Сразу все понятно, с первого слова. Так и должно быть: с первого тона ясно — это поэзия, а это поэт. Как получается — бог знает. Рифма организует, рифма ставит высокотехнологичные задачи, у рифмы ГОСТы и размеры, но свободный белый стих… Тонкая, непреодолимая грань; до прозы рукой подать, а никому не перейти, никогда не спутаешь. У поэта голос полон обертонов, голос, не только смысл. Скрытый ритм, вольное дыхание. И привычное, неизбывное дело поэта — возвышать жизнь, доказывать волшебную сущность бытия, застывать над тайной рутины, как над замерзшим озером. Непосильная работа. Денис Сорокотягин — артист, режиссер, автор текстов — справляется.
Цинк
Во гробе́
Да во ци́нковом
Мой отец не лежал
Он возил из Афгана
Всё других
Оцинкованных
Возвращал их на родину
Да во славный Свердловск
И не значился в списках
Он живых
Оцинкованным
Был как все
Мой отец
Все, кто прибыл домой
Мои дедушка-бабушка
Папа-мама отцововы
На вокзал собиралися
И не знали о том
Что их сын
Не цинкованный
Что их сын
Перевозчиком
Только служит
И заново
Обретали его
Не единожды
Даже не дважды
И не трижды
А целых пять раз
Обретали
И снова прощалися
Чтобы вскоре
Опять обрести
Со слезами
С тоской
Да с кручиною
Это в детстве
Отец мне всё сказывал
Выпивая до дна
Горе-горькое
В перерывах
Себя обретаючи
Обретая и вновь
Хороня
Я сидел за столом
Да за кухонным
Слушал песни
Печальны
Отцововы
И болтал от волнения
Ножками
Да в головушке
Всё представлял
Представлял я
Солдат оцинкованных
Наподобие тех
Урфинджюсовых
Только те были
Все деревянные
А мои оцинкованы
Все
А отец мой был
Их предводителем
Урфин Джюсом
Он был
Полководствовал
И пять раз
Из Афгана далекого
Войско павшее
Вез во Свердловск
Тот Свердловск
Больше
В списках не
Значится
Как солдат он
Теперь оцинкованный
И не сможет он
По возвращении
Как отец мой
Себя обрести
Ан Николавна
Ан Николавна
была деткоедкой
— Сукины дети
Сейчас как догоню
Как съем
И мы убегали
Я, Катя, Света и Саша
Боялись
Смеялись
В кусты рассыпались
Ан Николавна
была водкопиткой
— Сукины дети
Отдайте бутылку
— Не будешь больше
деток есть
— Не буду-не буду
— Не будешь больше
Водку пить
— Не буду-не буду
Отдайте бутылку
Сукины дети
Фингал под глазом
Блестит от слёзок
В гнездовье волос
Залетел воробей
Я, Катя, Света и Саша
Смеемся
Боимся
Льем водку в покрышку
Цветочкам водица
водица-водкица
— Горите в аду
Сукины дети
И ты воробей
кыш отсюда проклятый
Ан Николавна
Была мужелюбкой
У Любки — другой водкопитки
Был муж водкопивец Арсений
Уснули в кустах краснотала
Арсюшка и Анка
Красны да усталы
Вот Любка тогда осерчала
Как раз из собеса вернулась
И долго кусты вытрясала
И вслух поминала всё беса
— Что смотрите
Сукины дети
— Опяти ты детку поела
Ведь ты говорила
Не буду-не буду
Весь рот твой в кровяке вампирской
Я, Катя, Света и Саша
Смеемся
Боимся
Из палочек держим
кресточки
Хотя понимаем
Тут нужен осиновый кол
Ан Николавна
Была гроболёжкой
И правда всего один раз
Все чаще лежала
в кустах краснотала
Все чаще в обнимку
С Арсением милым
И Любка давно наплевала на них
Теперь же на двух табуретах
лежала молчком у подъезда
Царевна свет Ан Николавна
никто-не разбудит-тебя
Арсений и Любка
С бедой да меж другом
Навек примирились
— либхршолибникак
Я, Катя, Света и Саша
Боялись
Смеялись
У гроба топтались
— Что лыбитесь
сукины дети
Ну что языки
проглотили
Не радуйтесь
Сукины дети
приду к вам во сне
И сожру вас
И ты воробей
кыш отсюда проклятый
Арсюш
Заколачивай гроб
Хвостик
В детстве у меня был хвостик
Завиток русых волос, прикрывающих шею
Он очень нравился моей маме
Она сажала меня на табурет в коридоре, накрывала простыней и стригла аккуратно по всем правилам (полубокс)
Но всегда оставляла сзади хвостик маленькой, мнимой свободы
Хвостик все рос и рос и однажды превратился в длинный и густой хвостище
Которого я очень стеснялся, будучи подростком
Я прятал его под воротом рубашки
Он был странным довеском к моему и без того женоподобному, кукольному лицу
Гендер был размыт
Меня часто путали с девочкой
Странно, что у меня не было мысли взять ножницы и наконец отрезать его, взбунтоваться
Нет
Мне казалось, что если я это сделаю, то сразу потеряю что-то самое важное
Как Самсон, лишившись волос, потерял свою силу, так и я боялся потерять свое детство
Моему прадеду Алексею, которого я помню смутно, не нравилась моя прическа со странным завитком
Он был ортодоксальным православным старцем с рыжей огненной бородой в свои 80 лет. Все, что выбивалось из привычной нормы, дед Алексей считал проделками беса.
Родители часто оставляли меня с прадедушкой и прабабушкой. Те жили в своем доме, в деревне под Первоуральском.
Мне было тогда лет пять
Помню, как дед Алексей поставил меня перед собой
Развернул
Обхватил мой хвостик пятерней, оттянул его и срезал одним движением
большими портновскими ножницами
Плакал ли я? Наверное
Плакал и смотрел на дым
Завиток быстро тлел в пепельнице, разносил жуткий запах жженых волос по дому
И почему волосы так пахнут, ведь мама мыла их шампунем «Джонсон Бэйби»?
И почему нельзя было их просто выбросить?
Зачем нужен был этот странный обряд сожжения?
Мама, узнав об этом, была обескуражена и
Вопреки запугиваниям прадеда снова начала растить мой завиток
Он рос-рос-рос
И его уже можно было заплести в тугую, толстую косу
Я рос-рос-рос
И носил этот хвост, который уже покрывал плечи, а в длину доходил до лопаток
Я был уверен, что, если вдруг кто-то снова захочет его срезать, хвост тут же регенерирует, но уже с утроенной силой и густотой
Однажды мы с друзьями гуляли во дворе
Нам было лет по тринадцать
И тут во двор пришла компания отморозков с одинаковыми ежиками на головах. Они были не старше нас, но по их виду было понятно, что жизнь их уже изрядно побила
И, конечно, их внимание привлек мой хвост
— Что это за зверек такой?
— Ни рыба ни мясо
— Ни пацан ни баба
— Слышь, ты, хвостатый?
Один из пацанов решительно подходит ко мне
Я ни с места
Будь что будет
Подходит и обхватывает мой хвост рукой
Руки пацана в цыпках и кровоподтеках от драк
Я впервые вижу такие руки
и мне почему-то они кажутся красивыми
Он оттягивает мой хвост, я перегибаюсь пополам
Мои друзья стоят в оцепенении, боятся сказать слово
Это все было не так уж больно, как унизительно
В этот момент мне хотелось иметь на голове такой же ежик, как у нависшего надо мной парня
Мне даже хотелось провести ладонью по его колючей голове и спросить его:
— Пацан, где твои портновские ножницы?
Режь давай, чего ты медлишь?
А нет ножниц, доставай зажигалку
Они прогорят быстро, я знаю,
Только будет запах-запах-запах…
Тут к нам подбежала старшая сестра моей подруги
И сказала пацанам прокуренным голосом
Непечатно-непечатно-непечатно
и что она отрежет им яйца
Пацаны не стали вступать в полемику и тут же смылись
Лучше бы она отрезала мой хвост
Мой хвост умрет вскоре,
когда я захочу сделать мелирование (тогда это станет модным, других причин не было)
В парикмахерской передержали краску, и мои волосы сгорели
Гори, мой хвост, гори
Он стал напоминать пучок соломы
И был срезан в той же парикмахерской
И больше уже не воскресал
Никогда
Да и не надо
Только мама вспоминает о нем
Я люблю наблюдать за молодыми людьми
(главное топливо в актерской профессии — это наблюдение)
Какие же они свободные в своих внешних проявлениях
И хочется верить, что они такие же и внутри себя
Бирюзовые, розовые, оранжевые волосы,
неожиданные стрижки асимметричной формы.
Я им по-хорошему завидую.
И хочу тоже покраситься
Или вообще обриться «под ноль»
Или оставить трехмиллиметровый ежик (пацаны, привет, где вы сейчас, пацаны?)
Но через три дня у меня спектакль, где я должен быть
привычным и аккуратным в своих внешних проявлениях,
но у меня остается святое и неоспоримое «внутри»,
где маленький хвостик свободы
растет и крепнет
растет и крепнет
р
а
с
т
е
т