Честное пионерское

Обзор колонок о риске

Евгений Плющенко - "Теперь не спеши":

Есть человеческие возможности, есть что-то выше человеческих возможностей, а есть что-то, что нельзя сделать ни при каких условиях. То, что мог, я сделал, а там, где Бог меня остановил, значит, и надо было остановиться. Многие люди начали говорить, известные и не очень: «Надо было идти до конца!» Я просто хочу у них спросить: «А вы бы смогли? Поставили бы свое здоровье на медаль? Смогли бы кататься с такой болью?» Вы думаете, я боюсь боли?


Иван Охлобыстин - "Плазма и Перебранкин":

Коли за риск действительно наливают шампанское, бытие обязано меня утопить в «Мадам Клико». Если рядом намечалась мало-мальски значимая катастрофа, я стоял в первом ряду с контрамаркой.
Когда я женился на своей жене, я ей сказал так: любовь моя, я не обещаю тебе, что стану знаменитым или богатым, но могу твердо обещать, что скучать ты не будешь. Всякий раз, когда мы куда-то бежали и нам остервенело стреляли вслед, она вспоминала про мое обещание. ... Много где вспоминала любовь моя мое обещание. И всякий раз ее беличьи глаза излучали животный восторг и дикую благодарность. Во всяком случае, я так понимаю эту гамму чувств.


Алексей Герман - "В стране рискованных логик":

Конечно, наибольшие риски происходят в политике. У меня много друзей из Украины, с которыми мы работали. И вдруг после событий с Крымом их друзья-украинцы начинают им говорить, что они сотрудничают с врагами. Хотя, казалось бы, это кинематограф, общее дело, искусство. Невероятное озлобление, которое сейчас идет, очень опасно и очень печально, больно. Оно никуда не уйдет, его будут лечить годами. История с Украиной во многом произошла из-за абсолютного непонимания того, что у нас нет привлекательного образа страны. Мы его не формируем. Мы стали враждебной страной для большой части образованного сословия ближнего зарубежья. И это наша ошибка. Нас почти не слышат в мире. Могла бы помочь культура, но на самом деле для мира мы культурные карлики.


Федор Конюхов - "Тяжело оторваться":

С утра увидел кита. Точнее, я услышал шум выдыхаемого им воздуха. Он шел один. По размеру он был раза в два больше лодки. Приборы говорят, что за кормой осталось 5000 морских миль. Примерно столько же от Москвы до Владивостока по автомобильным дорогам. Расслабляться нельзя, впереди еще более пяти тысяч километров. За свою жизнь я имел возможность много раз убедиться, что океан, горы, Арктику нельзя покорить, с ними нужно договариваться, встраиваться в их ритм и рассчитывать, что стихия тебя пропустит. Когда идешь в одиночку, быст­ро осознаешь, что твой шанс выжить — это слиться со стихией, стать ее частью. Надеюсь, что с Божьей помощью Тихий океан пропустит меня и в этот раз.


Андрей Бильжо - "Не всегда благородное дело":

Я много раз рисковал в своей жизни, но вот что удивительно: о том, что это был риск, я узнавал уже потом, спустя иногда довольно большой отрезок времени. Именно узнавал, то есть не сам это понимал, а мне об этом говорили посторонние люди. И риски эти мои были иногда по глупости, иногда по необходимости и так далее (см. классификацию выше). И началось это, когда я был еще в утробе. Моя мама, беременная мной на шестом месяце, собралась на похороны Сталина. Мой папа, прошедший всю войну танкис­том и знавший, что такое риск, очень хорошо, находился на работе. Узнав о намерении своей беременной жены, он позвонил своей матери, то есть моей бабушке, и та заперла мою маму, беременную мной, дома, а ключ спрятала.


Игорь Мартынов - "Риско-русский":

Мне ставят бренди — от доктора. «За нашего русского друга!» После трех бессонных ночей бренди дает немедленный результат — я заказываю всем «Столичной»… Меня хлопают по плечу, по многим приметам узнаю надвигающееся братание… CNN крутит репортаж из Москвы: звука нет, сосредоточенные граждане несут какие-то мешки и коробки — боеприпасы? провиант? В номере 203 заснул под капельницей сын. Я чувствую запах юго­славского «Ядрана» совсем рядом — это тот бритый, у стойки… он давно следит за мной, перед ним лежит мягкая, до боли знакомая сигаретная пачка. Широким жестом он предлагает мне — присоединяйся! Закуривай! Ты же наш, мы вместе, одной группы крови. Учись терять, чтобы жить налегке, с напалмом в сердце.


Андрей Макаревич - "Зачем умирают кайманы":

Я устал повторять, что не люблю риск. В этот момент очередной журналист выпучивает глаза и восклицает: «Ну как же, Андрей Вадимович, вы же занимаетесь такими экстремальными видами спорта — дайвингом, например», — и я в сотый раз объясняю этому недотепе, что дайвинг, вопреки его представлению, не экстрим и даже не спорт, а удовольствие и что хожу я под воду не за адреналином, а за неземной красотой. А занятие чем-либо с целью получения адреналина кажется мне, извините, родом наркомании. И не надо с этой целью прыгать с крошечным парашютом с недостроенного небоскреба в ночное время — можно просто побегать туда-сюда через скоростную трассу вдали от перехода: в смысле адреналина будет не хуже. Не хочу обидеть экстремалов. Риск я понимаю как неизбежный фактор в ситуации, когда от твоего, иногда моментально принятого, решения зависит что-то очень серьезное — спасение чьей-то жизни, например. Да хоть своей собственной. Тогда ты взвешиваешь все обстоятельства и принимаешь решение, дающее тебе максимальный шанс. Не вижу здесь ничего, что могло бы доставить удовольствие, включая неизбежный выброс адреналина. И казалось мне, что риск — понятие, применимое исключительно к человеку, так как связано оно с мыслительным процессом. Так мне казалось.


Марк Гарбер - "Черно-белое против серого":

Инициативный и умный сотрудник сделает попытку что-нибудь улучшить, а недалекий, но дисциплинированный сделает все по инструкции. Таким образом в больших людских коллективах минимизируется риск принятия некомпетентного решения. Кстати, это справедливо и для государств как макросистем управления. В России традиционно личностный подход к административным обязанностям — это всегда подвиг индивидуума в борьбе с непреодолимыми внешними обстоятельствами. Законы оставляют много серого пространства — на усмотрение чиновника, что параллельно создает возможности для коррупции. Черно-белое прочтение законов в условиях наших византийских понятий скорее благо, чем проблема, потому как снимаются те самые риски, о которых мы и говорим.


Виктор Ерофеев - "Американская красавица":

Во главе них был профессор в очках и хорошем костюме, может быть, твидовом, я не помню. Он, оглушенный тем, что ему дали визу и возможность увидеться со своими клиентами, летал где-то в космосе и не очень принимал участие в нашем личном знакомстве, но зато другие толкались и прыгали вокруг меня, выражая дружескую поддержку. Тут на кухню крупным шагом вошло совершенно не существующее в нашем московском мире существо. Это была американская красавица с торжествующе красными губами, вся в белом, дорогом, мягком, неожиданном и решительно американском. В руках у нее была бутылка французской «Вдовы Клико» — это было так же невероятно, как поцеловать за ухом Гагарина. У красавицы были глаза навыкате, но не потому, что она была больна, а потому, что она хотела, хотела и еще раз хотела весь русский мир от Калининграда до Аляски. Она готова была его вобрать в себя и вернуть в качестве безукоризненного текста. Это рождение моей страны в слове было для меня еще сильнее шампанского. Мы смот­рели друг на друга так, как будто уже, не сговариваясь, потрогали один другому животы и согласились, что рождение слова возможно. В знак понимания мы выпили шампанского и быстро растеряли всю компанию американцев.