Честное пионерское

Елена
Котова

Палата номер шесть

Под утро будит ползущий по щеке таракан. Стряхиваю его щелчком, и снова засыпаю. Не думала, что смогу спать с закрытыми окнами при свете лампы, горящей всю ночь, в палате на двенадцать человек. Оказалось, запросто. Моя палата номер шесть – элитная! Тут лежат девчонки-наркоманки и алкоголички, и две дамы, попавшие в девятое психиатрическое отделение больницы им. Алексеева (в миру «Кащенко»), как и я – на принудительную стационарную судебно-психиатрическую экспертизу. В остальных палатах реально страшно: запах мочи, залеченные овощи, никому не нужные беззубые старухи, которых сюда упекли родственники. Там ненароком могут ночью и глаз выдавить.

Шок первых двух дней проходит. Бодро заправив кровать по команде, иду чистить зубы. Туалет – два унитаза на семьдесят человек, пользоваться ими надо на виду у всех. Тут же раковины для умывания. Это же и место для курения, для заваривания чифира прямо горячей водой из-под крана. Попрошайки просят оставить чинарик, я оставляю. Сами они выкуривают свою пайку – десять сигарет в день – еще к обеду, а потом побираются.

Согласно ФЗ 73 о проведении судебных экспертиз, которым регламентирована моя жизнь в палате номер шесть мне, направленной сюда принудительно, решением Тверского суда, разрешено пользоваться средствами связи. То есть телефоном, компьютером, собственно, даже Интернетом. Все это зав. отделением и разрешила при первом разговоре с адвокатом. Два последующих дня прошли в битвах, в которых приходилось отдавать законную территорию пядь за пядью. Ноут можно только в палате, чтобы не видели другие больные, которые могут отнять у меня провод и удушиться на глазах медперсонала. Значит, время работы ограничено емкостью батареи, потому что в палате нет розеток, понятное дело, чтобы больные не совали туда пальцы. Брать, сдавать и брать снова – не реально: «Котова, у нас семьдесят две девочки, ты хочешь, чтоб мы твоим компьютером занимались?»

Разрешенным телефоном пользовалась осторожно: посылала только тексты, накрыв одеялом голову, читала и отвечала на мейлы. На второй день отобрали. Беседа адвоката с зав. отделением закончилась повышенными тонами и предложением писать адвокатский запрос с заверением «я вам отвечу, не сомневайтесь», но не обретением положенного гаджета.

- Мне доложили – и больные, и медперсонал -- что она делает фото на телефон, -- заявила завотделением.

- Это неправда, -- говорю я.

- Я не буду разбираться, правда это или нет, -- это, бесспорно, достойный ответ.

- Вот блэкберри, найдите хоть одну фотографию.

- Все и так знают, что вы шныряете по отделению и фотографируете, -- последняя фразу принадлежала уже не завотделения. Это медсестра, которая и настучала на меня накануне: я писала текст, но, согласитесь, есть все резоны сказать, что я фотографирую.

Самым тяжелым был второй день: утром вышла в коридор, по которому тенями бродили женщины в сорочках и больничных халатах, кто исступленно глядя прямо перед собой, кто, уткнув голову в грудь, пуская слюни и бормоча. Показалось, что схожу с ума: смесь ощущения дистанцированности от самой себя с желанием стать как все. Не дергаться, когда кричат: «Котова, сюда, сколько тебя ждать! Где Котова, девочки-и… Котова где?», -- хотя я рядом. Выходить из палаты, когда орут: «Шестая палата, всем в коридор, потом узнаете, зачем!» -- это потому, что две девчонки, несмотря на окрик «подъем», залежались, и не заправили койки, за что всех нас «наказали» - держали в коридоре до завтрака. Не спрашивать, почему нельзя лежать на покрывале, когда кричат, что нельзя. Не требовать подхода к холодильнику, чтобы достать свою еду: «Ты что, Котова, не видишь, медперсонал занят?»

Быть как все. Не нарываться. Как все…

Борюсь с ощущением, что стены коридора отплывают, расширяются, охватывая весь мир, а яркое предвесеннее небо, отблики солнца на соседнем жилом доме, голые ветки деревьев, с которых падает капель – это написанная на холсте картина. Ее поставили далеко-далеко, отделив ее от тебя зарешеченным окном ванной комнаты. Сделала йогу, постояла на голове, -- вроде прошло. На третий день пришла в голову мысль: «Я - в пионерлагере! Вот вожатая, вот звеньевая. Прикольно».

Не стоит думать о решении дежурного судьи Криворучко из Тверского суда – цитирую по памяти его постановление: «Доводы защиты о том, что помещение в судебно-психиатрический стационар является ограничением свободы и фактическим заключением под стражу, являются надуманными и несостоятельными, поскольку в ходатайстве следствия не ставится вопрос об изменении меры пресечения». Что толку это осмысливать, и так все ясно. Надо осмысливать иное: вокруг столько новых, ярчайших, интересных впечатлений, новый опыт. Его надо вбирать, записывать, когда удается, проживать… Даже сопереживать. Такой опыт, раз уж он послан, достоин осмысления.