Честное пионерское

Константин
Богомолов Константин Богомолов

"Западное общество боится свободного человека"

09 апреля 2018 14:51

В клубном доме Mon Cher на Якиманке прошел традиционный Салон «Русского пионера». В гостях у постоянного ведущего Салона Дмитрия Быкова был режиссер Константин Богомолов. Сегодня мы готовы поделиться фрагментом беседы, в котором Константин Богомолов рассказывает, почему он готов принимать ненависть к себе и к тому, что он делает; зачем ему нужно право переходить улицу на красный свет; и почему европейское общество боится свободного человека.

Д. Быков: Очень многие говорят, что им в последние пять-шесть лет пришлось радикально пересмотреть представления и о России, и о русском народе, и о русском искусстве. Они думали, что это что-то одно, а это что-то совсем другое. Не случилось ли у вас такого пересмотра, или вы с самого начала так все это и понимали?

К. Богомолов: Я в какой-то момент себе сказал, что не буду задумываться о глобальных вещах. Я стараюсь не задумываться о том, что есть русское искусство, куда оно движется, в чем его предназначение, какие его структурные особенности. Есть сиюминутные моменты, есть человек в сиюминутных проявлениях: если передо мной человек, я могу понимать, что он мне нравится, или он меня пленяет, я хочу с ним общаться, хочу его и так далее. Глобально думать о том, что же это за человек в самой своей сути, задаваться какими-то достоевскими вопросами относительно него – я не хочу. Я это могу делать, если я делаю спектакль или что-то пишу, снимаю, но по жизни я этого делать не хочу. Я понимаю, что я легко могу забраться в какие-то бездны, какой-то колодец. Я понимаю, что он есть, я это понял уже давно. Но мне не интересно лишний раз зайти туда и убедиться, что там может быть тьма, а может быть свет в равной степени.

Вы говорите вещи не о путях русского искусства. Одно дело, что вы имеете дело с нормальным социумом, другое дело – существуете в озлобленной стае, которая ненавидит всех вокруг, включая вас, и собирается истребить мир.

Я не мыслю свое существования так. Я по природе человек оптимистичный, я не способен существовать в ощущении, что все будет плохо. Например, я приезжаю на Запад. Я понимаю, что, когда я нахожусь там, мне некомфортно, я не знаю, как вам это объяснить. Мне некомфортно там работать. За последние два года я сделал три или четыре спектакля – в Италии, в Греции, в Польше. Я такие вещи очень редко говорю, но западное общество очень боится свободного человека, гораздо в большей степени, чем русское общество. Русское общество не боится человека, как это ни странно. А западное – боится. Поэтому западное общество, испугавшись нацизма, например, как человеческого проявления...

Клеймит фон Триера..

Оно не просто клеймит фон Триера, оно поставило запрет на такую категорию, как ненависть. А я не считаю, что категория ненависти…

Вредна искусству…

Вредна искусству или вообще социуму. Я считаю, что мы тогда достигнем свободы, мощи, развития цивилизации, когда мы полюбим человека не только в его прекрасных, толерантных, милых, любвеобильных проявлениях. Действие – да, действие запрещено. Но почему должна быть запрещена ненависть как эмоция? Вот западное общество поставило тотальный запрет на ненависть, потому что оно боится человека, оно не дает ему право нести свою ответственность – и за свою любовь, и за свою ненависть. Западное общество говорит - ты не имеешь права нести ответственность за свою ненависть, ты можешь только любить. Хорошо, а я хочу ненавидеть. Нет, нельзя, ты можешь ненавидеть плохое, а то, что у нас хорошее – ты ненавидеть не можешь. В этом отношении русское общество, как это ни парадоксально…

Гораздо более открыто фашизму…

Гораздо более открыто фашизму, окей, но именно поэтому гораздо более привито от фашизма. Здесь фашизма не будет, потому что здесь нет юнговского подавления. Помните «Белую ленту» Ханеке? Здесь нет вот этой истории бесконечного подавления темной стороны. Что в «Белой ленте»? Там показано, как фашизм вырастает из католического закрытого деревенского структурированного общества, в котором все очень правильно разложено по полкам. Показано, как там растет ненависть, как эта ненависть набухает, как лава, как вулкан, который взрывается. Поэтому вот эти выпуски ненависти, которые здесь присутствуют, естественным образом нас гораздо больше страхуют от фашизма.

И я готов принимать ненависть к себе и к тому, что я делаю, я готов с этим играть, я готов вступать в диалог. Например, когда была очередная атака на «Идеального мужа», мне позвонил телеканал «Дождь» и попросил: «Прокомментируйте то, что вас обвиняют в пропаганде гомосексуализма». Я думаю: «Ну и хе…а ли, сейчас им отвечу». И они же ожидают от меня, что я сейчас начну говорить – да пошли вы, все варианты траха хороши, люди могут трахаться, как они хотят. А я им вместо этого говорю: «Вы знаете, а я считаю, мой спектакль – совершенно не пропаганда гомосексуализма, а наоборот. И я считаю, что его атакуют гей-лобби, потому что у меня гомосексуалисты – коррупционер и бывший убийца, киллер. Какая же это пропаганда гомосексуализма? Коррупция, гомосексуализм и киллерство – вот о чем этот спектакль. И они перемешаны там в этих людях. Где вы там видите пропаганду?» Я несу вот эту чушь, и я это делаю яростно. Они так оплывают слегка. А я играю в это, мне хорошо, я готов в это играть. Ребята, это все большая игра. Я понимаю, что мне могут сказать – да, только до первого тюка по голове. Ну, конечно, до первого тюка по голове, но этот тюк по голове в равной степени случится и в Париже, где прирежут пенсионерку еврейку, и здесь. А вот глобальный тюк по обществу здесь не случится, как это ни странно.

По-большому счету, слушайте, прошло всего 25 лет после распада гигантской империи, распада гигантской страны. 25 лет - это какой-то смешной срок, и мы проходим его вообще лайтово в глобальной перспективе. О чем мы вообще можем говорить? Какие претензии предъявлять? Что нам не удается пожить в супер клевое время? Мы хотели бы жить примерно так, как мы насмотрелись в «Греческой смоковнице» в какой-то момент? Вау, как после нацизма-то Европа быстро клево зажила, уже ездят по Греции на «Фольксвагенах» в голом виде. Мы насмотрелись и думали, что мы сейчас тоже так либерально и прекрасно будем жить, только это другие времена, это вообще все другое. Мы живем своим измерением, измерением своей жизни, но надо же любить эту жизнь в контексте больших измерений – не только в контексте своего маленького измерения. И я люблю эту жизнь.

Допустим, у меня сейчас какой-то не очень хороший период в жизни, но я же не буду сидеть и депрессовать - вот у меня плохой личный период в жизни, моя жизнь пошла структурно неправильно, я вообще куда-то не туда двигаюсь. Да нет, Господи, ну значит вот сейчас так, потом будет так, что-то еще будет и так далее. А еще одна вещь, которую я очень люблю в нашей российской стране – это то, что я уже пытался объяснить немцам. Немцы это не особо понимают, хотя в них огонек какой-то зажигается, когда с ними об этом говоришь. Я для себя в какой-то момент выработал такую формулу, что мне не нравится, что я, например, в Германии не могу перейти дорогу на красный свет. Я понимаю, что, условно говоря, я могу перейти, но все общество заставляет меня не переходить на красный свет. Я понимаю, что там меня это страхует от машины, которая меня собьет. Страхует? Да, страхует. Но я хочу иметь право на риск. Я хочу иметь право на риск, и я готов сам за него отвечать. Вот это мне здесь нравится. И я не уверен, что я хочу, чтобы здесь было нельзя откупиться от инспекторов.

Продолжение следует…

Все статьи автора Читать все