж, уехала жить в Германию и работает в модном глянцевом журнале. Сын стал крупным ученым и живет с семьей в новосибирском академгородке. А сама Нэля после своего печального опыта больше ни разу не вышла замуж. Однако это не мешало ей стать музой для многих выдающихся мужчин. Василий Аксенов дописывал на ее кухне «Остров Крым». А молодой Андрей Вознесенский, приезжавший к ней неоднократно, пока не упал «железный занавес», посвящал стихи:
«Мы - фаусты планиды темной.
Обсерватории подстать,
Стоим, как фаллос обреченный,
Не действовать, а наблюдать!»