Честное пионерское

Печки-лавочки в Музее Москвы

10 ноября 2016 13:00
Накануне в Музее Москвы прошли Пионерские чтения, посвященные творчеству Василия Шукшина. В фильме «Калина красная» его герой говорит: «Писать надо так, чтобы слова рвались, как патроны в костре…». Колонки, прочитанные колумнистами «Русского пионера» в этот вечер, были как раз такими патронами. На самом деле темы было две - «Шукшин» и «Детство». Но как выяснила корреспондент "РП" Екатерина Горбик, они неразрывно связаны.
Ведь кто знает: если бы писателю не пришлось пробираться через свое детство со сжатыми кулаками, неся на себе печать «сына врага народа», вероятно, мы бы не увидели в его текстах эту обманчивую простоту и тактичную противоречивость. 
 
В Музее Москвы, где на этот раз проходили Пионерские чтения, гости начали собираться еще задолго до начала мероприятия. А значит, было время на то, чтобы перекинуться парой фраз о любимых произведениях Василия Макаровича. 
 
Со стороны эти диалоги напоминали модернизированную игру в города. Вы называете «Любавины», а в ответ уже слышите «Печки-лавочки». Правда, «игра» была недолгой, ведь главный редактор журнала «Русский пионер» Андрей Колесников уже приглашал на сцену противоречивого Андрея Бильжо. А противоречие заключалось в том, что очень уж хотелось ему, чтобы колонка называлась «Важная роль», а не «Костя, Катя и Шукшин». Но, как говорится, что написано пером…то можно прочитать прямо со сцены. Так и поступили. И все узнали о тайном месте силы – стеклянной пельменной, где знакомились в советские годы студенты. И о том, как фильм «Калина красная» стал для Кости и Кати (тех самых, которых так старательно хотел убрать из названия колонки Андрей Бильжо) началом совместной жизни. 
А вот для адвоката Павла Астахова «Калина красная» стала представлять несколько иную символику после того, как, будучи уполномоченным по правам ребенка, он посетил колонию для несовершеннолетних в Бийске. Ту самую, где делались первые кадры фильма. Ту самую , где находится самый необычный музей, посвященный писателю Василию Шукшину. И, кажется, он понял, почему Василий Макарович видел в каждом пропащем мужичонке человека с большой буквы.
 
- Слушай, а вот представь себе, что за тобой гнались бы не менты наши, а какие-нибудь фашисты. Или террористы. Ты бы сдался? — Неожиданный вопрос зажигает парней. Они волнуются, видимо, живо представляя такой интересный поворот...
— Не! Ни за что! Я бы мочил их... до последнего... и лучше б сам сдох! — гордо заявляет мой «герой». Ну вот и глаза заблестели и задышал полной грудью.
 Лучшего ответа я и не ждал. Спросите почему? Да потому, что разглядел я в тот момент в них не преступников, не убийц, не кровожадных ублюдков, а героев. Настоящих героев, которых мы потеряли!
 Мы не встретили их вовремя, в тот момент, когда они еще никого
 не убили и закон не преступили, не объяснили, что подвиг — это гораздо круче, чем дерзкое особо тяжкое преступление!
…
 
А уже какое-то время спустя дебютант Пионерских чтений Эдуард Лимонов начнет сравнивать детство с жизнью заключенных. Вот вам и очередная и в то же время несколько неожиданная  точка соприкосновения этих двух тем:
 
- Состояние детей я бы сравнил с горькой судьбой заключенных. Они ждут, кто шестнадцати, кто уже восемнадцати, с таким же нетерпением, как заключенные ждут окончания срока. Только и различия, что дети не сосредоточены в тюрьмах, а рассеяны по семьям. Где им, как правило, все нельзя, а если все можно (бывают такие семьи), так это еще хуже, поскольку дома-то можно, а в детском саду или в школе по-прежнему все нельзя…Детей в крестьянских семьях делали много — не по причине отсутствия противозачаточных средств, но с целью увеличить количество работников в семье: тогда община наделяла семью большим количеством земли и росло благосостояние. Детей старались держать в черном теле, старший в семье, отец или дед, «большак», заботился, чтоб они не бунтовали…А вы говорите, «детство — счастливейшая страна грез».
Надо сказать, композитор Александр Журбин тоже поставил под вопрос “счастливость” детства. И осмелился предположить, что сладостным и идилическим оно может быть только в романе Льва Толстого:
 
- Как правило, в романах тяжелое детство заканчивается счастливой жизнью. Золушка всегда начинает и выигрывает, становится принцессой (или графиней) и ходит в хрустальных башмачках. В реальной жизни как раз наоборот. Кто плохо начинает — без всех описанных выше признаков материального счастья, — как правило, и кончает плохо: в тюрьме, на каторге, живет в нужде, много болеет, рано умирает. 
 
Но потом все же, вспоминая свое детство в Ташкенте, он решил спасти нас от жестокого реализма и сделал вывод, что в воспоминаниях детство всегда счастливое. Как и подытожит в конце вечера писатель Виктор Ерофеев: “Все семьи счастливы одинаково, но у каждой семьи есть свой полдень, в которой она особенно счастлива”. А о том, что часто именно в этот самый полдень раздается оглушительный выстрел, мы умолчим. 
 
Актриса Чулпан Хаматова, которая сыграла одну из главных ролей в знаковом спектакле Театра наций “Рассказы Шукшина“, могла бы поделиться с нами, почему зарубежные режиссеры называют творчество писателя “природным ископаемым”, но не смогла прийти. А вот ее коллега по “Современнику” Дарья Белоусова прийти смогла и блестяще прочитала колонку о своем детстве:
 
- Из детства рождается человек? Нет. В детстве человек и является человеком… именно потому, что не успел еще обрасти навязанным соцпакетом, придуманными обязанностями, чужими представлениями, религиями, условностями и назиданиями взрослых о том, «как надо». Детство — это шанс быть собой. Детство — это «неправильно — как норма», а значит, самый истинный ты.
И в этой норме были первый кол, первое (чужое) вранье и ее папа, который ушел вместе с детством. Наверное, у каждого проскользнула мысль, что текст получился очень личным.  Кажется, Дарья это почувствовала и поэтому добавила:
 
- Да, я написала очень личный текст. Потому что когда не боишься говорить о личном, рождается свобода. 
 
Писатель Дмитрий Быков в этот вечер тоже выбрал свободу - колонку читать не стал, а пустился в размышления о творчестве двух Василиев – Аксенова и Шукшина. Он сравнил их произведения – “Дикой” и “Упорный” – и в итоге пришел к тому, что если Аксенов – это драма, то Шукшин - это всегда трагедия. А потому в их рассказах о гениальном сельском самородке и вечном двигателе у одного колесо крутится, не останавливаясь, а у другого нет. Вот только что из этого страшнее, будет определять уже сам читатель.
 
- И то вечное движение — неосмысленное, машинальное, — которым окружена эта роковая неподвижность, лишь подчеркивает ее. Природа движется, а человек в ней застыл; и эта природная вечность — не утешение, а живой укор. Поистине, романтик Аксенов верил в то, что русские колеса не остановились, шуршат приводные ремни, щелкает дощечка, отсчитывая годы; реалист Шукшин видел, что все ушло в трение, и единственное, что удалось Моне Квасову, — сло- мать велосипед. Это лучше, конечно, чем изобретать его, но тоже, если вдуматься, не шибко радостно. 
Таким видит писателя Дмитрий Быков. И это говорит о том, что у каждого свой Шукшин. Например, для Дианы Арбениной он такой, как в ее собственном расказе о нем, который она не желает править, признавая единственным достоверным фактом умение чувствовать и любить.

А вот актриса Ольга Аничкова увидела в бронзовом памятнике Василию Шукшину друга еще в школьные годы во время экскурсии на “Мосфильм”. С тех пор она обсуждала с ним большие взлеты и жесткие падения: 
 
- Потом мы здоровались, когда я шла мимо него на двенадцатичасовую съемку чудесной сказки, которая так и не вышла в прокат. Сказал: «Бывает и так». Потом — когда летела счастливая со съемок, где меня угораздило в очередной раз очень удачно влюбиться. Улыбнулся: «И так бывает!» Он видел меня зареванной после принудительного увольнения с должности редактора одной очень симпатичной программы, которая снималась в павильонах «Мосфильма». «Не твое, значит», — говорит. Видел потом, как я тащу двумя руками пять чемоданов с костюмами и реквизитом для съемки очередного актерского портфолио…И это все был наш с ним общий секрет. Идти на трудное и важное дело гораздо проще, когда тебя встречает и провожает друг, даже если он бронзовый. 
 
Во французском языке есть такое время глагола - прошедшее незавершенное (Imparfait).  Когда читаешь рассказы Василия Шукшина, тебя постоянно преследует это ощущение незавершенного действия. Нескончаемый книжный гештальт. У каждого он свой. В этом состояло его редкое умение оборвать фразу так, что бы хотелось домысливать, выстраивая новые диалоги. А, между тем, гости Пионерских чтений начинали домысливать и представлять, кого же из авторов они увидят на следующих Пионерских чтениях с заманчивой темой «Нефть». 
 
Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Я уже посмотрел этот фильм на нормальном сайте, просто супер, не зря его так долго ждал!
    Кто ещё не видел, смотрим здесь, ребята - HD17.RU