Честное пионерское

О первой гитаре
 

Ленинградское Высшее Инженерное Морское Училище, где я учился с 1957 по 1962 год, называлось именем адмирала Макарова. Правильнее было бы, наверное, назвать его именем повесы Онегина, поскольку там «мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Происходило это не из-за расслабленности воли, барского спанья до полудня или непрерывной вереницы развлечений. Случалось, конечно, и это, но главное было — устоять перед бурным потоком знаний, сопротивляться ненужному. Советская Высшая Школа учила нас по полной программе — за те пять лет я сдал 57 экзаменов, плюс Бог знает сколько зачетов и курсовых. В училище был духовой оркестр. А там — военная дисциплина. Помню наши построения. Перекличка: «Хоган!» — «Я!» — «Нищук!» Молчание. В оркестре числился курсант из интеллигентной семьи по фамилии Хоган-Нищук. С ним я учился дисциплине. Работал флотским кочегаром. На службе так растягивал себе сухожилия, что порой кларнет в руках держать не мог. Ничего не оставалось, как взять в руки гитару.

 

О переезде в Италию
 

Приехал однажды ко мне в гости приятель. Вошел в квартиру. А с ним — человек в дорогом пальто. Как оказалось, выпускник педагогического института. «Сева, что ты тут делаешь?» — спросил приятель. Он работал на BBC. И меня стал звать туда же. Я долго сомневался. Надо сказать, штурманом я служил за границей. Ничего очаровательного для себя я там не нашел. А жена моя, прекрасная Галочка в меня вцепилась: надо уезжать. У нее были неприятности с КГБшниками. Она работала в аэропорту. У меня были свои критерии: не связываться с западной агентурой и советским КГБ. Я сопротивлялся довольно долго. Но так жизнь сложилась, что пришлось переосмыслить собственные взгляды. Итальянцы должны были выдать так называемый «титул жилья». С ним я мог пересечь границу. Я смешанных кровей. Отец — еврей, мать — русская, потому по натуре и по повадкам я сам русский. Но в душе швейцарец. Перед отъездом в Италию я решил, что безопаснее все-таки быть лицом кавказской национальности. В этом состоянии я потерял Россию. Переехал в Рим.
 

О Лондоне
 

В Италии я получил контракт с BBC, успешно сдав экзамены, но мне нужен был туристский паспорт, чтобы пересечь границу и перебраться в Лондон. Я заполнил все необходимые бумаги в полицейском управлении и принялся регулярно туда наведываться. Однажды мне сказали, что мои документы куда-то исчезли. Я ходил туда больше года, и однажды рядом со мной на скамейке оказался приятный дядька примерно моего возраста — американский пастор. У него с собой были научно-популярные фильмы, дублированные на русский. Я начал помогать ему их переводить. Вскоре у нас образовалась команда, 11 человек, и я смирился с тем, что мне в Англию пути нет, а поскольку был уже вовлечен в эту работу, в одно прекрасное воскресное утро внутренний голос мне сказал: «Пора». После этого со мной начали случаться странные вещи. На следующий день я пошел по привычке в полицейское управление — и мое дело нашлось у того же чиновника, которому я его сдавал. Он запомнил меня, потому что у него сын Ренато, а у меня — Ринат. Через неделю я был в Лондоне.
 

О квартирном вопросе
 

Одна наша знакомая, сотрудница Британской библиотеки, посоветовала купить дом в Камдене. Четырехэтажный узкий дом в центре города с одним жильцом, занимавшим 3 из 8 комнат. Здание было в таком состоянии, что ни один банк на него ипотеки не давал. И только одно местное заведение — общество «Британия» - согласилось выдать мне ипотеку. Часть средств общество решило удержать до тех пор, пока я не выполню целый список ремонтных работ. В итоге я назанимал денег и начал самостоятельно крушить дом. Денег не оставалось совсем. Мы снимали комнату в Кенсингтоне, и я долгое время ездил на велосипеде по треугольнику: из Кенсингтона на работу в Буш Хаус, а после службы — в Камден крушить кирпич до часу ночи. Оттуда – спать в Кенсингтон, а с утра — все сначала! Чтобы подзаработать, мы занимались техническими переводами, я диктовал, а моя супруга Галочка печатала.
 

О начале карьеры в Русской службе BBC
 

На BBC я пришел в 1977 году обыкновенной рабочей лошадкой. В Русской службе тогда трудилось менее 20 человек. Когда ты говорил, что ты русский, тебя воспринимали как редчайший экземпляр какого-то вымирающего животного. Сначала из отдела новостей я носил кипы бумаг. А в 1977 году вышла моя первая музыкальная передача. Меня резали безжалостно. Подготовка моих передач напоминала стрельбу на пересеченной местности. Но в этом была и положительная сторона, так ковался стиль.
 

О встрече с королевой
 

Я стал кавалером ордена Британской империи пятой степени. Церемония награждения по традиции проводилась в Букингемском дворце. Для участия нужен специальный костюм. Он выдается на прокат только в одном месте — фирме братьев Мосс. У меня был полный джентльменский набор: темно-серые в полоску брюки особого покроя, фракообразный пиджак и жилет, белая рубашка, галстук, платок и, конечно же, — непременная и самая дорогая деталь туалета - цилиндр. Каждый из награжденных имел право пригласить на церемонию двух человек. Со мною были жена и дочь. Награжденных отделили от родственников и завели в картинную галерею дворца. Это длинная комната, относительно узкая, окон нет, и свет идет через потолок, а на стенах - оригиналы Рембрандта, Веласкеса. После картинной галереи — бальный зал, где проходит награждение. Глашатай называет имя, ты доходишь до середины зала, поворачиваешься налево и подходишь к королеве не слишком близко, но и не слишком далеко. Королева ведет с каждым беседу секунд на сорок. Мне она сказала:

- Вы на радиовещании работаете?
- Да. Скоро уже 30 лет.
- Все еще работаете?
- Более того. Сегодня днем я буду рассказывать о своих переживаниях.

Мне показалось, что королеву как будто что-то неприятно кольнуло. Она повесила мне орден, улыбнулась, и мы разошлись. Может, вышло время, но у меня есть подозрение, что причина в другом: я ни разу не вставил в свои ответы стандартные выражения "Your majesty" или "мэм". То есть надо было говорить — «30 лет, Your Majesty». Или: «Все еще работаете?» — «Да, мэм». А я вот этого не вставлял, потому что нет практики, да и волновался, но беседа получилась, как будто мы приятели.
 

О жизни
 

Жизнь, господа, есть то, что мы сами создаем. Какой бы мы себе ее ни представляли. У меня есть любимый эпизод в истории. Это шекспировский период. Поэты собираются на свой слет. Грязище. Дождь. Все люди ряженые. И поэт в ватном костюмчике с кружевами переступает через лужу и говорит: «Я нашел та-а-а-кую метафору!»