Честное пионерское

Говорят,  в младенчестве, когда я плакал в ожидании молока, мой крик напоминал посвященным людям иногда  арию Герцога из оперы Верди «Риголетто», но чаще - самое начало 40-ой симфонии Моцарта.   

В то время семьи с гуманитарным уклоном повально отдавали своих детей в музыкальные школы, и я не стал исключением. При том, что мой старший брат счастливо избежал данной участи. Что, безусловно, говорит о бунтарских наклонностях  наших родителей, выступивших против  традиций своей среды. Есть еще вариант, что у брата напрочь отсутствовали данные для музыкального образования. Первая версия мне нравится больше.

Годы, отданные обучению игре на фортепиано, подарили мне несколько откровений: я полюбил классическую музыку, я оказался совершенно не усидчив, я возненавидел гаммы. И еще я узнал, чем занимаются разнополые старшеклассники, когда родителей нет дома. 

Дело в том, что в 11 лет я самостоятельно разучил  сонату Бетховена номер 14, более известную под названием «Лунная».  Этим я значительно опередил школьную программу, о чем с недовольством мне объявили в музыкальной школе, но дома мой энтузиазм вызвал понятную радость. Особенно у старшего брата.  Великая музыка, звучащая  прямо тут, в квартире, в моем исполнении, видимо, поселила в сердце Давида невероятную гордость за меня, и он очень хотел этой гордостью делиться. Происходило это следующим образом. 

Родители в то время постоянно бывали на съемках, съемки происходили чаще всего не в Москве, и надзор над нами в эти периоды поручали великовозрастным кузенам, спешно вызываемым из Еревана. Кузены радостно соглашались, строгости их хватало дня на два, потом невиданный для Армении разврат столичной жизни становился для них основным делом и совсем уже скоро надзор требовался им больше, чем нам. Так вот, пользуясь безответственностью кузенов, мой старший брат и сам пускался во все тяжкие. Тяжкие выглядели достаточно безобидно на сегодняшний взгляд: Давид с друзьями прогуливали школу, потом шли пить пиво, выдергивали желающих развлечься одноклассниц и где-то в час ночи заваливались в пустую квартиру всей компанией. Пустой квартира была условно, ведь там спал 11-летний я, потому что рано утром мне надо было в школу.

Давид достаточно требовательно расталкивал меня и, когда я открывал глаза, говорил одну и ту же фразу:

- Сыграешь «Лунную» сонату?

И я играл. Сонный, в майке и трусах я играл бессмертную музыку на домашнем пианино «Petrof» перед 16-летними подростками. Где-то к allegretto я окончательно просыпался и к финалу зрители были «мои» безоговорочно. По крайней мере, мне так казалось. Все меня хвалили, хлопали по плечам и соблазнительно пахли пивом. Действия Давида, безусловно, преступные с точки зрения советского педагога Макаренко, мне нравились. Я даже ждал этих ночей. Потом брат притворно строго отсылал меня спать, но разве я мог заснуть, когда совсем рядом начиналась такая жизнь? Тем более, что хитро оставленный мною зазор в проеме двери давал возможность видеть и слышать все. Не останавливаясь на лишних подробностях, скажу одно: в некоторых вопросах среди своих одноклассников я был непререкаемым авторитетом.  

Любовь к музыке привела меня в конце 80-х в немногочисленный стан режиссеров музыкального видео. На всю страну нас было человек пять, не больше. Дело было новое, заказы приходилось искать и находить их получалось очень нерегулярно. Я тогда большей частью жил один в родительской квартире. Страна рушилась, ориентиры были потеряны, и только юношеская уверенность в том, что весь мир принадлежит тебе, помогала не впасть в грех уныния. Скажу больше: тогда я даже не подозревал об этом грехе. Я приютил у себя друга-однокурсника Федю и его девушку Свету, и мы превратили мою квартиру в островок постоянной бесшабашной радости и праздника среди мутного перестроечного моря. Радоваться почему-то получалось, невзирая на отсутствие денег. Очень редко они откуда-то появлялись и тут же, чтобы не нарушать гармонию веселого безденежья, стремительно исчезали. Деньги тогда казались чем-то обязательно-необязательным. Есть - хорошо, нет – тоже не страшно. Ведь рядом друзья, которые помогут, верные подруги, которые в обмен на продовольственный набор и уютное тепло молчаливо желали лишь праздника и веселья, чего в нас было с избытком. 

Состояние искренней радости от процесса жизни – вещь невероятно притягательная. Однажды, в мой день рождения, мы не обнаружили за общим столом нашего друга-оператора. Выяснилось, что он снимает клип какой-то музыкальной группе в районе Красной Пресни. Мы, пьяные и шумные, тут же погрузились в единственную машину, приехали на съемочную площадку, и через короткое время всем стало очевидно, что никакой клип не может быть важнее моего дня рождения. Съемки свернулись, и главные действующие лица очень скоро оказались в моей квартире. Радость от импровизированного праздника была важнее потраченных на съемочную смену денег. Кстати, потом еще неделю в разных углах моей не самой большой квартиры я встречал продюсера той самой музыкальной группы, даже имени которого я до того не знал. Видимо, протрезвев наутро, он понял, в какую рискованную финансовую аферу он пустился ночью, отменив на половине работы съемки. И начал снова пить. Он бродил по квартире, засыпал, где придется, тактично не претендуя на родительскую спальню, ел и грустно слушал наши разговоры. В какой-то момент мы с другом заметили, что он стал плохо пахнуть. Потом он исчез.

Компании сменяли друг друга, кто-то оставался, кто-то пропадал навсегда. Квартира на Мосфильмовской улице становилась в столице местом, почти еженедельно рождающим легенды, неким современным вариантом салона мадам Шерер. Немногие из популярных в молодежной среде музыкантов прошли мимо нашего жилища. Здесь рождались романы, заводились полезные и бессмысленные знакомства, придумывались песни, шумели споры и происходили драматические расставания. Много чего могли рассказать тогдашние мои соседи и еще больше мебель и стены самой квартиры. Но, как говорится, что происходит на Мосфильмовской, остается на Мосфильмовской.

Тот день не предвещал ничего особенного. Даже наоборот. Кроме нас с другом и его девушкой, в доме были только пара незнакомых парней от какого-то Дмитрия, мирно пьющих водку на кухне со своими девушками. 

В комнату вошел Федя.

- Серега звонил. Говорит, к нему чел из Питера приезжает, близкий его друзей. Этот чел, говорят, в Вудстоке выступал.

Я внимательно посмотрел на Федю. Интерес ко всему советскому в конце 80-х на Западе был до такой степени ненормальным, что я легко мог поверить в то, что какой-то советский человек выступал на самом продвинутом роковом фестивале мира. А вот Федя мог иногда выдать с железным лицом полную туфту. Друг правильно оценил мою паузу.

- Серега так говорит…

Судя по звукам из кухни, там разливали по рюмкам водку. 

Сереге можно было верить. Он очень мало говорил, постоянно улыбался и замечательно снимал черно-белое кино. В те годы он был юн и строен. А еще тогда в нем жило неистребимое желание сделать мир лучше. Помню, мы выехали как-то снимать рекламный ролик для японской компании в Ялту. Оператором был Серега, и он должен был приехать позже нас на пару дней. Вселившись в отель, мы всей нашей бандой бросились коротать дни до съемок в гостиничный бар. Все мы были ровесниками и нас мучила страсть к приключениям и новым знакомствам. Знакомства не заставили себя ждать. Три девушки легкого валютного поведения скучали за столиком. Для работы было слишком рано. Поэтому они просто скучали. В нашем кругу разгорелся спор. Многие говорили, что не надо тратить время на склеивание девушек, потому что результативным подобное знакомство не будет, в силу отсутствия у нас какой-либо валюты кроме купонов (были тогда такие деньги на Украине, очень похожие на банкноты из игры «Монополия»). Мы с товарищем все же подошли, и произошло чудо: то ли был не сезон на интуристов, то ли мы с ним были нешуточно убедительны, но очень скоро девушки органично влились в нашу компанию. Два дня пролетело в пьянках и веселье, потом прилетел Серега. Отсняли первый день, вернулись в гостиницу, я познакомил его с девушками и пошел в бассейн. Потом мы все сидели в баре, и Серега, выпивая коктейль, долго о чем-то с ними шептался.  

Наутро снова были съемки, а вечером в баре девушек уже не было. На вопросы Серега не отвечал, только застенчиво и по-доброму улыбался. Прямо перед отъездом я покупал что-то на рынке, и меня окликнула одна из наших валютных знакомых. Она была одета во что-то очень бытовое, без «боевого» раскраса. В отличие от Сереги она объяснила причину их исчезновения. Оказывается, Сережа весь вечер убеждал девушек в нелепости занятий проституцией в век открывшихся возможностей, долго говорил об ответственности перед будущими детьми и заверил девушек, что все в их руках. Серега даже не воспользовался  предложением о бескорыстном групповом сексе, должном, видимо, узаконить прощание молодых женщин с порочной профессией. Он просто поцеловал их в лоб и попросил разойтись по домам. Все это она рассказала мне ровным голосом. В глазах явственно читалось неожиданное просветление. Попросив передать привет ребятам и особенно Сереже, она ушла.

Потом в гостинице мы долго задавали Сереге один-единственный вопрос:

- Зачем, ты, падла, нам праздник испортил?

Серега что-то неразборчиво бурчал в ответ. Угадывалась фраза:

- Да нажрался я чего-то…

При этом он сжимал лицо в виноватой и очень доброй улыбке. Одним словом, ему можно было верить.

На кухне затянули «абра-абракадабра».

– Он гитарист. Говорят, мужик Вудсток просто порвал, его там на руках носили. Тут по делам на день. Он с гитарой будет, - зачем-то добавил Федя.

Вечером, в ожидании человека, покорившего своей гитарой целый Вудсток, собрались все сливки нашей компании. Почему-то с верными подругами и женами. Все были одеты чуть-чуть праздничней, чем обычно. В воздухе ощущался аромат чуждого моей квартире официоза .Из магнитофона громко пел Мазай. Или это Мазай сам пел в туалете – не помню. Кто-то резал колбасу, кто-то разливал спиртное. В свете балконного освещения суетилась мошкара. Кто-то рассказывал анекдоты, в ответ громыхал смех. Женщины сплетничали по углам. Композитор из Тбилиси Вахтанг успешно дискредитировал свою нацию – он уже пять минут не мог открыть бутылку вина.

Где-то к десяти вечера ребята привезли гостя. Если бы не предварительная информация, я бы никогда не подумал, что этот человек мог быть музыкантом. На вид ему было лет 30. Грубое лицо, никакой субтильности в кряжистой фигуре, огромные ладони с грубыми широкими пальцами, холодный взгляд серийного убийцы. Некоторое отношение к музыкальному сообществу в нем выдавали только собранные в пучок по-рокерски длинные волосы и чехол акустической гитары в руках.

Проходя мимо, Федя коротко бросил:

- Мля, странный он какой-то…

- Да я вижу. А Серега что говорит? - спросил я. 

- Да ни х..а не говорит. Улыбается!

На приветствия собравшихся гость коротко бросил:

- Володя…

Потом, аккуратно положив на пол кофр с гитарой, сел на диван и молча обвел глазами накрытый преимущественно выпивкой стол.

- А богато тут у вас, - сказал он достаточно громко. Отказался от водки и надолго замолчал. Словно выцеливающий зверя таежный охотник, он внимательно смотрел на наших женщин. Это вызывало глухое раздражение, но к человеку, покорившему Вудсток, отнеслись снисходительно. Компания была веселой, но, в основе своей, воспитанной, и никто не приставал к Володе с расспросами о роковом триумфе.

Вечеринка проходила, как и положено проходить многолюдной вечеринке. Близилась полночь, и звонки от ближайших соседей верно свидетельствовали о том, что все протекает правильно. Особенно возмущалась соседка снизу, жена пожилого стоматолога, дяди Изи. Ее звали Эля, родом она была откуда-то из Средней Азии. Обладательница яркой восточной красоты, она намного уступала по возрасту своему супругу. Мужчины нашего дома с удовольствием провожали взглядом ее вызывающее тело, когда сталкивались с ней у подъезда.

Допускаю, что в силу своего возраста она с удовольствием присоединилась бы к нам, тем более, что почти ежевечерний разнузданный гвалт сверху стал для нее привычным фоном. Но возмущение мужа, стоматолога Изи, гнало Элю к телефону, ее требования утихнуть от звонка к звонку становились все грубее, формулировки жестче. Я обещал, извинялся, придумывал очередной день рождения очередного родственника. Наша телефонная связь была так крепка, что я даже начинал беспокоиться, если в какую-то особо шумную ночь мне не звонили снизу. На момент, когда покоритель Вудстока стал доставать гитару из кофра, соседка Эля звонила уже трижды.

Доставанию гитары предшествовало несколько событий. Сначала Йонас, фронтмен известной тогда в стране фолк-группы, заснул на полу в туалете, заблокировав ногами дверь. После сорока минут борьбы с естественными потребностями и костлявым телом прибалта, санузел оказался свободен, и тут выяснилось, что закончилась водка. Федя, как самый трезвый из нас, решил сгонять в таксопарк. Ночью в то время водку можно было купить только в таксопарке. Вытащив ключи от машины у продолжавшего спать Йонаса, он уже через полчаса гремел в прихожей новой порцией спиртного. Именно этот момент сыграл решающую роль в дальнейших событиях.

Как я уже говорил, наша питерская знаменитость весь вечер не прикасалась к алкоголю. Владимир почти все время молчал, изредка отвечая на вопросы участников вечеринки. Отвечал коротко, без особого желания и в какой-то момент, по мере опьянения публики, перестал кого-либо интересовать в принципе. В его глазах читалось раздражение и скука. А еще он часто-часто облизывал губы бледным языком. 

Когда Федя стал вытаскивать водку из пакетов и ставить ее на стол, Владимир сначала погрустнел. Потом внимательно проследил за тем, как кто-то долго пытался сорвать крышку-бескозырку с горлышка бутылки. Пока разливали водку, он строго смотрел на все действия держателя бутылки, и когда ему автоматически предложили налить, сначала сделал паузу, а потом неожиданно громко сказал:

- Да и х..р с ним! – и подставил рюмку.

Столь стремительного процесса опьянения у человеческого существа я не видел ни до, ни после того вечера. Я тогда совсем не представлял, каким тревожным может оказаться соседство с алкоголиком в момент, когда он решил «развязать». Скажу одно: Роберт Стивенсон почерпнул бы у гитариста Володи много интересного для новой редакции байки про доктора Джекила и мистера Хайда. 

За прошедшие после первой рюмки минут пять-семь, выяснилось, что рок-легенда обладает каркающим гортанным голосом, много и не к месту смеется, а также хлопает всех проходящих мимо людей по заднице. Люди неприятно удивлялись, переглядывались, но скандала не делали: рок-музыкант, эксперименты с тяжелыми наркотиками, джем-сейшны с мировыми знаменитостями, мало ли почему он так себя ведет? Несмотря на общее понимание, раздражение от его поведения нарастало. Среди общего шума иногда отчетливо прорывались реплики Владимира:

- Очень я каменюжников не люблю!

Или:

- А литр чистой спиртяги не хочешь?!

Звучал иногда странный вопрос:

- Ты на треску в шторм ходила?

Еще минут через 20 он достал гитару из чехла.

В принципе, именно из-за этого момента все сегодня и собрались. Послушать роковые баллады в исполнении знаменитого музыканта. И пусть никто из нас не знал его композиций – в Вудстоке фуфла не держат! Первый гитарный перебор заставил замолчать даже самых пьяных. Владимир подтянул пару струн и среди всеобщего внимания грянул:

- Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе видна…

Мы стали переглядываться: может, шутит? Но нет. Володя с чувством, если не сказать с надрывом, достаточно точно и очень громко пел шлягер группы «Земляне». Где-то на второй строчке припева, зазвонил телефон.

Информацию об орбитах, по которым летят ракеты, и о том, насколько грустно сыну-космонавту без матери, я слушал уже под аккомпанемент тирады от соседки Эли, насыщенной пограничными выражениями. Я попросил не вызывать милицию, положил трубку и вышел на балкон.

Там уже скопилось некоторое количество гостей с удивленным выражением на лицах. Тут же стоял Серега. В комнате продолжал рвать струны Владимир.

- Он вообще нормальный? – спросил я.

- А х..р его знает… - безмятежная улыбка не сходила с Серегиного лица. – Зачем вы его вообще домой притащили?

- Притащили?! Ты же сам Феде сказал: рокер, из Питера, в Вудстоке выступал…

Приступ смеха заставил Серегу перевеситься через перила, сотрясаясь всем телом. Я ненавидел группу «Земляне» за бесконечное повторение припева – Владимир исполнял песню очень близко к оригиналу. 

- Ты чего? – я тряхнул за плечо плачущего от смеха Серегу.

- Какой он на х..р рокер?! Он матрос, рыбу ловит, приехал к отцу показать, как играет на гитаре, уже два года закидывает его письмами, батя пожалел, сказал, что послушает…

Папа Сереги был руководителем замечательного джазового коллектива, играющего авангардную музыку. Прозвище Сережиного папы было даже увековечено в знаменитом монологе героя гремевшей в то время пьесы.

Федя стоял тут же, на балконе. Я позвал его. Он быстро подошел и, помахивая головой в сторону комнаты, с кривой усмешкой произнес:

- Я же говорил он какой-то странный, мля…

- Федя! – я пытался не будить криком оставшихся соседей. – Ты на х..ра этого дебила привел?!

Федя искренне удивился. Быстро кивнул головой на Серегу.

- Так Серый же сказал!

- Что я сказал?! – к разговору подключился Сережа.

- Что рокер из Питера приезжает этот. Про Вудсток! 

- Х..юдсток! Это батя мой гостем туда едет, а ты, мля, все перепутал!

Владимир, наконец, закончил песню финальным ударом по струнам. Кто-то из совсем пьяных гостей одиноко зааплодировал. Вслед за этим раздался звук разбитого хрусталя. Судя по глубине звука, это была любимая мамина ваза. Зазвенел телефон. Я даже не подумал подходить: все равно ничего нового я там не услышал бы.

- Вы оба – два м..дака! – закончил я дискуссию и пошел в комнату.

Да, это была любимая мамина ваза. «Рокер» Володя сидел на диване, разведя в стороны руки. В одной из рук была гитара – видимо, ею он и сбил вазу с тумбочки. Поза говорила о том, что Владимир отдал публике все, что мог, и теперь готов принимать восторги. Света, подруга Феди, уже собирала осколки, то и дело кидая на меня виноватые взгляды. Она всегда на меня так смотрела, когда-то кто-то из гостей на наших вечеринках ломал что-то из родительского наследства.

- А теперь песня про каскадеров! - развязно объявил Владимир.

- Не надо про каскадеров, – из-за несуразности ситуации я был очень зол.

- Надо! – не глядя на меня, уверенно произнес он. Таким тоном старые морские волки объявляли судьбоносное решение: рубить сеть или продолжать лов рыбы, несмотря на адскую непогоду. – Настоящие песни послушайте, суки! Да, Светка?

Он неожиданно ловко для пьяного в хлам человека схватил за талию убиравшую стекло Свету и прижал ее к себе. От подобного нарушения каких-либо правил поведения в моем доме я на секунду остолбенел.

На взвизг Светы быстрее Феди отреагировал композитор из Тбилиси Вахтанг.

- Ты чего, о..енел?!

- Кто, я?! – Владимир отпустил Свету и навис угрожающе над столом. – Да я море видел, мля! Я ванну поперек переплывал, у меня вся ж..па в ракушках!

Сразу после этих слов Владимира обильно вырвало на стол. 

Драки не случилось. Какой смысл драться с абсолютно пьяным человеком менее пьяным мужчинам? Ну и, конечно, из гигиенических соображений. 

Из квартиры его выводили шумно. Жестко поддерживая под руки, довели до лифта. Кто-то засунул ему в руку кофр с гитарой. Громко ругался Вахтанг, перемежая ругательства на русском и грузинском языках. Помню, меня сильно возмутила улыбка Сереги, который во время всего этого спокойно разговаривал с какой-то девушкой в прихожей. Федя принимал активное участие в изгнании псевдорокера и старался не встречаться лишний раз со мной взглядом. 

Немного не дойдя до лестничной клетки, мы услышали шум открывающихся дверей лифта. Это была жена стоматолога Эля. В халате, без капли макияжа, с забранными на скорую руку в пучок волосами она гневно оглядела необычную мизансцену и быстро нашла меня взглядом.

- Тигран! Что, мля, происходит?!

Использование ненормативной лексики с ее стороны было чем-то новым, и я понял, что сегодня я наконец-то перешел последние границы приличия.

«Родителям стукнет», - подумалось мне.

Композитор Вахтанг решил сгладить ситуацию, расплылся в сладкой улыбке и произнес нечто несуразное:

- Милая дамочка!..

Что он хотел сказать дальше, осталось неизвестным, потому что соседка Эля отвесила ему сильную оплеуху. 

«Точно стукнет!» - мне стало совсем грустно. 

- За что?!– растерянно произнес Вахтанг и отпустил руку Владимира. Тот отреагировал на неожиданную свободу горловым рыком и поматыванием головы.

Пока ребята спускали дебошира на лифте и выводили из дома, я клятвенно раскаивался, извинялся и обещал нереальное соседке. Кажется, мне удалось как-то ее убедить меня простить.

Вечеринка свернулась сама собой. Общими усилиями квартира была быстро убрана, и мы легли спать.

Звонок от бабушки-консьержа прозвучал, когда за окном было уже светло. Где-то в пять утра.

- Тигран, спустись-ка... Тут мужчина на скамейке спит, кажется, он у вас вчера был…

Это был Владимир. Под щебет ранних птиц он лежал на скамейке, и нужно было сильно постараться, чтобы его узнать. Покинув мою квартиру пусть сильно пьяным, но одетым точно, он лежал босой, в одних джинсах и майке «алкоголичке». Несвежие волосы, освобожденные от резинки, наполовину закрывали его лицо. Губы по-детски были вытянуты в трубочку. При этом он умудрялся храпеть. Особую интригу происходящему придавала профессионально сделанная повязка на его левой руке с петлей из бинта через шею. Повязка была грязной, но без признаков крови. Никакого кофра с гитарой рядом, конечно же, не было. Можно было только догадываться, какие еще приключения сопутствовали Владимиру этой ночью. 

Я поднялся домой и растолкал Федю.

- Чего? – сонно спросил он.

- Ничего. Володя твой вернулся! Лежит практически голый на скамейке у подъезда и спит. Увезти его надо отсюда, а то соседи о..реют…

- Он что, м..ак?

- М..ак – это ты! – жестко оборвал я беседу.

У продолжавшего спать Йонасамы снова забрали ключи от машины. Я захватил с собой старую рубашку и тапочки а-ля старик Хоттабыч – все в золотых нитях с загнутыми носками. Как они появились в моем доме, я не знал, и они всегда меня дико раздражали. Так что было не жалко.

Внизу мы аккуратно надели на него рубашку и тапки. Его вид стал полностью соответствовать абсурду прошедшей ночи. Нам повезло, что никого не было во дворе. Старушка-консьерж благоразумно не выходила из своей каморки.

Мы погрузили Владимира на заднее сидение «жигуля» и поехали на трассу искать такси. Искать такси не пришлось: одинокая «Волга» в шашечках ждала нас на стоянке перед киностудией «Мосфильм». Солнечный свет начинал пробиваться сквозь листву. Улица напоминала эпизод сна героя из фильма «Земляничная поляна» Бергмана – она была абсолютно пуста. Из живых существ я заметил только хромую собаку, копошащуюся у мусорных баков и маленькую старушку на остановке. С ее руки свисала пустая авоська.

Мы подъехали к такси. Водитель дремал, положив голову на руль. Я постучал в окошко. Он поднял голову, зевнул и опустил стекло.

- Командир! Друга надо подбросить…

- Куда?

Я совершенно не знал, куда надо отвезти Владимира, но ответ возник мгновенно.

- К трем вокзалам.

- Поехали…- водитель завел мотор.

Когда мы с Федей вытащили нашего гостя, таксист проснулся окончательно. 

- Да он в ж..пу! Куда я его повезу?! Он мне всю машину заблюет!

Бабушка на остановке с интересом наблюдала за происходящим.

- Горе у него, командир, баба его бросила. Да и отблевал он уже свое сегодня… - сказал я с чувством.

Федя был лаконичнее.

- Три счетчика, командир!

Корысть взяла верх над разумом.

- Ладно, сажайте…

Мы стали засовывать Володю в салон «Волги». Водитель все это время разглядывал будущего пассажира.

- Он что, в тапочках? – хохотнул таксист. – Это ж надо так нажраться!

- И не говори, - произнес я, заталкивая внутрь тяжелую ногу неудавшегося рокера. 

Мы захлопнули, наконец, дверь, и Федя отдал водиле червонец. Больше денег у нас не было и, что самое главное, не предвиделось. Таксист сел в машину и, задребезжав выхлопной трубой, отъехал. 

Проехав метров двадцать, такси остановилось. Мы с Федей замерли в дурном предчувствии. Выглянув в окно, водитель крикнул:

- А к какому вокзалу его везти?

Память подсказала ответ.

- К Ленинградскому!

Я облокотился о капот «жигулей» и достал сигареты. Мы закурили. Я с облегчением выдохнул. Несуразный гость, соседка Эля, разгром квартиры, утреннее приключение – все это осталось в прошлом. Затягиваясь, я обратил внимание, что бабушка на остановке подошла ближе и, не отводя взгляда, наблюдает за нами. Неожиданно Федя тихонько запел:

- И снится нам не рокот космодрома… Не эта ледяная синева…

Я чуть не поперхнулся дымом. Посмотрел на него. Он хитро, краешками губ, улыбался и, словно не замечая моей реакции, допел:

- А снится нам трава, трава у дома…. Зеленая, зеленая трава….

Злость куда-то испарилась. Я засмеялся. Практически лежа на капоте, мы тряслись от дикого смеха. Людей на улице не прибавилось. Только бабушка продолжала, не мигая, смотреть на нас.

Я первый пришел в себя и сел за руль. Повернувшись к садящемуся в машину Феде, я сказал:

- Ты лучше думай, где вазу хрустальную искать будешь!

- Тиграш, это вообще не проблема! У меня мужик один в ломбарде работает, там у него этой х..рни немерено! Ты помнишь, какой там рисунок был на вазе? Хотя я сам помню. Мы там у него поищем и найдем, ..ля буду!..

Под оптимистичный бред друга я завел «жигули», и мы поехали домой. Навстречу нам, из-за дорожной клумбы, показалась поливальная машина. Натужно урча, она выдавала мощную струю воды, превращая сухой асфальт в черное переливающееся под солнцем полотно. 

Почему-то очень захотелось есть…