Честное пионерское

 

Тематическая дистанция, или почему нельзя долго работать на войне
 

Я всегда был одним из тех, что кричал и шумел по поводу того, что Андрей долго находился в Сирии, в Египте, в Ираке, на Украине или на Майдане. Из жизненного и профессионального опыта я усвоил такое правило, как тематическая дистанция, которую нельзя нарушать. Я был для него старшим коллегой, который мог и помочь в чем-то, и посоветовать, но чаще я его ругал. Всем молодым в редакции обидно, когда я на них набрасываюсь. А он умел это скрывать, что является великолепным качеством, кстати. Андрей был равным среди равных, поэтому и работал на войне так долго. Чтобы снять здорово, надо быть мухой на стене. Любой человек с видеокамерой или фотоаппаратом в толпе уже узнаваем. Для того, чтобы на тебя не реагировали и ты мог снимать реальную жизнь, надо быть своим, для этого надо вжиться. И всякий раз, приезжая на войну надолго – на две недели, три недели, четыре недели, два месяца - ты уже свой. Поэтому, я отлично понимаю, почему он так долго был на Украине. Все свои, все тебя уже знают, все тебе помогают. Ты видишь смерть этих людей, ты видишь радость, ты свой. И вот тут и возникает главная опасность — потеря чувства страха. Насколько я знаю, на Майдане он был зимой два или три месяца, на Украине сейчас проработал почти четыре месяца. Андрей мог бы остаться в живых, если бы выехал на неделю раньше. Я не раз говорил: «Вызывайте! Как хотите, вызывайте. Увольняйте, выгоняйте — под любым предлогом. Хватит». Другие наши фотографы еле унесли ноги. Журналисты на Украине попадают не просто под обстрелы, а под расстрелы. Я два месяца говорил, что пора его возвращать. Нельзя так долго находиться на войне.
 

Он был рисковым
 

Мне очень импонировала его некая замкнутость, какая-то скрытность, незаметность в редакции и на наших общих тусовках. Он всегда держался обособленно. Я отношусь к таким профессионалам с большим уважением. Настоящий профессионал, наверно, не такой, как я. Я могу много говорить, учить...
 

В работе он был абсолютно надежным. Он снимал исключительно свою любимую тематику – это жизненный экстрим, вооруженные и политические конфликты, митинги, демонстрации. Его очень часто задерживала полиция. Он был рисковым. Он был свободным, а значит, в критических ситуациях неуязвимым. Но, с другой стороны, именно отсутствие семьи, наверно, давало право иногда на более рискованные действия. Андрей принадлежал себе, своей профессии. Он выбрал не самую безопасную специализацию, но безумно интересную.
 

Про самое важное для военного фотографа
 

Во время войны в Афганистане я познакомился с одним генерал-лейтенантом ГРУ. Когда мы познакомились, он взял меня за плечо и сказал: «Не пытайся ставить там рекорды, никому ты ничего не докажешь. Постарайся вернуться оттуда живым и здоровым – это самое главное. Все остальное ты узнаешь сам».
 

Война – это лакмусовая бумажка отношений между людьми. На войну очень тяжело ехать, но с войны возвращаться в мирную жизнь еще тяжелее. Однажды мы долго говорили с Андреем о том, снимать или нет оторванные ноги, кишки, отрезанные головы. Я долгое время не снимал, он считал иначе. В девяноста процентах случаев фотограф снимает результаты войны, а снять саму войну невозможно. На войне нельзя уворачиваться от пуль и снимать — либо то, либо это. Лишь только засвистят пули, есть одно желание — зарыться в землю. Жуткий страх.

 

Мы своими фотографиями не можем перевернуть мир или остановить войну, но мы можем обозначить проблемы — это как раз то, чем занимался Андрей. Его великолепные снимки — это обозначение зверств и жестокости войны. И рано или поздно это будут неоценимые документы и доказательства. Я не знаю, будет ли Гаагский трибунал, но рано или поздно его фотографии будут очень нужны. И они будут иметь абсолютно иную цену и значимость — не просто как некий материал, снятый по заданию редакции.

 

Доступность войны
 

Выехать в свое время на вторую чеченскую войну, например, было большой проблемой. Я уезжал, и вся редакция провожала меня и всех моих коллег-одногодок, как будто мы больше не увидимся. Мы все обнимались как будто в последний раз. Мы возвращались в редакцию с войны и пили неделю. Сейчас поехать на войну - все равно что сходить в "Лужники" на футбол. Одна из причин гибели журналистов на Украине — легкая доступность войны.

 

Известие о смерти Андрея
 

Мы поняли, что он погиб, еще до объявления официальной информации. Я этого не знал, я это чувствовал. Не потому, что я какой-то ясновидящий, это просто опыт. Есть определенные законы: взяли в плен - в течение трех-четырех дней выдвигают требования, во всяком случае, объявляют об этом. А он просто пропал, перестал выходить на связь. У меня много опытных друзей, в том числе и военных, и когда я изложил им свои аргументы, они сказали: «К сожалению, готовься к худшему. Нет зацепок, нет свидетелей, очевидцев, нет конкретизированных обстоятельств». На войне никто не ждет журналистов – ни с блокнотом, ни с пулеметом, ни с фотоаппаратом на плече, ни с видеокамерой. На войне есть свои законы, писаные и неписаные, свои отношения, и любое внедрение журналиста на войну создает дискомфорт. Вы становитесь свидетелем, а в дальнейшем носителем информации чего-то, чего вы не должны, быть может, знать.
 

Фотограф - самый одинокий человек на войне
 

Наконец, заговорили о защите фотографов на войне. У фотографа абсолютно иная технология работы в отличие от телевидения и от пишущих журналистов. Описать войну можно, сидя в тылу, общаясь с солдатскими матерями, предателями, пленными, героями, антигероями, с детьми, пережившими обстрелы. На войне все выживают. Все хотят быть живыми, а в одиночку выжить бывает очень тяжело. Говорят, что герой нашего времени – это телерепортер. Да, они делают свое дело. Но они в одиночку не ездят – съемочная группа обычно состоит из трех, а то и четырех человек. Вчетвером или втроем умереть-то не страшно. Бутылку водки взял, выпил на троих, девчонку обнял. А фотограф один.

 

Версии причин смерти
 

Одна из версий была, что кому-то не понравилось, как он снимал украинских военных, попавших в плен, но снимал он их абсолютно правдиво. Но ведь и украинская гвардия снимает пленных ополченцев. Война есть война, она обоюдоострая. Это могли быть и мародеры. Сейчас на Украине, где нет закона, оружие в руках позволяет делать все, что угодно. Когда сообщали о первых жертвах на Украине, пробирал озноб. Теперь уже его нет, потеряли счет погибшим. Более жестокой войны, чем на Украине, я не припомню. Человеческая жизнь не стоит ничего. Меня поражает, насколько беззастенчиво лжет украинская власть. Да не нужны им люди на юго-востоке, не нужна им инфраструктура. Им нужна территория.