Классный журнал

Когда закончился «Гарри Поттер», мы с Иркой Лукьяновой решили сочинить восьмой роман для нашего сына Андрея, большого фаната Роулинг. Тогда еще не было ни «Проклятого дитяти», ни «Фантастических тварей», и Роулинг собиралась переключиться на реалистическую прозу. Нам показалось забавным написать русский Хогвартс, потому что ясно было: в Англии Поттеру все равно работать не дадут. А русским олигархам, которым тогда еще в Лондоне было приволье, вполне могло захотеться устроить для своих отпрысков национальную школу волшебства.

 

Недавно мы перечитали написанное и решили, что многое там точно, а кое-что даже предсказано. Этот роман вполне заслуживает того, чтобы его прочитал не только Андрей. Так что мы открыты для издательских предложений. А за авторское право не беспокойтесь — слова «Гарри Поттер» не появляются в тексте ни разу. Вот просто вот совсем.

 

Вниманию читателей предлагается первая глава.

 

Холодным ясным утром, редким для февральского Лондона, темноволосый молодой человек вздрогнул, проснулся и сел на кровати, близоруко озираясь. Он пошарил рукой справа от изголовья, но вместо привычной тумбочки с очками там оказалась стена. Окно с куском сияющего неба между двух незнакомых старых зданий тоже оказалось не с той стороны. На приступочке за стеклом гулили голуби.

 

Ему снова приснился мерзкий сон — в пятый раз за последние полгода: бросив взгляд на мертвое тело, он отворачивался и уходил усталой походкой человека, одержавшего трудную победу. Но едва он делал третий шаг, как поверженный враг накидывался на него сзади, мертвой хваткой брал за горло.

 

На этом месте молодой человек вздрагивал и просыпался.

 

Он привычным жестом потер лоб, повертел головой, сощурив глаза, — и нашел на столике новые неудобные очки: продолговатые, кирпичиками, по прошлогодней моде. Старыми пришлось пожертвовать ради личной безопасности.

 

…Защитные чары, наложенные на дом, давно рухнули, но наложить новые никак не удавалось: возле дома и днем, и ночью толпились люди. Сначала жилище стали осаждать корреспонденты с навостренными ушами и перьями, затем потянулись благодарные посетители, так что у старика домового все время и силы уходили на то, чтобы открывать дверь или, наоборот, удерживать ее закрытой. Затем началось паломничество любопытствующих и туристов. И наконец, посыпалась почта ненависти. Каждое утро стаи сов приносили кричалки, вопилки и речевки. Речевки разворачивались, выпуская отряд чирлидеров с пушистыми помпонами в руках, отряд верещал рифмованное оскорбление, показывал непристойный жест и исчезал в воздухе. Он пробовал не открывать речевки, но если вопилки просто взрывались при попытке их игнорировать, а кричалки норовили вцепиться зубами в ногу, то речевки включали сирену — в зависимости от вкусов отправителя противотуманную или автомобильную противоугонную; особенно невыносима была гостиничная пожарная, воплощение воющего ужаса. Все это создавало новые проблемы с соседями, министерством и полицией. Она сначала приезжала один-два раза в неделю, но с тех пор, как начались ежедневные демонстрации у входа и битье стекол, полицейский патруль стал появляться возле дома регулярно.

 

«Тебя ждет то же самое», — орали в самое ухо вопилки.

 

«Ты! Не! Спаситель! Ты! Погу! Битель!» — скандировали крохотные девицы, размахивая кулачками.

 

«При Сам-Знаешь-Ком хоть был порядок, — оглушительным старческим голосом брюзжала кричалка, — а теперь мы тонем в хаосе, и ты должен ответить за это!»

 

Женщины в траурно-черных мантиях с островерхими капюшонами, надвинутыми на сухие ненавидящие глаза, стояли под окнами, даже не скрываясь от окружающих, и держали плакаты, по которым бегущей строкой катились слова: «Кровь наших близких требует отмщения», «Кто вернет нашим детям отцов?» и «Ты ответишь за все».

 

Дом заваливали лавины писем с одинаковыми обвинениями: раньше было страшно, но хотя бы понятно, было плохо, но можно было жить, теперь жить совсем нельзя, потому что началась анархия, старые правила отменены, а новые не созданы, половина привычной магии запрещена впопыхах состряпанными указами как вредная, а заменить ее нечем — летать запрещено, трансгрессировать сложно, в каминах пробки, с поставками пороха перебои. Волшебники строчили длинные письма, где жаловались на незаконное изъятие палочки или арест за попытку створожить молоко к завтраку, размножали их сотнями копий и слали во все инстанции, не забывая отправить копию в этот старый дом.

 

Сначала молодой человек честно отвечал на письма, думая, что это недоразумение. Затем перестал реагировать на бытовые жалобы, потом и на политические обвинения. В конце концов он передоверил сортировку почты измотанному трудами слуге, который просто швырял в камин все, что было не от друзей. Горящие письма бабахали, как пистоны, выбрасывая то облако вонючего зеленого дыма, то сноп неугасимых искр, то пулеметную очередь отборной брани.

 

Наконец, среди ночи в дом влетела шаровая молния и прицельно по-жгла половину его личных вещей, включая метлу и часть фотографий, — он спросонок вспомнил только элементарное заклинание «аква минерале» и, получив в свое распоряжение пятилитровую бутыль с ярлычком «Sparkling Water», попытался залить непрошеную гостью, отчего получил ощутимый удар током. Заклинание «изоляцио» спасло ему жизнь, но на полу спальни теперь зияла круглая черная дыра. Наутро метко пущенный в окно камень гонял его по всей комнате, норовя проломить череп. Он отделался испугом и царапинами на левом верхнем веке — очки все-таки разбились и погнулись.

 

В конце концов он коротко подстригся, обменял по черному курсу галеоны на фунты, купил серый костюм, бледно-голубую рубашку и галстук, очки-прямоугольнички — и преобразился в типичного продавца или менеджера низшего звена: такие занимаются оптовыми поставками мобильных телефонов и консультируют в торговых залах магазинов крупной бытовой техники. Не хватало разве что таблички с именем на нагрудном кармане, но имени своего он и сам бы никому не назвал.

 

Он снял крохотную квартирку в Ист-Энде, узкую и длинную, в двухэтажном доме. Купил ноутбук, водрузил его на стол, и жилье его теперь ничем не отличалось от дешевой холостяцкой квартиры любого его ровесника — от всякой неубранной норы, где нет еды, носки валяются на столе, зато почетное место занимает компьютер. В его жилье отсутствовали разве что компакт-диски и серебристый музыкальный центр. Зато повсюду громоздились стопки газет. Он не выписывал волшебной прессы, чтобы никто не мог установить его местонахождения, и пытался из обычных газет, телевизора и интернета узнать хоть что-то о событиях в своем мире. Информация была фрагментарной: в Гринвиче толпа сумасшедших скупила все продукты в супермаркете; на Портобелло-роуд антикварные магазины прекратили прием антиквариата (редкого качества, сдаваемого за бесценок), поскольку кончились наличные средства и места на складах; работники всех пунктов обмена валют на Оксфорд-стрит и прилежащих улицах отмечали наплыв клиентов, стремившихся обменять золотые монеты неизвестной чеканки на фунты стерлингов и евро. В интернете на форумах англичане жаловались друг другу на засилье придурков: в стране давно привыкли к иностранцам, не понимающим элементарных вещей, однако странным новым явлением стали люди, говорящие на прекрасном английском с самым настоящим шотландским, валлийским, корнуольским и каким угодно акцентом — но исключительно беспомощные при покупке билетов в метро. Они растерянно слонялись по супермаркетам, шарахались от автобусов, пытались всюду платить наличным золотом; казалось, вся глухая деревенская провинция, если такую вообще можно обнаружить на маленьком острове, вдруг тронулась с места и потянулась в крупные города.

 

Понятно было только одно: министерство не справляется с беспорядками, экономика парализована, в волшебном сообществе царит разруха, его обитатели массово эмигрируют в обычный мир. Сколько продлится хаос — неизвестно, повлиять он сейчас ни на что не мог; собственно, он уже эмигрировал из враждебной среды в куда более безопасный мир. Чтобы не умереть с голоду, нужно будет устраиваться на работу — но его специализация в этом мире решительно не востребована, профессиональным спортсменом он тут тоже не станет, здесь в такие игры не играют; чем заниматься — непонятно.

 

Одна из выпускниц его школы, работавшая в министерстве на секретарской должности и наделенная некоторым талантом излагать свои мысли, взялась, совершенно отчаявшись найти работу, за то, что знала лучше всего: новейшую историю магического мира. Это начиналось как безобидное хобби: она рассказывала другому миру удивительные истории о Мальчике, Который… — все равно он не узнает, что девушка, по долгу службы имевшая доступ к его досье, прославила его имя на весь мир. Потом она и вовсе сбежала туда, где могла зарабатывать миллионы вместо жалких грошей на ресепшн.

 

Он помнил, как удивился в первый раз, увидев свой портрет на огромной афише. Затем его изображение появилось повсюду — в книжных и игрушечных магазинах, он удивленно смотрел на себя с проезжающих автобусов, он узнавал себя на стенах домов и заборах. Друзья на этих изображениях походили на себя меньше, но сам он оказался неотличим от своего двойника, уверенно завоевывающего обычный мир.

 

На улицах к нему привязывались малыши, просившие научить какому-нибудь заклинанию. Подростки хмыкали вслед — типа фанат, что ли? В таком возрасте? Последней каплей стал визит к домохозяину — его первая попытка снять квартиру.

 

— Я вас узнал, молодой человек, — радушно улыбнулся хозяин, надув красные яблочки щек. — Вы этот… сейчас скажу… не подсказывайте… Дэниел Рэдклифф, да?

 

И он просиял, ожидая похвалы, как домашний пес, принесший хозяину тапки.

 

К счастью, вторая попытка удалась лучше: пожилую хозяйку узкой холодной квартиры волновало только то, есть ли у него подружки и собака. Двойное «нет» ее совершенно удовлетворило: она спокойно взяла вперед плату за месяц и вручила ему ключ, даже не спросив документов.

 

Предложение

 

Некоторые волшебники пользовались теперь достижениями обычной цивилизации. Подруга его всегда утверждала, что электронная почта быстрее птичьей, и теперь он сам в этом убедился. Подруга работала сейчас в новом составе министерства, занимаясь правами магических меньшинств. Правда, вместо правозащитной деятельности ей приходилось распутывать бытовые склоки с участием гоблинов, заниматься возмещением ущерба, причиненного великанами, разбирать жалобы на жестокое обращение соседей с гномами и выколачивать дополнительное финансирование на питание группы эльфов, составлявшей кухонный персонал школы. Выполняла она это все добросовестно, но стала невыносимо раздражительной. На письмо она откликнулась быстро.

 

«Это тебя теперь так зовут? Что за хипповская дурь? Тебе будут звонить с интересным предложением, не отказывайся. С учетом тенденций — здесь лучше не будет как минимум год, тебе надо серьезно подумать, где его пересидеть. Предупреждая вопросы — это знакомый, я делала для него левую работу, небольшой анализ. С учетом нашего кризиса получается более точно, чем по обычным данным. Кстати, хороший заработок в наших условиях. Короче, будет звонить, помни, что я сказала. Его зовут Петр».

 

«Его зовут Петр», — передразнил он, нажимая на «ответить», и хотел было разразиться небольшим сердитым посланием, как вдруг запел мобильный.

 

— Хелло? — спросил мужской голос с неуловимым акцентом. — Это Петр. Вас должны были предупредить, что я буду звонить.

 

— Предупредили.

 

— Мы хотели бы встретиться с вами. У нас есть для вас интересное предложение. Работа.

 

— Какого плана?

 

— Не волнуйтесь, совершенно легального. Она связана с вашими профессиональными умениями… и достижениями… и будет очень хорошо оплачена. Главным образом нам нужна ваша… э-э-э… консультативная помощь. Ждем сегодня в три часа в пабе «Дуб и пузырь» возле Пикадилли-серкус, вы быстро найдете.

 

— Как я вас узнаю?

 

— Не беспокойтесь, вас узнают. Да, и передайте привет вашей по-дружке… от Виктора.

 

…Самому ему никогда бы не пришло в голову есть, пить и назначать кому-то встречи на Пикадилли. Он, собственно, и не был здесь уже много лет. Ничего не изменилось: туристы фотографировались у памятника и ждали сбора групп, по дому с горящими рекламами неслись аршинные буквы. Рекламировали «Sony», «Cannon» и фильм о нем.

 

Телефон в его кармане звякнул. «Слева от вас улица, по ней пройдете три дома, потом внутрь и налево, вас проведут», — сказал кто-то и отключился. Он пошел в указанном направлении и вскоре обнаружил паб. Все это переставало ему нравиться.

 

Официант в длинном переднике встретил его у дверей и провел вглубь, к столу, за которым сидел невысокий лысоватый человечек слегка за пятьдесят.

 

— Петр, — сказал он, протягивая руку. — Возьмите баранину по-уэльски, очень рекомендую.

 

— Рыбу с картошкой, — попросил официанта наш герой. — И яблочный сок.

 

— Итак, — сказал Петр. — Вы теперь Джонатан Ливингстон. Вы живете один, от всех прячетесь, сменили имя и внешний вид. Вы ничем не занимаетесь и понятия не имеете, что делать. Так? — Он говорил очень быстро, на довольно чистом английском, после каждой фразы добавляя вопросительное «yes?». Глаза его почти не останавливались на собеседнике — он словно сканировал весь зал, успевая сожалеть о бесчисленных упущенных возможностях. Он мог бы договориться и с тем, и вон с тем, а вон с той вообще мог бы много чего, но ему надо было сидеть за этим столом; собеседник начинал испытывать стыд за то, что отнимает время у такого востребованного человека.

 

— Вы за мной шпионите?

 

— Нет, анализирую доступную мне информацию. Вы не представляете, до какой степени ваш и наш мир на самом деле взаимосвязаны. Все события вашего мира отражаются на колебании биржевых курсов в нашем мире — это те самые странные и беспричинные взлеты и падения, которые до сих пор никому не удавалось объяснить и учесть, так?

 

— А вам, значит, удается? — спросил Джонатан, барабаня пальцами по столу.

 

— Не вполне. Кое-что удается… кстати, не без помощи вашей подруги; удивительно одаренная девушка. Я звал ее к себе советником, она не захотела.

 

Официант принес ему бутылку воды, налил в стакан. Петр взял его и быстро все выпил. Молодой человек подумал, что, если бы в стакан помещалась Темза, Петр выпил бы и ее.

 

— Видите ли, я из России, — вам что-нибудь говорит это слово? Это большая страна, которая граничит с Болгарией, оттуда к вам приезжал Виктор, вы должны его помнить. Прекрасный спортсмен, да… Просил передать вам привет.

 

Джонатан кивнул.

 

— Я думал, вы спросите, где он сейчас. Так вот. К сожалению, в такой большой стране почти совершенно утеряны волшебные традиции. Их просто нет. Но нарастает новый слой людей, и в нем рождаются дети, иногда наделенные специфическими способностями, и родители обнаруживают, что их совершенно негде учить. Я не говорю, что такие дети не рождались раньше, где-нибудь в деревнях. Рождаются. Благополучно спиваются и умирают. Что он там может наколдовать себе в деревне? Чтобы капуста уродилась? Они себе линию электропередачи наколдовать не могут, жалобы пишут президенту. Есть, конечно, самородки удивительные, но они нигде не учились, систематического образования нет… Сделать хотел грозу, а получил козу, песня такая была популярная. Смех смехом, а я эту козу лично видел. У нас ведь давно уже вместо — что у вас там преподается? Какая-нибудь трансформация?

 

— Трансфигурация, — поправил Джонатан, продолжая отщипывать кусочки рыбы.

 

— Ну вот. Спрашиваю: чему вас в школе учили десять лет, а потом в институте, а потом ты еще практику проходил в НИИЧАВО, ты чему научился? Так у нас, говорят, теорию преподавали. Диплом, говорю, писал? Экзамены сдавал? Можешь, говорю, сейчас об пол грянуться и серым волком стать? Теоретически, говорит, могу… если вспомню, мы это на втором курсе проходили…

 

— То есть я правильно понял, что проблема в отсутствии практики?

 

— Если бы. Там куда ни плюнь проблема. Преподавать некому, кадры готовить некому, учебники морально устарели, учебная программа громоздкая, осилить никто не может, жизни не соответствует. Учебники если и были приличные старинные — так те все еще в двадцатых годах поуничтожили. НИИЧАВО — это вроде вашего этого… как его… ну школы вашей, в общем. Только ступенькой повыше. Так вот от этого ниичаво, noooothing по-вашему, вот этот самый нааасинг и остался: сдает площади в аренду, начальство сбежало в прошлое. Устной традиции тоже не сохранилось. Словом, потребность в кадрах есть. Дети есть, из которых эти кадры готовить. Нескольких сам знаю, знакомых дети, и потом, самородков-то и в городе поискать можно. В общем, школу надо делать. — Он снова замолчал и углубился в еду. Еда таяла быстро и тоже как-то виновато, словно извиняясь, что ее так мало.

 

— Так, а я вам зачем? — поинтересовался Джонатан, уже вполне понимая, зачем он им.

 

— А школу мне кто делать будет? Академики из НИИЧАВО? Они мне такой учебный план написали — два пропедевтических курса владения умклайдетом: базовый теоретический, восемьдесят часов, — принципы действия умклайдета…

 

— Простите? — недоуменно нахмурился Джонатан.

 

— Волшебной палочки, — нетерпеливо пояснил Петр. — Затем основной курс, сто часов, теория взаимосвязи заклинания с действием… Спрашиваю: а палочку-то вы им когда в руки дадите? Говорят: когда теорию освоят и этические принципы волшебства сдадут, а без этого палочку им давать нельзя, как обезьяне гранату. В общем, не договорились ни по баблу, ни по контенту. («Бабло» и «контент» сочетались в его речи на удивление органично.) Помещение есть — дом отдыха разорился. Подремонтировали, под ключ. Дети есть. Школы нет. Потому что человека нет, который составит нормальный учебный план, найдет хороших педагогов, наладит учебный процесс. Директор нужен, одним словом.
 

Джонатан молчал. Он понимал уже, что сейчас ему предложат быть директором русской школы волшебства. Думая перед встречей о том, какое предложение ему могут сделать, он перебирал в уме множество странных версий — от предложения стать наркокурьером до подпольного дуэльного клуба-тотализатора для волшебников. Он заранее готовился сказать «нет». Но не мог.

 

— Я не педагог, — сказал он. — У меня нет специального образования. Я ничего не знаю об административной стороне дела. У меня нет степени.

 

— Теоретиков у меня — you can eat them with an ass-hole, — сказал Петр, быстро дожевывая последний кусок. Джонатан посмотрел в тарелки: его собеседник говорил почти все время, однако от его порции ничего не осталось.

 

— В смысле? — не понял Джонатан.

 

— Русская идиома, означает большое количество ненужных вещей. Человека нет, чтобы думать. Соглашайтесь.

 

— А почему вы обратились ко мне? Я неважно учился…

 

— Потому что ваш имидж — это как волшебный ключик, извините. Вы — бренд. Мы под вас наладим финансирование, нам уже дали арендные льготы, для нас меняют статью в законе об образовании… Ведь у каждого чиновника есть дети, а дети смотрели про вас кино и читали книжки…

 

Он оборвал себя, увидев, что Джонатан мрачнеет.

 

— Нет, это вовсе не значит, что вы нам нужны в качестве свадебного генерала. Нам прежде всего нужны ваши познания и способности. Кроме того, для нас важна и ваша близость к покойному директору вашей собственной школы — нам рекомендовали вас как его лучшего ученика и даже возможного преемника. Но Джонатан Ливингстон — это, извините, не то. Это не тот бренд. Вы не можете приехать как Джонатан Ливингстон.

 

— Вы хотите сказать, что я могу приехать как…

 

— Приехать можете. И то вряд ли. А вот школу делать не сможете, и названиями, и символикой пользоваться. Наши юристы узнавали — так вот, ничего утешительного: копирайт на ваше имя принадлежит известной вам даме, а ваша внешность — интеллектуальная собственность «Уорнер Бразерс». То есть разгуливать с этой внешностью вы можете, привлекать публику — ради Бога, а разместить себя в школьных рекламных буклетах — уже никак. У нас был один такой царь, который приглашал в Россию иностранцев. И тогда появился забавный обычай: давать иностранцам русские имена. Хотите, вас будут звать Игорь? Русский народный князь. Как вашего отца звали? Джеймс?

 

— Вы все про меня знаете, — натянуто улыбнулся Джонатан, вертя в руках вилку.

 

— Весь мир это про вас знает. Джеймс по-русски Яков, старинное имя. Игорь Яковлевич. А фамилию вам дадим Горшечников… нет, Гончаров! Был такой великий русский писатель, на всю голову сумасшедший. Но русский характер описал хорошо, вы в этом еще убедитесь.

 

Джонатан уронил вилку.

 

— Игор Гончаров — это не бренд, — подумал он вслух.

 

— А вот это уже не ваша забота, — парировал его собеседник.

 

— Кстати, я не знаю русского языка, вас это не смущает?

 

— А мы вам дадим время его выучить. Не все сразу. Записывайтесь на курсы, начинайте учить русский, мы поможем, если надо, привезем учителя. Заодно начинайте писать.

 

— Что писать?

 

— Бизнес-план, учебный план, распишите дисциплины, набросайте все по необходимому оборудованию, мы пока, в свою очередь, тоже поищем для вас полезных людей. А с сентября уже вплотную возьмемся за дело.

 

Мороженого в его вазочке уже не осталось. Да и вазочка уже подтаивала в воздухе.

 

— Ну что же, — помолчав, сказал Игорь Гончаров. — Вы мои обстоятельства знаете…

 

— Знаю, знаю, — быстро кивнул Петр.

 

— Выбирать мне особо не из чего…

 

— Вы не комплексуйте. — Русский неожиданно улыбнулся ему совершенно по-отечески. — Всякая значительная личность, понимаете, всякая, обязательно настраивает против себя всю эту кучу быдла. Вот я — почему я сейчас в Лондоне? Это временно, конечно, и они все там знают, что это временно. Temporarily. — Он повторял это слово как заклинание. — Но так получилось, что я сейчас тут. Потому что цель талантливой личности — экспансия. Быдло этого не прощает. Я сюда, а вы туда. Приговорили?

 

— Я хотел бы… — начал Игорь, но Петр перебил:

— Об этом не беспокойтесь. Люди серьезные. Пятьдесят тысяч фунтов в год — как?

 

— Я не об этом, — обиделся Игорь Яковлевич. Он был слегка разочарован: олигарх, конечно, умел читать мысли, но лишь в определенном диапазоне. — Я имею в виду — поехать на место, познакомиться с контингентом…

 

— Место отличное, — быстро сказал Петр. — Природа, охрана, сауна, фитнес-клуб, гольф-клуб, двадцать минут от Кремля, о Господи! Как я там жил, слушайте! До всех этих дел. Рядом детский дом, можно благотворительствовать, удобно. Сиротки чистенькие. Речка с чистой водой, круглосуточный подогрев, рыба от Елисеева. Жуковка рядом — слыхали? Битловка по-вашему.

 

Про битловку Игорь не понял, но переспрашивать не стал.

 

— Значит, договорились, — сказал Петр. — Хоп. Але! (Это относилось уже к внезапно зачирикавшему мобильнику.) Да, слышу! — И он заговорил на варварском наречии, которое Игорю предстояло освоить до сентября. В речи его мелькали названия лондонских улиц, стран третьего мира и марок космических кораблей. Вероятно, он собирался оформлять в Лондоне сделку о купле-продаже подержанных космических кораблей между странами третьего мира. Игорь думал, что официант подаст счет и отойдет, но тот все стоял около их стола, держа в руке бумажку.

 

— Отпустите его, вы не видите, он ждет! Я же разговариваю! — сердито бросил Петр и снова вернулся к своим ракетам.

 

Гончаров пробежал глазами счет, проверил бумажку на следы черной магии, не нашел, не понял, перечитал… Никаким способом, кроме магии, такой счет не получался. На эти деньги можно было съесть центнер рыбы с картошкой. Собственно, это было все, что оставалось у Игоря в кармане.

 

Кисло улыбнувшись, он выложил деньги на стол. Убедившись, что официант взял требуемую сумму и с достоинством удалился, Петр немедленно попрощался с незримым собеседником.

 

— Дела, дела, понимаете? — сказал он. — Ни минуты покоя. Значит, в июле, так? Я позвоню. Keep in touch, — и, подняв небольшой вихрь между столиками, покинул «Дуб и пузырь». Казалось, он был легок, как пузырь, но прочен, как дуб.

 

Прибытие

 

В секторе D международного аэропорта Шереметьево Гончарова встречал удивительно розовый и свежий молодой человек, представившийся его будущим замом по логистике. «В нашем Жуквартсе», — уточнил он. Человека звали Владимир, и, судя по истории страны, это было распространенное имя. Все хотели владеть миром, но никто не представлял, что с ним делать.

 

Гончаров не очень хорошо учился, но интуиция у него была что надо, это не раз отмечал еще покойный профессор. В воздухе Шереметьева чувствовалось страшное нежелание что-либо делать, помноженное на необходимость старательно имитировать деятельность, бодрость и благополучие. Сюда приезжали иностранцы, которых все ненавидели, но именно перед этими ненавистными гостями надо было держать лицо. Все ненавидели свою работу и начальство, но с отвращением сажали самолеты, встречали пассажиров и втридорога торговали невкусным. Пограничники на контроле смотрели на уроженцев страны с презрением, а на приезжих с ненавистью. Таксисты с отвращением заискивали перед клиентами.

 

От такой концентрации дурных и ложных чувств у Гончарова раскалывалась голова. Он попробовал применить к себе «пентальгиниум» — пятисложное заклинание от головной боли, но оно не срабатывало начисто. Гончаров испугался. Он всегда подозревал, что магические способности могут исчезнуть на почве депрессии либо долгой растренированности, и сейчас, увы, под ним была именно такая почва. Он строго придерживался магической дисциплины — в толпе маглов нельзя было жонглировать чемоданом или звать патронуса, но по крайней мере ослабление боли и мятный вкус во рту он вполне мог себе наколдовать. Все было бесполезно. В панике он набрал лондонский номер Петра.

 

— Слушайте, беда, — сказал он, едва поздоровавшись. — Мне кажется, на вашей территории у меня…

 

— Это нормально, — быстро сказал Петр, продолжавший читать мысли на расстоянии. — Я вас не предупредил, извините. Должны были вам на месте сказать. Короче, нужны небольшие стартовые заклинания. Без них ничего не получится. Прежде чем колдовать, сделайте палкой протыкающий жест и скажите: «Коррупцио!» И достаньте тысячу рублей. Без этого не работает.

 

— Коррупцио? — переспросил Игорь. — Первый раз слышу. Нас не учили.

 

— Но есть же национальные особенности. Как эгоизм у англосаксов. — Петр хохотнул. — Ну, хоп.

 

Игорю не терпелось проверить новое заклинание. Он остановил Владимира, подхватившего его чемодан, достал тысячу, положил на ладонь и почти крикнул:

— Коррупцио!

 

В этот крик он вложил всю свою ненависть к взяткодателям из Минис-терства магии и взяткополучателям в таинственных верхах. В воздухе нечто свистнуло — или, точнее, сам воздух свистнул, — купюра исчезла, а мигрень начала осторожно, неуверенно проходить.

 

— Мы сейчас куда? — спросил Игорь.

 

— К министру магии, — подмигнул Владимир. — Представляться. И проставляться!

 

Он гнусно захихикал, но Гончаров знал, о каком русском обычае речь. Вновь прибывающий сотрудник обязан был, как преступник в полицию, явиться на регистрацию или доложиться начальству: я на месте, готов ко всему.

 

— В Кремль? — уточнил Игорь.

 

— Неа, наш не в Кремле, — самодовольно заметил Владимир. — И не в Белом доме.

 

— В смысле?

 

— У нас свой Белый дом, привыкнете. Но он не там. Наш на Китай-городе.

 

Казалось, ему льстило, что их профильный министр и тут выламывается из общего ряда — не там сидит, на совещаниях не бывает… Не в силах победить в аппаратных играх, он сознательно устранялся от мира и ждал, когда придет его время.

 

В сером внушительном здании, в огромной приемной на третьем этаже им не успели даже предложить кофе. Их ждали. Кажется, у министра магии было не слишком много посетителей и не сказать, чтобы по горло дел. Он сидел за огромным столом под картой России, выполненной из уральских малахитов: лесистая Сибирь была зеленая, Дальний Восток — почему-то розовым, вероятно, в цвет зари, которую встречал первым. Москва была отмечена огромной звездой, выполненной из алого гранита.

 

— Наслышаны, наслышаны, — сказал министр магии, лет тридцати пяти на вид, с ранней полнотой и залысинами. Он крепко пожал Гончарову руку, широко расплываясь в несколько кровожадной улыбке. Зубы у него были ровные, мелкие, очень белые. Гончаров предполагал увидеть перед собой могучего мага, возможно, сильнейшего в России, — но, хоть убей, он не чувствовал в этом человеке ничего магического. Единственным знакомым артефактом была огромная, в полтора метра длиной, волшебная палочка из слоновой кости, висевшая на стене на столь толстой цепи, чтобы не дай Бог не сорвалась и не начала колдовать самостоятельно. Гончаров не представлял великана, способного управляться с такой палкой.

 

— Вам не тяжело работать с такой? — спросил он учтиво, чтобы быст-рей перевести разговор на серьезные темы.

 

— Что? Ах, это. — Министр улыбнулся еще шире. — Это сувенир, да. Думаете, слоновая кость? Вот и нет. Моржовый клык. На Чукотке подарили. А так я в основном, знаете, по нефтянке…

 

Этого Игорь не понял, но уточнять не решился.

 

— Простите, а вы что заканчивали? — спросил он, чтобы представлять уклон магического образования, которое получил министр. С человеком из Шармбатона бессмысленно было говорить о боевых искусствах, а с человеком из Дурмстранга — о либерализме.

 

— Губкинский, — непонятно ответил министр. — А потом Высшая школа, ну, это как положено.

 

— Высшая школа? — уточнил Игорь. — Магистратура?

 

— Нет, на Мичуринском. Ну, вы знаете.

 

Игорь не знал. Разумеется, он слышал о русском волшебнике Мичурине, умевшем скрещивать картофель с томатами, рябину с вишней, а генетику с магией, но повторить эксперименты Мичурина не мог никто, и учеников, насколько помнил Гончаров, он не оставил. Может, так и выглядят сельскохозяйственные маги? Гончаров попытался вообразить министра на делянке и не смог.

 

— А камин у вас где? — спросил он на всякий случай. Атмосфера в кабинете, да и во всем здании была такая, что эвакуация могла понадобиться в любой момент.

 

— Слушайте, ну зачем камин? — спросил министр, слегка раздражаясь. — У нас более надежные способы перемещения, к чему эти… театральные эффекты. Камин можно в Лондоне, где движение другое. Мигалка гораздо эффективнее.

 

Этого Гончаров тоже не понял и решил перейти к делу.

 

— Я набросал тут, — сказал он неуверенно. — Пересылал вам, но за эти дни еще кое-чего придумал… с учетом национальной литературы…

 

— Я смотрел, — сказал министр. — С Минобром согласовано, только вы знаете что? Там дети в основном таких людей… ну… серьезных людей. Мало ли. Желательно, чтобы никаких инциНдентов. Поэтому вы всякую эту трансгрессию… или зельеварение… давайте пока в тренировочном режиме, хотя бы в рамках первого курса. Ну случится что, какой вид мы будем иметь? Там же не только олигархов дети. Там ФСБ дети, ФСО дети. Мы даже некоторым вынуждены были отказать, конкурс вы понимаете какой. И тут кто-нибудь обращается, я не знаю, в крысу. Поэтому нам не надо, понимаете? Вы лучше упирайте на историю магии. Предки там. Славные корни. Нормально?

 

— Не уверен, — холодно сказал Гончаров. — Вы лучше меня должны знать, что теоретическое обучение магии невозможно. Иначе достаточно было бы читать учебники — Андерса там по трансфигурации, Маска по перемещениям…

 

— Маска? — насторожился министр. — Тоже ваш?

 

— Нет, однофамилец.

 

— Понимаете, я в курсе. — Министр понизил голос. — Методика и все такое. Но нам же не надо, чтобы по выходе они все колдовали. Если все будут колдовать, это что получится? Это какой может быть порядок в таком государстве? Мы не возражаем, чтобы для общего развития. Но Петр… я вообще друг Петра, ну не друг, приятель, но мы в девяностые вместе плотно работали. Петр, пока он там, несколько оторвался от условий. От родных, так сказать, корней. У нас несколько другие сейчас установки. Мы не против магии, но чтобы в плане общего развития. Чтобы максимум там приворотное зелье, девушку приворотить или мало ли. Но мы не заинтересованы в том, чтобы у нас как у вас. Понимаете? Больше теории, меньше вот этого вот.

 

— Понимаю, — кивнул Гончаров. Он действительно начал понимать. — Но тогда вы зря позвали меня. Вам нужна Амбридж. Я не знаю, в каком она сейчас состоянии, но полагаю, что ничего ей не сделалось. Таким никогда ничего… Она идеально соответствует вашим представлениям о магической педагогике.

 

— Амбридж нам не это, — сказал министр. — Не надо нам это. У нас своих Амбриджей полон Минпрос, you can eat them with an ass-hole. — Это выражение явно любили в высших сферах России. — У нас метод знаете какой?

 

В глазах министра на секунду мелькнуло что-то человеческое, показалось даже, что ему ведомы лукавство и озорство.

 

— У нас как, — пояснил он. — Мы берем вроде вас, мага. И помещаем в среду. Среда как раз такая, как Амбридж. Ничего нельзя, на каждый шаг по пять бумаг. Обо всем отчеты. Чтобы такой педагог-новатор был связан по рукам и ногам. Или там изобретатель. Или там творческий гений. Где ты купил рояль для спектакля? А?!

 

Он спросил это так грозно, что Игорь ощутил себя виноватым в растрате всего театрального бюджета и покраснел.

 

— Где ты взял то? Откуда это? Где документ?! И постепенно в нем формируется нужный тип. Он начинает, во-первых, утроенно сопротивляться. Во-вторых, он начинает все обходить. В нем появляется извилистость. В-третьих, он привыкает работать с куратором, потому что без куратора черт знает что может получиться. И тогда мы получаем образцового специалиста нашего плана. Чтобы он в любых условиях, понимаете? И чтобы вместе с тем в рамках. Как Королев, понимаете? Чтобы в космос, но тем не менее в наручниках. Вам это понятно?

 

Гончарову это было понятно не до конца, но он счел за лучшее кивнуть.

 

— Ну и нормально, — бодро сказал министр. Он с подлинно магической легкостью перевоплощался из сатрапа в своего парня и обратно. — Значит, само собой понятно, что факультетов у вас будет три…

 

— Но темпераментов четыре, — возразил Игорь. — И соответственно планов обучения…

 

— Факультетов у вас будет три, — не снисходя до полемики, повторил министр. — Первый — мы готовим боевую магию, ибо мы есть культура воинская, воинственная. Это боевая подготовка, боевая маршировка, поражающая техника и все вот это. Сливаться с местностью. Брать там языка. Заключать в котел. Мы понимаем, что рано или поздно все равно придется, наша установка — последняя битва и ты ды. Вы это должны уметь, вас наверняка учили. В книгах про это нет, но мы понимаем: секретность. Это будет факультет «Горыныч», в честь основоположника боевой магии. Это был наш, как по-вашему говорят, дракон, но воин света, воспитатель богатырей русских.

 

— Но они же вроде… — Гончаров все-таки подчитал материал. — Они же вроде с ним сражались!

 

— Это все англосаксонская дурь, — махнул рукой министр. — Как сражались, зачем сражались? Они сражались с псами-рыцарями и все вот это. Горыныч всегда на стороне добра. Горыныч — это что значит по-нашему, по-древнерусски? Горя нич, то есть нет горя, одна радость. Это первый факультет и ведущий.

 

Гончаров уже не пытался возражать. Он уповал только на то, что министерство не будет контролировать каждый его шаг, а на месте он сориентируется.

 

— Второй факультет — это мы готовим идеальную жену. Это женские всякие дела, готовка там, и шитье, и камасутра. — Он глумливо усмехнулся. — Полное обслуживание государственного мужчины, защитника Отечества. Музицирование там. Танцы. Факультет «Марья-искусница».

 

При слове «искусница» Владимир, все это время помалкивавший, понимающе улыбнулся.

— Я в этих вещах не специалист, — сухо сказал Гончаров.

 

— А вам не надо, вы общее руководство, — успокоил министр. — Ну и третье: православная магия. Факультет «Алеша-попович».

 

— Православная? — не понял Гончаров. — Но простите, церковь к нам вообще… довольно касательное отношение. Церковь и магия… мы, конечно, не враждуем, но я не уверен, что это благословляется…

 

— Это мы устроим, — сказал министр, подмигивая так же, как при слове «камасутра». — Это мы очень даже благословим. У нас при открытии будет молебен, а как же. Факультет «Алеша-попович». Монастыри всегда были центрами развития боевых искусств, русский шаолинь, а как же. Основатель русской школы боевых искусств преподобный Сергий. У нас в этом плане большая традиция. Просто Петр… он всегда недопонимал, но вы-то профи. Всякая магия лишь тогда чего-нибудь стоит, если она что? Если она умеет защищаться.

 

Он снял со стола фотографию и показал Гончарову. Гончаров думал, что на столе у министра стоит семейное фото, в крайнем случае президент. Но это был тот, кого он продолжал чуть ли не каждый раз видеть во сне. Только здесь он был с носом — вылитый Раф Файнс.  


Колонка Дмитрия Быкова опубликована в журнале  "Русский пионер" №109. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".