Честное пионерское

"Надо судить по лучшему из того, что человек сделал"

Начало беседы

Из той музыки, которую ты слушаешь последнее время, русской-нерусской, что на тебя произвело хоть какое-то впечатление? Ну, кроме Моцарта, конечно.
 
Мне мои друзья, расположенные в разных странах мира, примерно зная мой вкус, присылают иногда что-то из молодых команд. Мне вчера прислали… Я не помню, как они называются, я не стараюсь запомнить. Три парня и девушка молодые, которые сидят просто за столом. Они или в ладоши просто хлопают, или стучат деревяшками какими-то тональными и поют. Потрясающая команда! WalkoftheEarth. Это, во-первых, лишний раз нам демонстрирует, что при всех ухищрениях современной записи, она совершенно необязательна. Можно сесть на табуреточку вчетвером и из всего извлекать звук. Бум! Стакан тональный. И они драйвовые, поют изумительные песни. Они молодые, что мне дает полную убежденность в том, что ничего с музыкой не произойдет, ничего не помирает, и все движется в нужном направлении.
 
А вот Земфира. Это совершенно явный феномен. О ней говорили очень много. Мне всегда казалось, что это был результат какого-то злодейского пиара, потому что процент шлака очень велик. Каково твое отношение к ней?
 
Она невероятно талантливый человек. И не надо ее судить по лекалам статистическим. От процента шлака самый гениальный человек не застрахован. Не знаю такого, у которого на выходе все было бы гениально. Но надо судить по лучшему из того, что человек сделал.
 
И тебе нравится?
 
Очень.
 
Например? Вещь хоть одну назови.
 
Мне приснилось небо Лондона… гениальная песня.
 
Вы недурно поете, могли бы этим зарабатывать! Вот я, когда тебя впервые увидел в кино, это был 1979 год, «Душа». Я до этого же никогда тебя не видал, и никто не знал, как ты выглядишь. Пленки ходили, а портретов не было.
 
Я тебе больше скажу – никто не знал, как мы выглядим! Поэтому с этого фильма наша жизнь изменилась принципиальным образом.
 
Да? Вас стали узнавать?
 
Да, причем катастрофически. Я через две недели постригся так, как сейчас, потому что совершенно невозможно стало выходить на улицу.
 
Но прямо скажу, меня не разочаровала команда, вы все выглядели очень классно, очень понтисто и ярко. Но с тем человеком, которого я там увидел, тридцать лет спустя произошли совершенно радикальные и чудовищные изменения. Ты изменился больше, чем Шевчук, больше, чем БГ, а вот вектор этих изменений я не могу понять. Что изменилось в тебе за тридцать лет?
 
Не знаю… Я меньше всего на свете слежу за собственными изменениями.
 
Да ладно!
 
Дим, я тебе клянусь. Это надо быть очень большого самомнения, чтобы каждое утро наблюдать себя со стороны и отмечать произошедшие за ночь изменения.
 
Вопрос из зала: Конфликт Киркорова с Маруани – на чьей вы стороне?
 
Я за интернационал.
 
Это я понимаю, но тем не менее?
 
Ну, мне это совершенно неинтересно.
 
А чем ты можешь объяснить тот факт, что ослепительно талантливый, тут никто не спорит, человек – Алла Пугачева –расплодила вокруг себя такой клан и удерживает всякую бездарь наплаву вокруг себя последние двадцать лет, и все это терпят.
 
Это для меня такая же большая загадка, как и для тебя.
 
Она человек гениальный, мы все это знаем.
 
Она невероятной энергетики человек. Очень умная и очень талантливая.
 
Я тебе больше скажу. Вот я брал у нее интервью год назад, и хотя ей хорошо за шестьдесят и даже за шестьдесят пять, я почувствовал, что эту женщину хотеть можно. Это возможно, можно забыть ее возраст. А почему тогда ее клан вот такой?
 
Не знаю… Я тоже могу сказать, что я не так давно поближе познакомился с Максимом Галкиным и увидел умнейшего образованного человека…
 
… высшее филологическое образование!
 
С которым беседовать просто наслаждение.
 
Вопрос из другой твоей ипостаси – гастрономической. Я убедился с годами, что здорового питания не существует. Всякое питание нездорово, и надо есть то, что вкусно. Тогда, по крайней мере, ты будешь здоров психически. Но вот с твоей точки зрения, есть действительно какая-то гастрономическая норма? Или жри, что хочется, пока жив.
 
Это очень индивидуально. У меня есть несколько друзей, которые худые, как спички, жрут они в три горла, выпивают. Мало того, еще думают как бы поправиться. Я им страшно завидую, потому что, если у меня и есть какие-то комплексы, то это единственный. Я понимаю, что артист рок-н-ролла – таковы законы жанра – может быть лысым, он может быть даже одноногим, но он не может быть толстым.
 
Почему… Может.
 
Нет, последним был Билл Хейли – он был первый, он же последний. Посмотрите на Джаггера.


 
И я вот сейчас подумал, если бы он был толстым, как-то было бы приличнее. Кстати, когда умер Дэвид Боуи, все заговорили о том, что это была культовая фигура. А я почти ни одну его композицию не могу дослушать до конца. В чем величие Дэвида Боуи?
 
Я тоже не отношу себя к его поклонникам, и что больше всего меня обломало, наверное – я лет десять назад посмотрел большое с ним интервью, и меня поразило, что у него совершенно отсутствует самоирония, которая вообще всем остальным артистам рок-н-ролла присуща. «Мое творчество…», - говорит он с серьезным лицом. Мне стало как-то скучно. Мне он никогда не нравился как композитор. Он придумщик, он концептуалист, он очень хорошо чувствовал эту продвинутую эстетскую аудиторию, создавал моду, которую подхватывали. Но, если говорить о мелодии, а я в музыке мелодию люблю, вот я что-то у него их не помню.
 
Есть вещи, которым ты всю жизнь мечтал научиться, но не мог? Вот я всю жизнь мечтал научиться играть на гитаре и знаю три аккорда, но как их чередовать не знаю. 
 
Я нахожусь в процессе обучения.
 
Но ты чего-то достиг, можно сказать, на этом пути все же.
 
Я вот сейчас, например, одновременно учу основы иврита и основы игры на дудуке.
 
Ну, на дудуке – это надо очень долго.
 
А иврит за два дня, да?
 
Иврит – интернациональный язык, его можно выучить в принципе. А дудук – это надо иметь глотку.
 
Человек, который мне это показывает, говорит: это очень просто, смотри. Когда знаешь, всегда очень просто.
 
Андрей, а зачем тебе иврит? Так, между нами.
 
Я думал, спросишь, зачем мне дудук.
 
Уедешь в Тель-Авив и будешь там зарабатывать игрой на дудуке.
 
Я не уеду в Тель-Авив, просто я там бываю периодически, и меня этот язык привлекает. Притом, что он восстановленный, наполовину допридуманный, дописанный, все-таки в основе он очень древний.
 
То есть как контакт с Богом?
 
Какое-то соприкосновение я ощущаю на этом языке.
 
Скажи, вот ты несколько раз во время своих подводных экспедиций был на грани смерти, это известно.
 
Ну, это громко сказано.
 
Было не очень хорошо, скажем так. Действительно ли человек все вспоминает или это все бред? Какие чувства?
 
Кто как. Я думал, как выбраться из этой ситуации до последнего.
 
А, то есть это был еще не предел.
 
Я выбирался, в общем.
 
А с чем это было связано? Наиболее рискованное?
 
С дуростью собственной. С тем, что очень хотелось под воду, а техника была несовершенна. Мы ныряли с чудовищно изношенными советскими аквалангами, которые никто не проверял, они могли отказать в любую секунду на любой глубине. Спасательных жилетов, которые можно поддуть в любую секунду, и он тебя без сознания выкинет наверх, не было. Конечно, мы занимались действительно таким самоубийством. Но молодость все прощает.
 
А что такого хорошего в этом?
 
Как тебе объяснить… я не знаю. Это полет над потрясающей красоты незнакомой планетой, причем полет управляемый, что человеку вообще доступно только во сне. И сочетание физической свободы перемещения в любом направлении – вверх, вниз, и того, что ты видишь, это потрясающе.
 
А очень трудно выучиться?
 
Вообще легко. Я берусь обучить за три дня.
 
Ну как ивриту, к примеру…
 
С ивритом хуже.
 
Скажи, что тебе более отвратительно в людях? Вот с какими ты совершенно не можешь общаться?
 
Хамство и отсутствие чувства юмора. Как правило, одно другое дополняет.
 
А если не хамство? Если оно не проявляется – какая черта? Я вот, например, панически боюсь жадности. Своей и чужой.
 
Для того, чтобы понять, насколько человек жаден, надо все-таки с ним вступить в какие-то отношения. А я думал, что речь идет о первой встрече. Плохо, когда вдруг так потянул воздух и понял, что он дней пять как не переодевался. Это тоже неприятно.
 
Спрошу то, что меня волнует больше всего. Можно отнять у россиянина зарплату, и он переживет и выживет. Можно отнять образование у его детей. Можно закрыть границы. Можно удорожить водку. Им ничего не будет. Что сегодня должно произойти, чтобы люди обратили на это внимание?
 
Мне кажется, что здесь немножко другой закон действует. Это все равно такая чашка, которая по капле наполняется, и никогда не знаешь, какая капелька станет крайней. Надо очень внимательно смотреть, пока чашечка не наполнилась.
 
Почему на Украине получилось так, как получилось? Мы очень надеялись, что там будет свобода.
 
Они на нас похожи гораздо больше, чем нам хотелось бы.
 
То есть, они – мы?
 
Ну, в общем, да. Слушай, мы вместе жили в советской стране очень долго. В одной стране.
 
Ну, по крайней мере, интернационализм – это хорошо? Тот, что был в СССР.
 
Интернационализм – вообще говоря, это хорошо.
 
Вопрос из зала: на какой музыке выросли вы, и на чьих костях стоит «Машина?»
 
На Битлах, конечно. Остального было много, можно даже не перечислять.
 
Вопрос из зала: о каком вашем хобби вы еще не сделали передачу?
 
Я давно не делаю никаких передач, и никаких хобби новых у меня не появляется. У меня вообще нет желания попробовать все на свете. Меня несколько раз пытались затащить на парашютные прыжки, но, мне кажется, это неинтересно. Не потому,что я боюсь с самолета прыгнуть – я не жду этих ощущений.
 
Вопрос об ощущениях. В свое время Сергею Крылову для записи диска нужны были деньги. И ему пообещали огромную сумму за то, что он – человек очень корпулентный, прыгнет с тарзанки. Есть фотография, где он стоит перед прыжком. Можно сказать, такого выражения лица мир еще не видел никогда! Я полюбил Крылова в эту минуту. Он очень долго болтался. Омерзение, ужас, надежда, все было в этом лице.
 
Я вообще не думаю, что нам идет на пользу преодоление себя. Вот ты боишься, а, наоборот, надо, иди, прыгни… не надо. Иди займись тем, чего ты не боишься. Ты ж не всего на свете боишься. Будет больше пользы, и ты останешься более здоровым, целым человеком.
 
Преодоление себя идет. И ты целую жизнь этим занимаешься.
 
Нет! Я не занимаюсь этим.
 
Ну, может, ты просто не признаешься. Если б ты этим не занимался, ты б ничего никогда не сделал.
 
Дима, поверь мне, девяносто процентов того, чем я занимаюсь и занимался, доставляет мне радость. Преодоление – это когда тебе противно, а ты это делаешь именно потому, что это противно. Никогда я себя этим не напрягал.
 
А я всю жизнь себя заставлял…Печально, что мы пришли к практически одинаковому результату.
 
Вопрос из зала: у нас ровно три года назад над зданием крымского парламента был поднят российский флаг. Одно дело, что юридические каноны и меморандумы нарушены, но, с другой стороны, прошел референдум. Спустя три года, как вы оцениваете эти события?
 
Я оцениваю их следующим образом. В мире вообще никто никого не любит. Очень трудно придумать страну, которую любит другая страна. Тем не менее, мы живем на очень маленькой планете. И несмотря на наши эмоции, надо договариваться, и, что еще важнее, надо соблюдать договоренности. Если кто-то вдруг начинает договоренности нарушать, по какой причине – это не важно, его выставляют за дверь. Вот мы сейчас, к сожалению, находимся в этом положении благодаря решению одного единственного человека. Понимаете этого человека?
 
Барак Обама, как вы понимаете.
 
Конечно.
 
И вот вопрос, который тоже не могу не задать. После всех этих дел, когда ты оказался на острие этой травли, я у тебя брал интервью. Меня поразило, что ты внешне очень хорошо себя чувствовал, закусывал с большим аппетитом, и вообще, мне кажется, очень радовался этой ситуации, вернувшей тебя в твою рок-н-ролльную юность. В эпоху «Мужчина – петь по-мужски». И даже внешне ты скинул десять лет. И смотреть одно удовольствие. Что тебя тогда держало в рамках? Потому что, когда травят человека, в Фейсбуке или где-либо, даже самые умные легко теряют самообладание. А что ты делал? Я не знаю, медитация?...
 
На самом деле, здесь все очень просто. Если говорить о Фейсбуке, это значит, надо откинуть эмоции и посмотреть: если ты прочитал двадцать подряд хамских комментариев, у тебя, как у нормального человека, портится настроение. Потом ты так смотришь – Господи, их всего двадцать. Потом ты смотришь: вот этот уже повторяется, ах, пятнадцать. И вот если из-за пятнадцати идиотов или оплаченных сволочей сейчас буду расстраиваться… Есть масса вещей, которые настроение поднимают. Я не думаю, что я похорошел, потому что хорошего тут мало. Но я старался не принимать это близко к сердцу просто.
 
Ты был такой доброжелательный, такой милый…
 
Ну, Дим, ну я же к тебе пришел….
 
… при обычной замкнутости твоей. Мне казалось, что тебя это как-то бодрит.
 
Нет… Нет.
 
Потому что когда было «Мужчина – петь по-мужски», согласись, это было лучшее время «Машины», один из лучших ее моментов.
 
Вот какие были времена лучшие у «Машины» - наверное, это только мы знаем. И я боюсь, если мы соберемся и будем это выяснять, то каждый назовет какой-то свой отрезок времени. И уж совсем это не связано с конкретными песнями. Я тебя уверяю, 1978 год, когда мы написали довольно много хороших песен, которые есть до сих пор, был омерзительным. Очень тяжелым. Со слежками, с этими ментами, с прослушиваемым телефоном, и я себя не очень хорошо чувствовал.
 
Вот вопрос, который у меня занимает последние года полтора. То, что вверх и в темноту уходит нить, мы все знаем. Сейчас у меня есть ощущение, что куклы пляшут сами по себе, потому что им так нравится. Ими никто не управляет. Им нравится быть куклами. Какое у тебя ощущение?
 
Отчасти так и есть. Но на самом деле, они надеются: ну подергайте, поуправляйте нами!
 
Кстати говоря, вот было культовое место – кафе «Лира», все мы его помним. Есть ли в сегодняшней Москве культовые места?
 
Есть. Сретенка, JAM Club.
 
Вопрос из зала: Андрей, вы учите иврит и, наверное, благодаря этому и не только благодаря этому, с симпатией относитесь к Израилю. Дмитрий Быков известен своим отношением, ну, мягко говоря, критическим. Вот могли бы двумя-тремия предложениями заставить влюбиться в Израиль?
 
Я не совсем понял вопрос.
 
За что вы любите Израиль? Мне очень интересно.
 
Я могу ответить. Я люблю здесь несколько вещей. Это поразительно маленькая страна, в которой есть почти все климатические пояса. Я бы очень хотел, чтобы у наших граждан было такое ощущение своей страны. Евреи, ходящие в ногу, это смешное, наверное, зрелище. Но, если что-то начинается, ребята, они будут ходить так, как надо. А потом опять пойдут в субботу танцевать и петь песни на набережную. Замечательное жизнелюбие. Хорошее, светлое место.
 
Вопрос из зала: после того, как  все события произошли, в машине бывало едешь и по радио слушаешь: у вас концерты происходили там-то, их пытались сорвать… В любом случае, для вас, наверное, это стрессовая ситуация была. Потому что вы высказали нам свою позицию. Все-таки, по факту, насколько действительно давление на вас оказывалось? Фон реально поменялся, или об этом больше просто говорили? Это первая часть вопроса. Вторая связана с тем, что, наверное, эта ситуации была каким-то фильтром для вас? Круг общения изменился? Ваши друзья, знакомые, товарищи или просто люди, с которыми вы были в хороших отношениях – после того, как вы заняли свою позицию и открыто об этом сказали, какие-то изменения произошли? И как вы на них реагируете?
 
Начну со второго вопроса. Ничего не изменилось. Потому что, наверно, друзья, они потому и друзья, что, в общем, мы на мир смотрим какими-то схожими глазами. Если есть среди моих друзей пара человек, которые в частных вопросах, касаемых Украины, занимают другую точку зрения, мы просто предпочитаем этой темы не касаться. Потому что, грубо говоря, представьте себе: в девяти темах нам интересно, мы совпадаем. А вот в этой бодаться бессмысленно. Ну и думай, как ты считаешь нужным, а я буду думать, как я считаю нужным.
 
Что касается вопроса первого: два года назад было очень противно. Потому что, когда из всех дырок про тебя вранье несется, это неприятно. Ты не можешь ответить, потому что из этой же дырочки тебе ответить не позволят. И выходит, что ты виноват и утираешься. А ты не утираешься и не виноват. Что касается сегодняшнего дня, никто нас не трогает. В общем, вроде как нас нет. Поэтому концерты происходят. Там, где организаторы считают нужным сделать концерт, они делают. И он проходит, и проходит замечательно. Если где-то кто-то бздит, значит, он концерт не делает. Такие тоже есть. Причем я поражался: скажем, в 70-80-е, когда нас взяли в Росконцерт, все было ровно наоборот. По всей стране можно было играть. А вот в Москве было нельзя. Пока Горбачев не пришел. Сейчас стопроцентная обратка. В Москве нам можно все что угодно в принципе. Чем дальше от Москвы, тем более бздливые работники культуры – на всякий случай, как бы чего не вышло. Где-то боятся, а где-то не боятся. Например, 11 апреля в театре Градского на Добрынинской мы будем играть «Идиш-джаз» с нашими джазовыми ребятами. Мы уже второй раз там эту программу играем. Ее просят. Она интересная, она такая историко-музыкальная. Приходите, пожалуйста.
 
Вопрос из зала: ваши любимые места в Москве и в мире?
 
В Москве, наверно, этот кусочек, связанный с архитектурным институтом – Неглинка, Кузнецкий мост, Сандуны, Рождественка, которая спускается к бульвару, где был общественный сортир, а теперь там какой-то роскошный рынок построили. Слава Богу, что архитектурно они не изменились, там этот запах Москвы еще сохранился очень хороший. Если говорить о мире, очень много мест, от которых захватывает дыхание. Например, Стрелка Васильевского острова в Питере. Это пересечение Бродвея и Седьмой авеню – сумасшедшее место по энергетике, по архитектуре, по всему. Это южный край Африки, где волны разбиваются о черные скалы, ущелья и нет никого. Есть потрясающие места на Земле.


 
Ты был там, на юге?
 
Конечно.
 
И видел Мыс Доброй Надежды?
 
Видел Мыс Доброй Надежды, мы там снимали, очень хороший фильм получился. Огромные стаи сардин идут на нерест к берегу. И их собираются жрать все существа – начиная от китов, акул, дельфинов и заканчивая птицами. И это зрелище невероятное. Снять это трудно, потому что этот косяк все время двигается, распадается, собирается в этот шар, опять распадается, и ты на моторке по серьезным волнам гоняешься за этим косяком. И ты прыгаешь в воду, пока подготовишь камеру, пока то се, все – уже сожрали этот косяк. Был наш катер и лодка NationalGeographic – и вот кто первый успел, тот лучше снял. У нас гонки были недельные.
 
Вопрос из зала: довольны ли вы образованием в России? И что о нем думают ваши дети?
  
Детей трое. Старшая получила образование в Америке и осталась там жить. Живет в Принстоне. Ей, на минуточку, 42 года. Она успешна в бизнесе, адвокат по международным бизнес вопросам.
 
То есть это какой-то совсем ранний брак?
 
Это и не брак вовсе.
 
… То есть, тебе было 19 лет?
 
Это хиповая молодость. А Ванька снимается в кино, сейчас поразил меня тем, что придумал линию одежды, пошил ее, и всерьез ее хочет продвигать. И все мои уверения относительно того, что сегодня не самый удачный климат для этого в стране, не производят на него никакого впечатления в силу его молодости. А младшая заканчивает школу.
 
Вопрос из зала: вы находились под пристальным вниманием советской власти, и так случилось, что и сейчас тоже можно так сказать. Можно ли параллели какие-то провести с советским временем?
 
Знаете, механизмы пропаганды, и даже не механизмы, а ее «художественный» уровень, одинаково безобразны. Но, видимо, это именно то, что производит впечатление на наш народ. Иначе придумали бы поизысканней. Дубовые клише, дубовое враньё. И когда это смотришь второй раз, это, конечно, очень скучно. Во всем остальном жизнь отличается, вы себе не можете представить ту жизнь. Не было такой банальной штуки, как интернет, и мы жили настолько в замкнутом информационном поле… А ведь было полное ощущение, что по-другому-то и быть не может.
 
Вопрос, меня давно терзающий. Все мы знаем и любим песню «Битлз» «Fool on the Hill…». Количество дураков – это константа или оно зависит от эпохи?
 
Константа, конечно. Это абсолютно биологический вопрос.
 
А я знаю, что нет! Я знаю, что иногда их больше, иногда их меньше!
 
Это зависит от того, куда ветер подует.
 
Да! Как сардины. А вы бегаете и снимаете.
 
Вопрос из зала: Боже упаси повторяться, что вырос на «Машине». Но вот что любопытно: сейчас, собираясь все реже с теми же одноклассниками, еще реже выпивая и еще реже открывая гитару, парадоксальным образом замечаешь, что хочется вроде чего-то из 70-х и 80-х, а вот, Андрей, не поется. Причем не поется то, что, казалось бы, многослойное, с новыми смыслами, с откровенными. А если и поется из «Машины», то что-то простое-простое, видимо, насыщенное какой-то энергетикой более высокого порядка. В этом смысле песни вдруг неожиданно долгоживущими оказались, хотя в них тогда казалось, может, и не было таких вещей. Это что?
 
Это просто время проходит. Когда мне говорят, что Бетховен – это навсегда… ничего не будет навсегда. Этот весь мир – это временное явление. Просто одно живет пять лет, другое – пятьдесят. Третье, может быть, пятьсот. Просто кончилось время этих песен. Мы написали песен шестьсот где-то. Я же их помню все. Вот не возникает желания большую часть этих песен играть. Потому что то, что в них внутри было живое, осталось в том времени. У нас воздух уже вокруг другой. Вокруг совершенно другие люди, это будет нелепая архаика. Я это чувствую на уровне прикосновения.
 
А какие вещи ты любишь петь, кстати?
 
Я люблю вообще играть концерты, очень. Потому что, знаешь, это на что похоже? Вроде, казалось бы, они поют эту песню тридцать лет. «Марионетки» написаны в 1975 году или в 1974-ом. Человек приходит каждый день в церковь и про себя повторяет одну и ту же молитву. Она ему надоела или нет? Ему нет. У меня примерно то же самое ощущение от этих песен.
 
Я вот в любых ситуациях пою «Аквамарин». Или «Скворца». Хотя никаких глубин там нет, но что-то там есть из обстоятельств моей жизни, которые мне под это вспоминаются. Или «Костер» – такая ложно-многозначительная интонация, но отчего-то мне там нравятся некоторые мелодичные моменты, потому что я там вспоминаю девушку, на которой я это впервые услышал, прости меня!
 
Вопрос из зала: Андрей Вадимович, вот вы вспомнили 80-е, а мне вспомнилось то событие, в котором вы принимали участие – это «Марш мира», который был в Америке, помните? И ваше участие вместе с Градским в Сан-Франциско – я помню, какая там была атмосфера энтузиазма. Мне хотелось бы спросить: а что вы сейчас думаете? Возможно ли народная дипломатия?
 
Да, наверное, в каких-то случаях она возможна. Это зависит от личности. С рок-н-роллом смешно получилось, потому что, когда открыли двери благодаря Михаилу Сергеевичу, туда кинулись и художники наши какие-то, и музыканты, их встретили, как «Господи! Пришли медведи, родные!» И через год с ужасом убрали руки за спину. Потому что они-то думали, что это будет что-то на их уровне. А это было, к сожалению, гораздо все хуже. Хуже просто по качеству, по сделанности. По уровню ремесла. По уровню того, что называется «искусством». Оказалось просто неинтересно. Другое дело, что в условиях советской власти по-другому это вырасти-то и не могло. Здесь никто не виноват.
 
Вопрос из зала: сегодня упомянули феномен Земфиры, Пугачевой. Феномен сегодняшнего дня – это, наверное, группа «Ленинград». Вот это – что это такое? Музыка, перформанс…
 
Шнур сам на это ответил. Когда ему вручали какую-то очередную награду: «Скажите, а как вы оцениваете вашу высокую награду?» «Ну любит наш народ всякое говно», - сказал Шнур абсолютно искренне. Он же циничный человек, он совершенно не скрывает того, чем он занимается. Ну хотите это? Получите! У меня сумасшедший цирк такой, про жопу.
  
Вопрос из зала: оппозиция, мне кажется, до сих пор не определилась со своим кандидатом?
 
Я не вижу никакой единой оппозиции. Я вижу несколько ярких людей. Народ – какая оппозиция, о чем вы говорите. Есть Навальный, Яшин, Гудков, был Боря Немцов – к сожалению, что был. Очень хороший фильм, кстати, я про него смотрел, Кричевская сняла. Не потому, что там моя песня в конце, а потому что он абсолютно без надрыва, без истерики, совершенно беспристрастный. Казалось бы, скучно полтора часа смотреть на просто говорящих людей. А он при этом очень получился объективный и невероятно откровенный. Они почему-то там говорят так, как они нигде не говорили, эти люди. Этих людей мы все знаем. Интересный фильм. И ему дали прокатное удостоверение, сегодня это тоже маленькая победа. Никто ни с кем не определился, о чем вы. Что, большевики определялись с чем-то что ли? Они просто пришли всемером и взяли эту власть.
 
Раз уж мы в таком прекрасном месте. А какая у тебя машина и почему?
 
У меня машина BMW, потому что это сложилось исторически. Я вообще не автомобильный какой-то фанат. То есть я не буду менять свою машину только потому, что вышла какая-то новая модель. Так сложилось, что в год, когда рухнула Берлинская стена, мы давали концерты в ГДР. И это было большое событие, и я там купил BMW, "трешку"" подержанную, конечно, восьмилетнюю. И она меня после всех "Жигулей" настолько поразила, что я долетел до Москвы, как на крыльях. А потом, когда она стала ломаться, я просто ездил в какой-то гараж, где рукастый малый все правил. А сейчас он – Володя Васильев, он один из дилеров BMW, мы так просто дружили, дружили, он меня подсадил на эту марку, я с тех пор на ней и езжу. Так вышло.
 
И последний с моей стороны вопрос. Вот когда я вижу эти места, про которые ты говоришь, что дух захватывает, я все время себе задаю вопрос. А за что же, Господи, и зачем же ты поместил меня вот именно сюда? И я придумал себе несколько таких утешительных концептов. Что я нужен здесь для того-то и того-то. А там не нужен, потому что там и без меня дух захватывает. Вот когда ты спрашиваешь себя, зачем ты здесь, что ты себе отвечаешь?
 
Я, честно говоря, меньше всего думаю о себе, как о своей нужности где-то или кому-то. Я думаю, что мне невероятно повезло, потому что из всех мечт, которых у меня в детстве было множество, почти все сбылись. Я и предположить не мог, что я когда-нибудь буду плавать с акулами, или путешествовать по Амазонке, или играть на электрической гитаре Rickenbacker, и меня будет слушать стадион, как он слушал Битлов. Это все случилось. Слава тебе, Господи, я себя чувствую в большом долгу.