Классный журнал

Максим
Кучеренко

Ибо сам себе я не мил

Если ты иностранец, изучающий русский язык, ты с ума сойдешь, чтобы понимать разночтение слова «милый» и слова «милость». А глагол «смилостивиться» так же трудно произносить, как и проявлять милость.

Давайте сначала поговорим о понимании слова «милый». Конрад Лоренц, основатель биологии поведения, говорил, что степень миловидности измеряется количеством детских черт в портрете человека или животного. Это эволюционно выработанный способ организовать родительское поведение. Ты умиляешься, потому что включается родительский инстинкт.

Милость же — это акт сверху вниз, и наоборот не бывает. Снизу восходит только покорная благодарность. А доброта, стало быть, имеет горизонтальное измерение, она существует на уровне глаз. Есть идея, что доброта — это инстинкт поцелованных Богом. Милость — это присвоение себе некоего метафизического ранга.

Дальше начинаются бытовые разно-чтения. Вот, например, если барышня с кавалером дала слабину — проявляет ли она акт милости?

Если мужчина отвалил нехилый подарок, а ему за это ничего, — смилостивился ли он?

А может, милость — это когда ты незнакомых собутыльников за барной стойкой угощаешь?

«Всем вина за мой счет!» — кричал грек Юра, герой купринских «Листригонов», заходя в кабак после удачного улова в Балаклаве.

«Будь ты проклят!» — кричали перекошенные рты сдавленными в толпе голосами на Ходынском поле. По высокой милости и на свою погибель они ломились за гостинцами на коронации Николая Второго. Ломились, стало быть, за милостью.

Как гордо, как высоко и всепрощающе Остап Бендер мечет серебряное блюдо, браслеты и прочую антикварку румынским пограничникам в финале «Золотого теленка»! Бендер убивает сразу нескольких зайцев: и румынских пограничников облагодетельствует антикварными «бронзулетками», и штраф за измену Родине оплачивает. И возвращается в одном сапоге.

«Да вот только узнает ли Родина-мать одного из пропавших своих сыновей…»

Смилуйся, Господи, надо мною. Избавь меня от страха. От смерти мамы и папы. Умудри детей моих, чтобы не были глупыми, чтобы не съедали мой мозг и мои деньги. Помилуй меня от онкологии, авиакатастрофы, прежде-временной деменции — остального как-то не боюсь. Не наказуй избыточным, не испытай невозможным, не дай быть посмешищем и дай собутыльникам моим хорошего здравия, с годами я люблю их больше и больше. Ниспошли мне милость свою. Ибо сам себе я и не мил, и не дорог, и не люб. Потому, имея средства, сам себе толком купить ничего не могу, а что купил давно — выбросить душевных сил не имею. Скряга я и чмо. И в милости твоей свечусь, как лицедей на сцене под софитом. Свет ловлю, лицо подставляю свое бесстыжее, чтобы во тьму не уйти за кулисы вечности.

Великий свет под золотым куполом. Высокая милость в леденящей вселенной — хоть что-то супротив тьмы. Тьмы, пугающей по-сартровски, — той самой тьмы, из которой мы приходим в мир и через время отправляемся в нее опять навсегда.

Есть такое искусство — шибари. Красивое связывание веревками девушек для услады глаз — японская традиция. Традиция шибари идет от практики связывания неприятеля на войне. Враг пойман и фиксирован. Эта практика, как и все японское, на любителя, и распространилась она вместе с суши и роллами. Шибари-сессия длится около получаса. В конце шибари-дядя отпускает шибари-тетю. Разматывает ее от веревок и обнимает, греет, укутывает в красивые тряпочки и целует. Наказание порождает милость под аплодисменты публики. Страдание очищает, и героиня меняет статус: она как бы восстанавливается в правах через покорное терпение. Глядя на все это, нельзя не симпатизировать национальной японской идее: баба виновата всегда.

Ближе всего к милости — гнев. Они брат и сестра и те самые двое дихотомических полицейских — сущность одного и того же. Как судак солнце, лоснится беспричинная благостность. Садистически скалится прессующее зло.

Есть редкая фобия: когда гремит гром и сверкает молния, человек не может справиться с паническим переживанием и страхом смерти. Носит название «кераунофобия». Ею страдал Вольф Мессинг — уж кто-кто, а он со своим гипнозом, известный на полмира человек, знал, что такое милость и гнев Божий, без всякой там экстрасенсорики. Страх смиряет, и «не бывает атеистов в окопах под огнем».

Гнев — это приступ, разряд, импульс, неконтролируемое поведение. На такое счастье способны не все. Гневливый герой забывается, сознание сужается. Потом перезагрузка психических процессов, и гневный шторм сменяется штилем неправдоподобной милости. Карабас-Барабас наорал, прочихался, а потом вдруг впал в прелесть и еще денег дал.

Будучи студентами, мы заносили на военную кафедру водку. На следующий день карабасы-полковники Собкиев и Герасимов, лицами бордовые, с огромными чашками чая от сушняка, рисовали зачеты, потупив долу мутные от милости очи.

Напрашивается простой житейский вывод: милость управляема, и на нее можно успешно влиять алкоголем. Гнев — затратное состояние с точки зрения психического ресурса. Милость же — субъективно комфортное переживание. Ну распугал ты идиотов, нагнал мороку — выпей, расслабься, не забирай премиальные, потом на корпоративе задобришь…

Стакан водки при СССР — обязательный ритуал в юношеской среде. Пьяные боги добры к человеку. А выпив стакан, ты и сам полубог.

В этом году исполняется 60 лет Карибскому кризису. Центральному событию холодной войны. По сути, это многотомный роман, который по-толстовски можно назвать «Ракеты и Мир». После года мучительных переговоров Хрущев и Кеннеди устроили пикировку собственной милостью по телефону. Генералы потом их сильно ругали: одного за то, что тот на Кубу не ввел войска, второго — за то, что не согласился на превентивный ядерный удар. А может, Господь смилостивился над нами, реализовал через красную телефонную линию свой промысел? А может, Никита Хрущев и Джон Кеннеди просто выпили водки и никому не рассказали об этом?


Колонка Максима Кучеренко опубликована  в журнале  "Русский пионер" №107. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".