Классный журнал

Майк Гелприн Майк
Гелприн

Груши околачивать

03 июля 2022 15:34
Рассказ Майка Гелприна




Первыми, как всегда, родились Землекопы. На мужских коконах дрогнула, раздалась в стороны и треснула оболочка. Восемь м-особей одновременно появились на свет. Их не было нужды обу-чать: свои обязанности при рождении каждый Землекоп знал и так — памятью, унаследованной от предков. Рабочие конечности всех восьмерых синхронно пришли в движение и за считанные мгновения расчистили кладку. Теперь дрогнула оболочка на женских коконах. Когда она треснула, Землекопов стало шестнадцать.

 

Еще десяток мгновений, и закупоривающую вход в родильный сегмент глиняную пробку вышибли. Восемь пар разбежались по подземелью. Им предстоял нелегкий труд — пробить ходы на поверхность, прежде чем родится основная масса сородичей.

 

Землекопы справились с работой на треть, когда к жизни пробудились Строители. Их семейство было самым многочисленным, потому что основная нагрузка каждое лето падала именно на них. Родильные сегменты, заботливо обустроенные и закупоренные предыдущим поколением Строителей, разом ожили. Полсотни пар высыпались из сегментов наружу, рассредоточились по подземным коридорам, вскрыли кладовые со стройматериалами, инструментами и провиантом. Передвигаясь слаженно и споро, Строители потащили содержимое кладовых к уже наполовину пробитым Землекопами ходам.

 

Температура в подземных помещениях неуклонно повышалась, пробуждая новые и новые семейства. Вслед за Строителями из своих сегментов выбрались Рыбаки, за ними Скотоводы, Сеятели, Ткачи, Мастеровые… И лишь после этого настал черед высших семейств.

 

Две пары Мыслителей родились, как всегда, в числе последних — принимать участие в предшествующей выходу народа из подземелий суете им было ни к чему.

 

Распрямил опорные конечности и вытянулся во весь рост Первый. Сигнализаторы на его покатом, скошенном назад обменном органе разлепились, мигнули голубым, озарились фиолетовым, затем барвинковым и бледно-песочным.

 

— Поколение восемьсот четырнадцать, — сложились сигналы Первого в цветоречь. — Слава жизни.

 

Первая приблизилась, потерлась ребристым хитиновым боком о фасадную часть тулова своей м-особи. Жизнь скоротечна, и предстоящее каждой паре соитие — важнейшая ее составляющая. В отличие от примитивных семейств Мыслители умели получать удовольствие от процесса и готовились к нему загодя: фактически с первых мгновений осознанного существования.

 

Обе пары выбрались наружу, когда Строители уже разложили на грунте несущие стойки и раскатали между ними пошитые предыдущими поколениями Ткачей защитные тенты. В начальные дни лета лучи красно-оранжевого светила ласковы и нежны, но вскоре они станут жгучими и опасными. Не всякий Рыбак, Сеятель или Мастеровой доживал до конца поколения в прежние времена, когда Мыслители еще не осознали, что падающие на кожный покров прямые лучи губительны. Теперь это знание у них было. Родитель Первого владел им, и его родитель, и родитель его родителя. Так же, как будут владеть потомки, которым знание передастся при соитии, сохранится в наследственных структурах и переждет зиму, чтобы летом возродиться вновь.

 

Первый обогнул семейство Скотоводов, толпящееся вокруг выбравшихся из коконов домашних животных. Обменялся приветствиями с парой Врачевателей и посеменил к подножью Пика Мира, целящегося в светило гордой вершиной, на которой всегда зима. Склоны Пика покрывал еще снег, но Первый знал, что пройдет день-другой, и снег истончится и стает, и рванет из-под земли, простирая стебли к светилу, зелень-трава. А потом прыснут сквозь нее, устремятся яростно вверх и буйно зацветут кусты ягодника и орешника.

 

На изломе Пика, парой сотен тулов выше последних, косо вгрызающихся в склоны рудных штреков и штолен, Первый увидел нечто, чему в Мире не было места еще четыре поколения назад. Нечто чуждое, отливающее тусклым серебряным блеском и опоясывающее Пик на манер мшистого лишайника, что появляется в преддверии новой зимы и пожирает увядающие ягодные кусты.

 

Память сноровисто собрала воедино размышления предков. И родитель нынешнего Первого, и родитель его родителя сходились на том, что образование на изломе Пика может оказаться искусственным, сотворенным отнюдь не природой. Кем именно сотворенным, предки разобраться не сумели, но Первый не сомневался, что в следующих поколениях его потомки докопаются до истины. Так было, есть и будет. Еще каких-то триста поколений назад Мыслители полагали Мир творением высшего разума, а сородичи тратили немало драгоценного времени на молитвы несуществующим богам. Сегодня, однако, материалистическая сущность Мира считалась неоспоримой, и гипотезу о сверхъестественном сотворении сменила теория эволюции.

 

Первого внезапно охватила тревога. Он вздрогнул и резко обернулся на опорных конечностях, а его ж-особь синхронно развернулась вместе с ним. Мгновение спустя Первый локализовал источник тревоги, им оказался со всех конечностей мчащийся к подножью Пика Врачеватель.

 

— Беда, сородич. — Обменный орган Врачевателя озарился красным, едва тот достиг расстояния прямой видимости. — Несчастье, — чередовались, сменяя друг друга, бордовый, алый, пурпурный и розовый.

 

Первый подобрался.

 

— Что за беда? — стараясь сдержать тревогу, передал он.

 

— Правители не родились!

 

Марта оторвалась от экрана монитора, выдохнула и взглянула на Ника, застывшего, сосредоточенного едва не до отрешенности.

 

— Третий раз смотрю на это, — проговорила Марта задумчиво, — и все никак не могу привыкнуть. Поразительная цивилизация. Если это, конечно, можно назвать цивилизацией.

 

Ник завороженно глядел на экран. Обустроенная на горном склоне и простоявшая зиму на консервации наблюдательная станция сейчас работала на полную мощность. Картина, которую камеры передавали на борт наматывающего вокруг планеты витки исследовательского судна, была впечатляющей. Да что там — ошеломительной, несмотря на то что видел экипаж эту картину уже не впервые. А скрупулезно изучал виденное так и вовсе добрую сотню раз.

 

— Если этот цикл повторит предыдущие, — пробормотал, не отрывая глаз от экрана, Ник, — можно будет считать…

 

Он не договорил. Образованный потухшим вулканом и жмущийся к южному полюсу островок походил на распластавшуюся на океанской поверхности экзотическую лилию, пронзенную исполинским шипом. Был островок единственным пригодным для жизни местом на всей планете. Однако жизнь как таковая здесь отличалась от земных представлений о ней, и отличалась кардинально, примерно в той же степени, что периодическая кривая от полого восходящей. Нику местная жизнь представлялась в виде кардиограммы с затяжными горизонтальными участками, перемежаемыми отчаянными всплесками. Словно к неживому, обескровленному сердцу изредка подносили электрошокер.

 

Два предыдущих летних цикла походили друг на друга, словно родные братья. Суровая и безжалостная зима заковывала островок в лед на три долгих года по времени Земли. По их истечении наступало лето, стремительное и яростное, длиною всего в девять земных недель. За это время на крошечном участке суши рождались, лихорадочно жили, спаривались и умирали несколько сотен аборигенов. Ровно столько, сколько этот клочок земли мог прокормить, — к такому заключению Ник с Мартой пришли уже после тщательного хронометража первого цикла.

 

— Можно будет не считать, а сворачиваться, — поправила напарника Марта. — Мы здесь, если кто запамятовал, уже без малого семь бортовых лет.

 

Ник машинально кивнул. С напарницей ему повезло: попробуй найди женщину, которая согласится торчать в медвежь-ем углу Галактики без тряпок, фруктов и ухажеров, будь эта женщина хоть десять раз экзобиологом. Правда, ухажер, конечно, имел место. Только вот место, как полагал Ник, не слишком важное.

 

Спортивным сексом ради поддержания здоровья они с Мартой занимались довольно регулярно. Но в ответ на попытки Ника заговорить о будущих перспективах Марта отмалчивалась. А то и отмахивалась. Держалась она слегка отчужденно и слегка насмешливо — как начальство по отношению к не слишком радивому подчиненному. Номинально она и была начальством — и капитаном во время полета, и старшим научником, пока шли исследования. И хотя на соблюдении субординации Марта не настаивала, но фамильярности пресекала. Если, конечно, не считать таковыми некие изыски в определенных позах, которые изредка принимала.

 

— В спортивных целях, — однажды объяснила Нику она. — Форму надо поддерживать.

Формы, которые надо поддерживать, у Марты были как раз о-го-го какие, а бюстгальтерами она зачастую пренебрегала. Ник, однако, полагал, что дело не в тяге к Мартиным формам, а в поразившей его влюбленности элементарной, плавно перетекающей в любовь безответную.

 

— Жалко паулеонов, — невпопад сказал Ник. — Что такое два месяца жизни для разумного существа.

 

Паулеонами они с Мартой называли аборигенов. Четырьмя парами конечностей и нижней половиной тулова те и вправду походили на пауков, только гигантских, разросшихся до сопоставимых с человеческими размеров. Верхняя же половина, треугольная большеротая голова с покатым лбом и диковинные, полыхающие всеми оттенками цветовой гаммы глаза создавали стойкую ассоциацию с хамелеонами.

 

— Для разумного существа, — задумчиво повторила Марта. — Сам-то в это веришь?

 

Ник верил. Для признания аборигенов разумными, однако, оснований было недостаточно. Они строили жилища, добывали руду, выпасали скот, сеяли и собирали урожай, заботились о потомстве и обменивались заменяющими речь цветовыми сигналами. Еще они были способны к прямохождению, пользовались примитивными инструментами и заготавливали на зиму провиант. Однако ни письменностью, ни искусствами аборигены не владели, а значит, связь поколений у них отсутствовала. Коллективная деятельность была достаточно развитой, но не намного сложнее пчелиной. Сходство с пчелами усугублялось строгой функциональной дифференциацией индивидов — каждый осуществлял узкую, присущую лишь его виду функцию. Некоторое исключение представляли собой немногочисленные аборигены, чью функциональность установить не удалось. Марта их окрестила трутнями, а Ник полагал инвалидами, лишенными привилегии трудиться ввиду ущербности организмов. Не занятые общественным трудом дармоеды и вправду смахивали на отстающих в развитии. Передвигались они медленнее прочих и даже на вид казались неуклюжими и неловкими. Большую часть времени к тому же норовили проводить в тени от воздвигнутых сородичами строений, а не на склонах, в шахтах и на полях, как остальные трудяги.

 

Большинства свойственных разумному существу эмоций аборигены, вдобавок ко всему, были лишены. Явных признаков злости или ненависти ни у одного из них зафиксировать не удалось. Так же, как признаков проявления радости или довольства. Не говоря уже о том, что инстинкт самосохранения у паулеонов отсутствовал начисто — при наступлении очередной зимы все они дружно, покорно и бесстрастно умирали. Околевали от холода без малейших попыток укрыться в подземельях, чтобы уцелеть.

 

Таким образом, разумными аборигенов можно было назвать лишь теоретически. Подтвердить или опровергнуть теоретические выводы на практике мог бы прямой контакт. Согласно инструкциям Кодекса Внеземелья, однако, контакт с иной расой допускался лишь в экстраординарных, чреватых угрозой существованию этой расы обстоятельствах.

 

— Ладно. — Марта решительно поднялась и подбоченилась, глядя на Ника сверху вниз. — Разумны паулеоны или не вполне, выяснят наши преемники. Айгюль и Жан-Ив прибудут лет эдак через сорок по местному времени. Ну а для нас с тобой этот цикл — последний. Фиксируем, анализируем, составляем итоговый рапорт, а дальше — в криогенные камеры и домой. Знаешь, — добавила она доверительно, — мне по ночам груши снятся.

 

— Какие груши? — изумился Ник.

 

— Тугие, желтобокие, сочные. В общем, совсем не те, что мы с тобой здесь околачиваем.

 

Четверка Мыслителей и восемь Врачевателей тщательно осмот-рели обрушившуюся кровлю, похоронившую под собой так и не родившихся Правителей. Из всего народа только два уцелевших высших семейства осознавали, чем чревато случившееся. Остальные поймут позже, когда последствия этого несчастья станут очевидны каждому.
 

Первый напряг память, унаследованную от предков. До положенного срока, наступающего на первый день новой зимы, вот уже сотню поколений не доживали лишь считанные особи. С хворями справлялись Врачеватели, а катаклизмы и несчастные случаи были редкостью. Во времена более давние, однако, бывало всякое. Первый вспомнил эпидемию, четыреста поколений назад умертвившую половину народа. С эпидемией справились — в каждом семействе уцелела хотя бы одна пара особей, и женским пришлось проходить через множественные соития и кладки. Три поколения спустя численность народа восстановилась. Бывали также ураганы, засухи, пожары, землетрясения — они отражались на текущем поколении и нескольких последующих, иногда на численности семейств, иногда на запасах пищи и материалов. Но всякий раз Правители справлялись с бедой, и народ восстанавливался. Однако теперь семейства Правителей больше нет, а без них…

 

Первый сконцентрировался на совсем уж давних временах. Шестьсот семьдесят поколений назад сошедшая с Пика Мира лавина погребла под собой семейство Каменщиков — не уцелел ни один. Это была большая беда, уже через три поколения каменные инструменты пришли в негодность, а новых изготовлять было некому. Первый напряг память, но не смог вспомнить, как народ справился с этой бедой.

 

— Часть Строителей отделилась от семейства, — подал цветовой сигнал Второй. — Так решили Правители. Новое семейство заложило рудные шахты и стало добывать металл. Потом оно разделилось вновь — появились Мастеровые, которые разожгли кузнечные горны. На это ушло четырнадцать поколений.

Первый ответил салатным сигналом понимания и в знак согласия добавил пас-тельно-зеленый. Правители тогда приняли решение, и народ осуществил его. Но теперь решение принимать некому. Существования без Правителей Первый не представлял, и сородичи не представляли тоже. Лишь Правителям было известно, в какой день сеять и в какой жать, когда забивать скот и когда рубить отплодоносившие береговые деревья, в какое время выходить в океан на промысел и в каких местах ставить сети. А главное — им было известно, когда начинать соития — то, от чего зависело возрождение народа в следующем поколении. А значит — и существование народа в целом.

 

— Кто-то должен решать, — подала робкий сигнал Вторая. — Кто-то из нас. Или из Врачевателей. Больше некому.

 

Остальные смолчали. Мыслители были умны, Врачеватели искусны. И те и другие знающи. Но решать ни один из них не умел.

 

— Все не так, вообще все. — Ник нервно потеребил подбородок. — Я бы сказал — наперекосяк.

 

Марта не ответила. Текущий цикл и вправду разительно отличался от двух предыдущих, и отличался не в лучшую сторону. Вот уже третий день на острове царила неразбериха. И пока буйно рвалась из земли, стремительно наливалась соками и расцветала флора, фауна, напротив, никла и увядала. Действия аборигенов утратили былые осмысленность и слаженность. Они казались попросту хаотичными.

 

Строения возводились в самых неподходящих местах и кое-как. Часть из них осталась недостроенной, другая покосилась, а приземистое, похожее на амбар сооружение вовсе завалилось набок, не простояв и пары часов.

 

На сбегающих от подножья вулкана к океанскому берегу полях толпились полтора десятка паулеонов в тщетных попытках эти поля вспахать. Аборигены закладывали кривые борозды, натыкались друг на друга, спотыкались, падали. Казалось, каждый из них, прежде чем погрузить лопату в грунт, долгое время пребывал в нерешительности, раздумывая, стоит ли надрываться.

 

Стадо смахивающих на исполинских сверчков животных в беспорядке разбрелось по склонам. Часть этих животных, однако, на гору не полезла вовсе. Вместо этого скотина путалась у аборигенов под ногами и понуро тащилась куда угодно, только не на пастбища.

В довершение всего дюжина паулеонов, которых Марта полагала трутнями, а Ник — инвалидами, вместо того чтобы смирно сидеть в тени от недостроенных стен, наоборот, носились во всех направлениях, чем сумятицу и хаос только усугубляли.

 

На четвертые сутки двух аборигенов, пытавшихся растянуть вдоль береговой кромки сети, накрыло приливной волной. Оба захлебнулись и утонули, прежде чем сородичи успели прийти на помощь.

— Мне кажется… — тихо, едва слышно проговорила Марта. — Мне кажется, у них случилось что-то ужасное. Что-то вроде группового помешательства. Если так пойдет дальше…

 

Она не договорила. Ник мрачно кивнул. Если так пойдет дальше, карликовая цивилизация может попросту не дотянуть до зимы.

 

— Я тут кое-что предпринял, — буркнул Ник. — Велел вычислителю установить, в чем основная разница между этим циклом и двумя остальными.

 

— И что? — подалась вперед Марта.

 

— Вычислитель определить не сумел, выдал лишь длиннющий список отличий, которые мы и без него видим. Но я обратил внимание на одну вещь, вроде бы несущественную… — Ник замялся. — Понимаешь, в первый раз аборигенов было семьсот девяносто восемь. И во второй тоже. А в этот — семьсот девяносто четыре. Я велел пересчитать: результаты те же, паулеонов меньше, чем было раньше. На две пары.

 

— С учетом утопленников уже на три. — Марта пожала плечами. — Но по сравнению с восемью сотнями индивидов две или три пары погоды не делают.

 

— Я сначала тоже так думал, но потом посмотрел внимательнее. Изначально не хватало не просто четырех особей, а именно инвалидов, понимаешь? Ну этих, бездельников, которые день-деньской сидели себе в уютном местечке, пока остальные ишачили. Ты таких называла трутнями. А теперь вообрази, что оба мы не правы. И они вовсе не инвалиды и не трутни, и вообще никакой аналогии с пчелиным роем нет. А есть — с человеческим обществом, хотя и не прямая. Допустим, у паулеонов имеется некая правящая структура. Не эксплуататоры там или мироеды и не выборная власть. А, скажем, индивиды, которые попросту знают, что делать каждому. И без которых этот каждый нефункционален, словно робот с пришедшей в негодность управляющей программой. Он будет рефлексировать — долбить, копать, таскать, в общем, механически исполнять свою функцию, но и только. А теперь представь, что этих роботов без малого восемь сотен, а управленцы, топ-менеджеры, погибли. И без них никто не знает, что ему делать и когда. Остальные управленцы, рангом пониже, пытаются погибших заменить, но особых знаний у них нет.

 

— Любопытно… — протянула Марта. — И похоже на истину. Но что с того?

 

— Да то, что эти знания есть у нас.

 

Марта ошарашенно потрясла головой. С минуту они с Ником молчали, глядя друг другу в глаза.

 

— Ты что же, хочешь сказать?.. — прервала наконец паузу Марта.

 

— Именно. У нас — подробный хронометраж двух предшест-вующих циклов. Выбывшую четверку мы с тобой должны заменить.

 

Марта скрестила на груди руки.

 

— Герр Ковальёфф, — по-немецки сказала она. — Вы, верно, спятили, герр?

 

— Вовсе нет, фрейлейн Штайнер, — в тон ей, но по-русски ответил Ник. — Я вполне умственно здоров и более чем. Собирайтесь, дорогая фрейлейн. И шнелль, у нас мало времени!

 

— Постой. — Марта перешла с родного языка на привычный английский. — Это безумие какое-то, право слово. Идиотизм. Да они разбегутся, едва нас увидят. А даже если не разбегутся, как ты им объяснишь, что намерен… что ты там намерен? Царствовать? Сатрапствовать? Или что?

 

— Управлять, — отрезал Ник. — И не я, а мы вдвоем. Ничего, объяснимся как-нибудь. На первых порах — жестами, а там поглядим. Давай, собирай пожитки, а я активирую посадочный модуль. Или хочешь наоборот? Пошли, пошли. Не каждый может похвастаться, что стал спасителем целой цивилизации. Ну, или попытался стать вместо чтоб околачивать груши.

 

Выпрямившись на опорных конечностях, Первый с изумлением смотрел на спустившееся с неба и теперь подрагивающее у подножья Пика Мира диковинное существо. Страха Первый не испытывал, как не испытывали страха перед лицом неведомого его предки вплоть до восемьсот тринадцатого колена.

 

— Я думаю, это птица, — подал цветовой сигнал держащийся в паре тулов за спиной Первого Второй. — Так называли летающие организмы в доисторические времена.
 

Первый ответил пастельно-зеленым знаком согласия. О доисторических временах знания у Мыслителей сохранились довольно смутные и не вполне достоверные. Предки считали, что лето когда-то было длинным и добрым, а зима — непродолжительной и не слишком холодной. Мир населяли вымершие существа, которые, согласно некоторым гипотезам, рожали живое потомство и вскармливали его жидкостями, выделяемыми организмом. Часть этих созданий умела летать, другая — ползать, а третья — плавать по поверхности океана подобно рыбачьим лодкам. В рудных шахтах удалось даже обнаружить оставшиеся от доисторических существ костяки, и вот уже несколько сотен поколений Первые спорили со Вторыми, каким был внешний вид их обладателей.

 

Чрево доисторической птицы внезапно разверзлось, и из него один за другим родились два существа, уродливых и нескладных. Первый замер, осмысливая происходящее. Гипотеза о некогда населявших мир живородящих организмах только что подтвердилась. Оставался вопрос, откуда эти организмы здесь взялись.

 

— Они из другого Мира, — неуверенно предположил Второй. — Может быть, они как-то узнали, что наш народ в беде, и пришли на помощь. А может…

 

Второй оборвал цветофразу и смежил сигнализаторы. Заканчивать фразу не было нужды. Первый понимал и так: может статься, обитатели другого Мира явились, чтобы занять этот, и птица с обоими новорожденными — их разведчики или квартирьеры.

 

Чужаки приближались. Были они явно разнополыми — долговязый, ростом с Первого самец ковылял впереди. Самка с буйной черной порослью на голове держалась от него слева и едва доставала до плеча. Оба организма на вид были совершенно отвратительны, в особенности их уродливые пятипалые конечности, бледная, словно у мертвецов, кожа и лезущая из нее где ни попадя шерсть. Чресла у обоих были, ко всему, замотаны в ткань — видимо, детородные органы выглядели настолько отвратно, что организмы предпочитали на них не смотреть. В придачу у самки на верхней части тулова имели место омерзительные жировые наросты, также замотанные в ткань цвета внутренностей песочного червя. В целом выглядели оба настолько несуразно, что Первый, обычно благоговейно относившийся к изобретательности природы, сейчас поразился ее нелепым вывертам.

 

— Может быть, они в личиночной стадии? — предположил с неудовольствием разглядывающий организмы Второй.

 

Первый не успел возразить. Самец неожиданно ускорился и вмиг оказался на расстоянии в десяток тулов. Распахнув пищеприемный орган, он разразился жуткой какофонией, словно скотина, которую привели на убой. Затем пищеприемный орган у самца захлопнулся, и новую какофонию произвела самка — столь же неприятную, да вдобавок еще и писклявую.

 

— Довольно, — прерывистым ультрамарином взмолился Первый, когда самка на мгновение смолкла. — Кто вы и зачем пришли?

 

Чужаки не ответили — обменные органы у них остались прежнего, бесстрастно серого цвета. Первый оглянулся. Сородичи стояли, опустив головы, ни единого цветослова не слетело с сигнализаторов. Первый осознал: примитивные семейства доверили ему со Вторым свои жизни. Они не разбирались в происходящем, но надеялись на Мыслителей слепо и беспрекословно, как привыкли доверять и надеяться за множество поколений.
 

Самец внезапно шагнул вперед и вытянул верхнюю конечность с зажатым в ней блестящим прямоугольным предметом. Первый ошеломленно сморгнул: внутри предмета находился его сородич, только уменьшенный в размерах, будто был не совсем рядом, а на расстоянии в добрую сотню тулов. Первый вгляделся и в изумлении замер. Он узнал сородича: зажатый под блестящей, словно слюдяной поверхностью, на Первого смотрел его предок. Родитель его родителя, умерший два поколения назад.

 

— Откуда?.. — нашел в себе силы спросить Первый и добавил, разом возвысив чужака до одного уровня с собой: — Откуда у тебя это, Особь?

 

— Взгляни, — уговаривал рослого паулеона Ник, тыча пальцем в экран наладонника. — Это твои покойные сородичи, понял? Ничего ты не понял, не страшно, потом поймешь. А это карта, вот в центре вулкан. Узнаёшь?

 

Паулеон ошалело пялился в экран, ему явственно было не до карты.

 

Ник утер со лба испарину. Вот уже битый час они с Мартой по очереди пытались установить пускай не контакт, но хоть какое-то его подобие. Абориген явно реагировал на чередующиеся на экране картинки — в его диковинных, круглых навыкате глазах, сменяя друг друга, буйствовали краски. Дальше, однако, дело не шло.

 

— Постой, — ухватила за локоть напарника Марта. — Так мы ничего не добьемся. Надо показать на примере. На себе, понимаешь? Боже, какая тут все же жара…

 

Ник кивнул, сунул наладонник под резинку плавок и заозирался в поисках возможности хоть что-то показать на примере. Поодаль, уныло понурив башку, плелась похожая на раскормленного сверчка скотина. Ник подскочил к ней, примерился и отвесил пинка под зад. Скотина, взвизгнув, припустила прочь. Ник догнал, ухватив за хребет, развернул животное мордой к вулкану и напутствовал новым пинком.

 

— Пастись, понимаешь? — подступился он к аборигену. — Весь скот надо немедленно согнать на пастбища, ясно тебе?

 

Ник локализовал в десятке шагов новую животину и пинками отправил ее вслед за первой.

 

Паулеон замер, мигнул зеленым. Нерешительно протянул левую верхнюю конечность, указывая на склон. Затем описал ею круг.

 

— Понял, да? — выдохнул Ник. — Нет, ты правда понял, дружище?

 

Абориген вновь мигнул. Затем обернулся к застывшей мет-рах в двухстах толпе сородичей и разразился цветовой гаммой. Схватившись за руки, Ник с Мартой молча смотрели, как от толпы отделились три десятка паулеонов, как они сначала неуверенно, а потом все решительнее отлавливают «сверчков», как гонят их перед собой на поросшие травой склоны.

 

— Дружище! — позвал Ник, проводив взглядом аборигена, управляющегося с отставшей от остальных животиной. — Дружище, иди сюда!

 

Рослый паулеон не отреагировал. Тогда Ник, сорвавшись с мес-та, подскочил к нему и обнял за жесткие хитиновые плечи.

 

— Дружище! — растроганно сказал он. — Ты классный парень, клянусь. Мы с тобой поладим, вот увидишь. Но сейчас надо пахать, понимаешь? Пахать землю, срочно, вы уже на четверо суток отстаете от графика. Где тут у вас лопаты?

 

— Еще пара таких деньков, и я тут сдохну, — на третий вечер тоскливо сказал Ник напарнице. — Вернее, мы оба сдохнем. Надо поспать.

 

Марта меланхолично кивнула. Спать хотелось смертельно, а еще больше — погрузиться в посадочный модуль и убраться куда подальше.

 

— Все-таки мы молодцы, — вопреки этим желаниям проговорила Марта. — Такой объем свернули.

 

Объем и вправду был впечатляющим. Строительство кипело, не останавливаясь. И хотя приходилось то и дело, сверяясь с хронометражем, вносить в него коррективы, сборные строения одно за другим вставали в строй.

 

— Это не мы молодцы, — поправил Ник. — Это он. Дружище, иди сюда! — замахал он рукой.

 

«Дружище» озарился желтым и заковылял к ним. В пяти шагах он остановился, неторопливо уселся и уставился на Ника в ожидании указаний.

 

— Так, что у нас сегодня… — Ник сверился с наладонником. — Посевную кровь из носа надо закончить. Ягодный сбор… нет, это назавтра. Рыбная ловля… Черт, ловлю едва не проворонили. Болваны мы с тобой, Марта, лодки-то вчера еще сколотили.

 

Ник вскочил и принялся перебирать руками воображаемую лесу. «Дружище» понятливо замигал зеленым. Минуту спустя дюжина аборигенов снялась с места и потопала к берегу.

 

— Так, что теперь? — Ник вновь уткнулся в наладонник. — Надо проверить кузницы… ладно, это наутро. А вот деревья окопать следует прямо сейчас. И посевная, проклятье, посевная же не закончилась! Так, дружище, пойдем.

 

— Ты же собирался поспать, — напомнила Марта.

 

Ник досадливо отмахнулся.

 

— Нагоним график и отоспимся, — бросил он. — Так, я на посевную. Проверь, пожалуйста, стройку. Бабу его, — Ник кивнул на аборигена, — возьми. Смышленая баба. Ну, я пошел.

 

— Особь, — почтительно обратился Первый. — Тебе необходимо отдохнуть. Прошу тебя, пожалуйста.

 

Называть чужака Правителем Первый избегал — не хватало решимости. Впрочем, тот все равно не различал нюансов цветоречи, да и с базовыми цветами едва управлялся.

— Отдохнуть, — повторил Первый, настойчиво мигая серым сигналом покоя.

 

Чужак разразился очередной какофонией, которая почему-то больше не казалась Мыслителю неприятной, затем вскочил на нижние конечности, которые перестали казаться уродливыми.

 

«Отдыхать. Время. Нет, — считал Первый цвета с поверхности блестящего прямоугольного предмета. — Работать».

 

— Особь, тебе виднее, — согласился Первый, — но Врачевателям не нравится, как ты выглядишь.

 

Собеседник, как обычно, ничего не понял. Выглядел он и в самом деле скверно, так же как рожденная вместе с ним чужачка, называть которую даже в мыслях Правительницей Первый не смел, а самкой стыдился. Так или иначе, оба сильно потеряли в весе, осунулись и страдали от жидкостей, сочившихся сквозь бледную кожу от жары. Чужачка давно избавилась от скрывающей жировые наросты ткани. Первый поначалу старался не смотреть, но потом привык и стал находить раскачивающиеся при ходьбе выпуклости даже эстетичными. Избавиться же от ткани, обтягивающей чресла, и от вычурных колодок, намотанных на стопы нижних конечностей, оба отказались наотрез.

 

«Кусты, — считал цвета Первый. — Деревья. Сегодня».

 

Он покорно мигнул зеленым и отправился отдавать необходимые распоряжения.

 

Надо заставить их отдохнуть, размышлял Первый на ходу. Завтра же напоить отваром сонной ягоды, и пускай выспятся. Ничего за один день не случится, а если даже случится, сородичи справятся. А то, если так пойдет, Особи не доживут до зимы.

 

О том, что будет с Особями зимой, Первый часто дискутировал со Вторым, но к согласию им прийти не удалось. Второй полагал, что оба умрут, чтобы возродиться в следующем поколении, как и положено мыслящим существам. Первый, однако, в это не верил, но сформулировать, почему именно, толком не мог.

 

Ничего, решил про себя Первый, Особи быстро учатся — пройдет время, и он сумеет подобрать цвета так, чтобы задать вопросы доходчиво.

— Так, у нас сегодня что… — бормотал, листая кадры хронометража, Ник. — Вот черт, то самое.

 

— Что «то самое»? — уточнила Марта.

 

— Группенсекс. — Ник оторвался от экрана. — Впрочем, об этом они, надеюсь, помнят и сами.

 

Надежды не оправдались. Паулеон по прозвищу Дружище в обычной манере хлопал круглыми навыкате глазами и всем своим видом выражал готовность исполнять указания, однако сути самих указаний упорно не понимал.

 

— Трахаться, — настойчиво повторял Ник, совершая корпусом интенсивные возвратно-поступательные движения. — Не понимаешь? А я не понимаю, какими цветами вы об этом болтаете. Спариваться, черт побери! Сношаться!

 

Ник сложил левую ладонь в колечко и принялся ретиво пронзать его указательным пальцем правой. Паулеон безмолвствовал.

 

— Марта, иди сюда, — пришла Нику в голову новая идея. — Придется им показать. Раздевайся.

 

Марта покраснела.

 

— Сбрендил? — язвительно осведомилась она. — Порнографии нам только не хватало.

 

— А как им еще объяснить, что пора трахаться? И вообще, не понимаю, чего ты стыдишься. Во-первых, мы этим не занимались уже целую вечность — ровно с тех пор, как околачиваем тут груши. Во-вторых, сельский образ жизни значительно упрощает нравы. А в-третьих, это же не просто так, а ради спасения разумной расы. В общем, будешь ты заголяться или нет?

 

— Ты все-таки идиот и хам, — ворчала Марта, стягивая трусики. — Может быть, мне потом показать им, как делать кладку?

 

— Надеюсь, это они допетрят и сами. В смысле, бабы ихние, когда припрет.

 

На следующий день пришла пора сбора первых плодов.

 

— А что? — облизывал залитые соком пальцы Ник. — Кто-то, кажется, мечтал о грушах? С виду это, конечно, больше похоже на баклажан с ушами. Но на вкус вполне-вполне. Заметь, я околачивал их в буквальном смысле. Правда, не чем-то там сугубо интимным, а рукоятью от мотыги. И вообще, местные деликатесы начинают мне нравиться. По-любому лучше, чем консервы. Да и местная речь — я ведь только-только стал понимать, насколько она красива. Блеклые цвета, которые обозначают покой, яркие, которые деятельность. Оттенки красного — как у нас — опасность и тревогу, зеленого — осо-знание и согласие. У них, оказывается, глубочайший эмоциональный спектр, каждое слово имеет свой оттенок. И потом, знаешь что…

 

Марта вопросительно заломила бровь.

 

— Мне попросту нравится здесь все. Море, солнце, пища, кипение жизни. Трудяги эти незлобивые. Работа. Даже грушеоколачивание.

 

— Смотри, не влюбись в аборигенку, — хмыкнула Марта. — Околачиватель.

 

Первый уселся в двух туловах от чужака и оранжевым обозначил потребность в важном разговоре.

 

— Наступит зима, и мы умрем, — стараясь пользоваться только базовыми цветами, передал он. — Потом настанет лето, и родится новое поколение.

 

«Печаль, — считал Первый с блестящего прямоугольника. — Умирать плохо. Жить хорошо».

 

— Не так, — возразил он. — Умирать необходимо, чтобы жить. Зима пройдет, начнется новая жизнь. Я хочу спросить тебя, Особь: в новой жизни ты будешь с нами?

 

Собеседник внезапно поник, опустил голову и произвел обычную невнятную какофонию. Но на этот раз Первый понял. Он сам не знал, каким органом чувств.

 

«Я не могу ответить».

 

Первому стало страшно.

 

— Осталось два дня, — грустно проговорил Ник, рассеянно наблюдая за закупоривающими ходы Землекопами. — Сказать по правде…

 

Марта подошла, прижалась, снизу вверх заглянула в глаза.

 

— Ты привык? — спросила она тихо. — Так ведь? Я тоже привыкла. Все эти занятия — жатва, заготовка припасов на зиму, даже забой скота… Мне кажется, это стало частью меня. Необходимостью. Не для паулеонов, для меня самой.

 

Ник кивнул.

 

— Дело даже не в этом, — глухо проговорил он. — То есть в этом тоже, но… — Он взглянул на рассевшегося в обычной позе аборигена. — Я, видимо, привязался к нему. Как к другу. А он через два дня умрет.

 

Ник решительно шагнул к аборигену.

 

— Дружище, — Ник вытащил наладонник, затем махнул рукой, отбросил его в сторону и показал на небо, — давай мы заберем тебя с собой? Хочешь, заберем вас четверых, места хватит на всех.

 

Первый поднялся, выпрямился на опорных конечностях.

 

— Особь, — передал он проникновенно, вложив в сигнал и бордовый цвет боли, и желтый приязни, и циановый уважения. — Правитель, — поправился Первый. — Мой ответ — «нет».

 

— Почему?

 

Первый смежил сигнализаторы. Он не знал, как объяснить, почему. Он мог лишь попытаться.

 

— Я не умру, — передал он. — Мы не умираем, никто. Умрет тело. В следующем поколении это опять буду я, ты понимаешь? Снова я. Все мои предки — это тоже я. И мои будущие потомки. Не может быть двух «я», понимаешь? Поэтому зимой я перестану существовать. Но летом рожусь вновь.

 

— Ну, что теперь? — устало спросила Марта, едва посадочный модуль состыковался с исследовательским судном.

 

Они покинули остров раньше срока, предварительно отключив камеры наблюдательной станции. Смотреть, как умирает островной народ, им было не под силу.

 

— Не знаю, — угрюмо ответил Ник. — Мы не можем остаться здесь с ними на сорок лет. Даже если проживем все сорок. И бросить их не можем. Сколько анабиозов мы выдержим?

 

Марта пожала плечами.

 

— Два. От силы три. Из четвертого запросто можно не выйти.

 

— Знаешь, а я паулеонам немного завидую. Генетическая память, кто бы мог подумать. Фактически — бессмертие.

 

— Они платят за него высокую цену, — возразила Марта. — Высочайшую: ограниченной памятью. Как следствие — узкой функциональностью. Взять хотя бы их правителей, которых мы держали за ущербных и трутней… Представляешь, сколько всего они помнили? Сколько всяких мелочей и тонкостей, в течение множества поколений, причем поминутно. Без нас паулеоны не выживут, Ник. Зачахнут. Лучшие из них самостоятельно додумались до множественности миров, сами вывели теорию эволюции. И в то же время они не знают, в какой день следует засеивать поля и в какой — оплодотворять партнершу. В общем, есть у меня одна идея, Ник. Не знаю только, понравится ли она тебе…

 

— Давай, — обреченно буркнул Ник. — Что за идея?

 

— Айгюль и Жан-Ива мы не дождемся. Сорок лет нам никак не протянуть: мы состаримся, скорее всего, умрем. А им не протянуть без правителей. Но десять или пятнадцать лет у нас точно есть. За это время нужно подготовить новую пару правителей, понимаешь?

 

Ник пожал плечами.

 

— И как? Переучить землеробов? Рудокопов? Врачей? Кто знает, возможно ли это в принципе. Они ведь не помнят, им придется заместить свою память нашей. Я не думаю…

 

— Ты все же редкостный олух, — прервала Марта. — Профессиональный грушеоколачиватель, что взять. Новую пару правителей должны произвести мы! До следующего лета три земных года, милый. Придется постараться. Лет через пятнадцать новыми правителями станут наши с тобой мальчик и девочка.    


Рассказ Майка Гелприна опубликован в журнале  "Русский пионер" №109Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

109 «Русский пионер» №109
(Июнь ‘2022 — Август 2022)
Тема: Просвет
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям