Классный журнал

Константин
Богомолов

Сбор трупов

Министр: Это зрительный зал. Тут и будет происходить сбор труппы.

Виолин: Добрый день. Позвольте познакомиться.

Анна Андреевна: Вы кто?

Виолин: Я — Виолин. Александр Моисеевич.

Чернова: Вы артист?

Виолин: Да. Забавно. Вы пришли в наш театр и даже не знаете, кто здесь работает?

Чернова: Пид…сы. Здесь работают пид…ы.

Виолин: Что вы имеете в виду?

Чернова: То, что я сказала. Здесь работают пид…сы.

Виолин: То есть я — пид…с?

Чернова: Да.

Министр: Анна Андреевна, Виолин Александр Моисеевич — заслуженный артист, соратник Филиппа Игоревича.

Виолин: Благодарю. Но это лишнее, Ольга Борисовна.

Чернова: Простите, не знала. Приношу свои извинения. Учту, что вы — пид…с со званием.

Виолин: Интересно.

Чернова: Очень. У вас какое-то дело?

Виолин: Да нет. Зашел познакомиться.

Чернова: Ну вот и познакомились. Давайте начнем сбор труппы.

Министр: Добрый день. Позвольте представить вам нового художественного руководителя вашего театра. Чернова Анна Андреевна. Молодой, но многообещающий режиссер. Мы все очень переживаем внезапную и безвременную кончину Филиппа Игоревича. И многим назначение Анны Андреевны покажется поспешным.

Виолин: Да уж… Труп еще не остыл.

Министр: Мы посчитали важным не допустить разброда в коллективе. Вы опытный артист, Александр Моисеевич, вы как никто знаете: с кончиной сильного лидера в коллективе часто наступает момент неуверенности, депрессии, интриги. Поэтому мы в недрах, так сказать, нашего коллектива министерства и с помощью ответственных лиц мгновенно задумались: а кто? Кто может возглавить такой театр? Театр, обладающий такой, не побоюсь этого слова, россыпью талантов, театр амбициозный, знающий вкус успеха, побед. И как только мы поняли, что есть такой человек, такой лидер, мы не стали затягивать. Анна Андревна окончила… Хотя, я думаю, лучше, если Анна Андревна сама про себя расскажет.

Чернова: Добрый день. Всем добрый день. Меня зовут Анна Андреевна Чернова. Вопросы есть?

Виолин: Вопросов немало.

Чернова: Спрашивайте.

Алешин: Простите, а вот министр сказал, что вы что-то окончили. А что?

Анна: А вы не могли бы сначала представиться?

Алешин: Алексей Алешин. Артист театра. И кино.

Министр: Алексей. А вот это разве так важно? Важно расспросить сейчас про будущее…

Алешин: Оль, я все понимаю, но…

Министр: Будущее театра — а значит, и ваше будущее — вот что важно.

Виолин: Наше будущее — это теперь Анна Андреевна. Поэтому, чтобы знать наше будущее, нам бы теперь понять про ваше, Анна Андреевна, прошлое.

Чернова: Что конкретно вас интересует?

Виолин: Молодой артист задал внятный вопрос: что вы окончили?

Любин: И чего ставили?

Ангелин: Вы должны понять нас, Анна Андреевна. О вас ничего не известно. Мы вас гуглили-гуглили…

Онегин: Но ничего не нагуглили.

Чернова: Я понимаю.

Виолин: Боюсь, не понимаете. В нашем деле есть разные школы, разные подходы. Трудно представить себе, чтобы к вахтанговцам пришел руководить человек школы Станиславского. Или чтобы Додин стал репетировать с артистами покойного Романа Григорьевича… Впрочем, если вы вообще знаете такие имена…

Чернова: Знаю.

Виолин: Кстати, а вы вообще видели спектакли нашего театра?

Чернова: Видела.

Виолин: Что же вы видели?

Чернова: «Три сестры» видела.

Виолин: И все?

Чернова: Мне хватило.

Виолин: То есть вы не видели ни «Осенней сонаты», ни «Три дня в Порто-Лассо», ни «Песню о маме»?

Чернова: Нет. Чтобы понять, что молоко скисло, не надо выпивать весь бидон.

Виолин: Потрясающе! Бидон. Это вот так у нас теперь говорят о великих спектаклях великого режиссера. Это такая у нас теперь будет культура, да, Ольга Борисовна?!

Министр: Александр Моисеевич, не цепляйтесь к словам!

Виолин: А почему не цепляться?! Мы ведь не случайно спросили, что вы окончили. И вы, видимо, не случайно уходите от ответа!

Чернова: Я не ухожу.

Виолин: Если вы стесняетесь заведения, которое вы окончили, вы так и скажите. Мы поймем. За последние годы возникло много каких-то странных курсов, частных школ. Я не раз обращал внимание министра на это безобразие.

Министр: Александр Моисеевич…

Чернова: Ольга Борисовна, пусть товарищ Мугинштейн выскажется.

Виолин: Что?! Так вы еще и антисемитка?!

Чернова: Я — нет. Это вы отчего-то стыдитесь своей настоящей фамилии.

Виолин: Я сменил фамилию, потому что опасался всю жизнь вот таких, как вы!

Чернова: Нет. Вы просто полагаете, что наш народ не любит евреев. Вы и вам подобные создали миф такой и его поддерживаете.

Онегин: Ни фига се куда пошло.

Виолин: Это не миф! Это суровая реальность!

Министр: Господа! Давайте все-таки про искусство, про театр.

Чернова: Искусство театра неотделимо от жизни. Но вы правы, Ольга Борисовна. Вернемся непосредственно к теме нашего разговора. Итак, вы хотели знать, что я окончила. Я окончила Академию ФСБ.

Алешин: Опа.

Чернова: Да. И еще я окончила ГИТИС. До того как я окончила Академию ФСБ, я окончила ГИТИС. Есть вопросы?

Ленский: Простите, а у кого?

Чернова: Что у кого?

Ленский: Ну, какую мастерскую вы окончили в ГИТИСе?

Чернова: Задавацкого.

Алешин: То есть вы не работали по профессии?

Чернова: Нет. Не успела. На последнем курсе я пошла воевать. Отвоевала полтора года. Была ранена. Вернулась. И потом пошла работать в спецслужбы. Учиться и работать.

Ангелин: А где вы воевали, Анна Андреевна?

Чернова: Это не публичный разговор.

Онегин: А почему потом не вернулись в театр?

Чернова: Вот вернулась. Кривой дорожкой — но вернулась.

Ангелин: А почему вы ушли воевать после ГИТИСа?

Чернова: Потому что я шла в театр, чтобы найти другую интенсивность жизни. Другую температуру жизни, если угодно. Я хотела и искала в театре бескомпромиссности. Ярости. Страсти. Подлинных чувств. Горячих сердец. Мы живем под грузом бесконечных компромиссов. И самые страшные компромиссы — они не с властью. Не с начальством. Они с самим собой. С тем, что в тебе бушует буря — эмоций, ураган — страстей, вулкан — желаний. А ты — ты сам — надеваешь на них кандалы, прячешь в клетку. И живешь. Живешь, зная, что упрятал в тюрьму своего убожества дарованный тебе Господом огромный мир. И в театре я искала свободы для этого мира.

Ангелин: И не нашли?

Чернова: Нашла. Свободу для бесстыдства. Для скотства. Свободу для мелочности и подлости. Свободу для эгоизма. Для чванства. Вот такую свободу нашла я там.

Виолин: Ну хорошо. Это какой-то ваш травматичный опыт. А как вы собираетесь нами руководить? Если вы ни разу не работали в театре… Все-таки театр — не армия. Это не приказы, строевые марши и стрельбы. Это, простите, творчество и со-творчество. Вы согласны?

Чернова: Конечно.

Виолин: А творить и со-творить что-либо стоящее и, простите, стоЯщее можно только при условии взаимности. Только если люди говорят на одном языке, одержимы одной идеей. У вас есть идея? Художественная программа?

Чернова: Если коротко, я хочу, чтобы, выходя к зрителю, вы каждый раз выходили как на бой. С готовностью не только жить. Но и умереть здесь. Кстати, вы ведь так и начинали. Когда-то. Ведь ваш Глотов считал, что театр — это корабль, отправляющийся в морской поход, в рискованное и отчаянное путешествие. В то путешествие, из которого можно и не вернуться!

Виолин: Правильно! Именно поэтому он не взял в театр ни одной женщины. А всех, что были здесь, уволил.

Чернова: Не всех. Как я понимаю — не всех.

Виолин: Да. Встаньте, Ангелин Маркович. Ангелин Маркович так хотел работать, что переделался в мужчину. И это тоже показатель. Это вам для понимания того, на смену какому человеку вы приходите. Какому лидеру. Ради него человек сменил пол!

Чернова: Ангелин Маркович переделался телом. Но переделать душу нельзя. Нельзя переделать душу. И в душе Ангелин Маркович, как мне кажется, остался женщиной. Умной, тонкой, интересной женщиной. И за это мы его и ценим.

Виолин: А это не важно. Кто он в душЕ. Важно, какой он в дУше. Философия Глотова была в том, что женщине как биологическому существу не место в театре. И это не праздный вопрос. Это то, о чем мы все сейчас думаем. Наш театр был основан и существует по принципу мужского монастыря. И как-то странно, когда в наместники нам присылают женщину.

Ленский: Корабля.

Виолин: Чего?

Ленский: Морского корабля.

Виолин: Б…я, не перебивай меня! Театр — монастырь, морской корабль — какая разница! Главное — одни мужики. Вы сами процитировали Мастера! Создание спектакля — это морской поход. Корабль отправляется в плавание — и женщин на корабле быть не может.

Чернова: Это отчего ж?

Виолин: Они рожают. Они интригуют. Они влюбляются. Они мешают творить. Мешают! И мне странно, что присутствующий здесь вроде как министр культуры, назначая сюда существо женского рода, не удосужился соотнестись с философией театра.

Министр: Ну послушайте, у нас феминистический век.

Виолин: Ложь! Вы сами проповедуете традиционные ценности! Домострой. И вот присылаете нам бабу! Это унизительно, наконец.

Чернова: Значит, женщины мешают тем, что влюбляются?

Виолин: Да.

Чернова: А разве вы тут не влюбляетесь? Иначе как бы тут в театре после вашей поездки в Самарканд появился невероятный Фархад? Или вот Онегин сейчас пишет Любину — наверное, о том, как хорошо им было вчера?

Ленский: Сука! Это правда?!

Онегин: Что?

Ленский: Дай телефон!

Онегин: Прекрати!

Ленский: Дай телефон, говорю! (К Любину.) Это правда?!

Любин: Отъе…сь от меня!

Виолин: Мальчики, прекратите!

Ангелин: Александр Моисеевич, не надо вам!

Ленский: Отойди, старикашка!

Ангелин: Как ты смеешь! Это твой учитель!

Ленский: Ты еще тут, переделанный, поговори!

Онегин: Чего ты сидишь?! Он меня убьет!

Любин: И будет прав — я тебе сколько говорил: надо сказать ему!

Ленский: Сука, так вы давно уже?!

Скандал — драка — выстрел.

Чернова: Вот в этом вся ваша проблема. Начиная, вы провозгласили себя кораблем, отправляющимся в дальнее плавание. А сами пришвартовались в первой уютной бухте и превратили ваш корабль в бордель. Мерзкий и пошлый. Репетиции через три дня. На этом собрание закончено.

Ангелин: А что мы будем репетировать?

Любин: И что будет со старым репертуаром?

Чернова: Старый репертуар упраздняется. А репетировать мы будем спектакль для детей.

Алешин: То есть как для детей?

Чернова: Так.

Онегин: Ну Александр Моисеевич, это ж что такое делается?

Виолин: Что Александр Моисеевич, Александр Моисеевич? Настали темные времена. Ничего, переживем. Перетерпим. Главное — быть вместе. Мы не должны друг другу бить морды. Помните, как говорил Вознесенский: «Берегите ваши лица». Вы ими работаете.

А что касается детского спектакля… Детский так детский. Как говорил Филипп Игоревич, задумывая поставить «Голубую стрелу»: в конце концов, дети тоже люди.


Колонка Константина Богомолова опубликована в журнале  "Русский пионер" №110. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".