Честное пионерское

Зависший

07 октября 2013 15:40
Бизнесмен Марк Гарбер рассказывает "Русскому пионеру" про то, про что на его месте рассказал бы далеко не каждый. Да и оказаться на его месте мог бы далеко не каждый. А уж на ее месте — тем более.
Есть слова, произнесение которых по законам нейролингвистического программирования вызывает совокупность эмоций, точно соответствующих этому слову.
У большинства моих современников слово «цирк» запускает каскад чистых и позитивных эмоций: это провал в детство, еще ничем не омраченную сказку, яркие краски, эмоции, музыку, расцвеченную духовой медью и заставляющей затаить дыхание барабанной дробью на фоне гробовой тишины непременно смертельного номера.
У меня с цирком отношения сложились с детства. Каким-то образом папа был знаком с главным режиссером Московского цирка Марком Соломоновичем Местечкиным. Я отчетливо помню свой первый поход в цирк: мне было года четыре, мы сидели в директорской ложе. Все было необычно. Особенно мне запомнилось, как сам директор цирка, узнав, что мы тезки, что было тогда достаточно редким явлением, подарил мне маленькую коробочку драже M&M’s, которые теперь можно купить в каждом ларьке, а тогда казались сувениром с Марса. Получив такое причастие, я ощутил себя частью происходившего на арене. Я представлял себя и гимнастом, и клоуном, и дрессировщиком, и даже человеком с невыговариваемым названием «шпрехшталмейстер», который вовсе не конферансье, а гораздо важнее, этакий хозяин цирка.
Я продолжал довольно частые посещения цирка, и у меня были свои любимые артисты и номера. А потом как-то все понемногу прекратилось: неприлично «взрослому» школьнику ходить на представления для малышей. А потом уже настоящая взрослая жизнь уносила все дальше от этой детской сказки. Цирк и память о нем, перемешанная с ощущениями от сказки, кино и особенно почему-то диафильма «Буратино», остались теплым и родным воспоминанием.
Цирк отступил в глубину сознания, как отступают игрушки из детства, хотя ты помнишь их до конца жизни: машинки со всеми их царапинами, медведи с оторванными и пришитыми частями тела.
И вот уже в весьма сознательном возрасте, когда я был начинающим врачом, судьба подарила мне новую встречу с цирком, но уже как бы со служебного входа, и я снова с упоением вдохнул этот особый цирковой воздух. Мы подружились с Яном — представителем одной из старейших цирковых династий (его прадед был в начале прошлого века легендарным эксцентриком-жонглером), помимо собственно работы он был еще и комсомольским функционером в системе Госцирка, что упрощало выезды на гастроли, а это было главным, ибо давало возможность зарабатывать неплохие по тем временам деньги. Артисты безошибочно знали, что пользуется спросом, и везли мохер, кримплен, колготки и прочие товары народного потребления, позволявшие приумножать зарплату и поддерживать достойный уровень жизни. Наверное, эти торговые возможности и помогли сохранить в советский период высокий уровень циркового искусства. Оторвавшись от детской цирковой сказки, будет уместным вспомнить, что в период развитого социализма цирк стал на один уровень с космосом и балетом как оружие советской пропаганды и его поддержка всегда была приоритетной. Помимо идеологии большую роль играла личная любовь к цирку Леонида Ильича Брежнева и его дочери Галины. Любовь эта распространялась ею, как известно, не только на цирк, но и на его отдельных представителей. Думаю, к тому же у престарелых членов политбюро было чисто человеческое отношение к цирку как к понятному виду искусства, в отличие от прочих сложных и политизированных форм.
В общем, Ян был, говоря нынешним языком, весьма крут. Мы дружили, но его цирковая жизнь была как-то в стороне от меня — ну, работа такая. И вот как-то раз в компании он познакомил меня с девушкой, которую звали Алия, — она тоже была из цирковой семьи и крутила хулахупы. Мы разговорились, а потом гуляли всю ночь. В общем, было очень здорово и романтично. Мы начали видеться каждый день, и я с головой окунулся в омут чувств и цирковой жизни — разделить это было невозможно. Каждый день, если у меня не было дежурства в больнице, я спешил в цирк на проспекте Вернадского с букетом цветов, чтобы через служебный вход пройти к арене. Через какое-то время меня стали воспринимать как своего, и мне открылась обратная сторона моей детской сказки. Цирковым можно или родиться, или прийти из профессионального спорта. Объяснить невероятную тяжесть этой профессии и маниакальную влюбленность в нее одновременно невозможно. В цирковых семьях дети начинают работать очень рано, они все время переезжают. Когда ребенок приходит в школу на три месяца, к нему особенно не придираются учителя, среди одноклассников друзей на мгновение особенно тоже не заведешь — а вот дома, в цирковой кибитке, все родные. Это атмосфера циркового братства и удивительного уважения к труду товарища. Конечно, и в этой среде есть зависть, интриги, карьера, но прежде всего есть признание и уважение.
Артисты, пришедшие из спорта, чем-то неуловимо отличались от цирковых. Может быть, в них не было этой сумасшедшей, непобедимой любви к арене, тайну которой я так и не смог разгадать. Алия грациозно крутила свои хулахупы, покоряя публику и меня. Мир для нее определялся правильно или неправильно брошенным ассистентом кольцом, реакцией публики, словами коллег. Проблемы внешнего мира, меня волновавшие, оставляли ее равнодушной. В цирковой компании все разговоры в итоге сводились к цирку. Можно было бесконечно слушать самые разные веселые и грустные истории, правдивые и ставшие байками чьи-то придумки. Но это всегда было про цирк. Выйти за рамки этого освещенного софитами пространства было для них неинтересно и невообразимо. Они прятались на арене от людей, жили как дети, в вечной сказке, работающие день и ночь, невзирая на боль, усталость и болезни, когда человек, еле способный ходить, вдруг выпархивает на арену и вытворяет невозможное, чтобы потом рухнуть, лишь только закончится номер.
Расставание — еще один привычный номер в цирковом ремесле: цирк всегда едет дальше. Еще не было мобильных телефонов, и отъезд в другой город при отсутствии там постоянного номера не сулил совместного будущего. Жизнь понеслась дальше в водовороте событий, наступившей через несколько лет перестройки, кооперативов и новых забот, но ощущение сказки цирка, родившееся в детстве и подтвержденное моей цирковой любовью, будет со мной всегда.
И вот через много лет, будучи в США, перед сном включив телевизор, в ночном шоу с известным телеведущим вижу интервью с семейной парой, поражающей всех скоростью многократных переодеваний и перевоплощений. Потом ведущий показывает ролик с выступления с хулахупами, и — о восторг! — я узнаю свою Алию, которая сохранила свою фантастическую цирковую форму и, как много лет назад, крутит невероятное количество хулахупов. Из интервью я понял, что они с мужем выступают по всему миру, успешны и счастливы, а мой старый товарищ Ян продолжает ставить замечательные цирковые номера.
Show Must Go On. Пусть же сказка, подаренная миллионам людей, вернется счастьем к этим великим труженикам. В сказках обязательно должен быть Happy End.

Статья Марка Гарбера "Зависший" опубликована в журнале "Русский пионер" N 40. 
Новый номер уже в продаже.
Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".
Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (0)

    Пока никто не написал