Классный журнал

Юлия
Пересильд

Земля без кожи

«Не-е-е-ет!» — такая реакция встретила меня дома, когда я рассказала родным, что лечу в космос. Да я и сама до последнего не верила, что окажусь на МКС. Но судьба смилостивилась, и полет, по итогам которого уже через год выйдет фильм «Вызов», все-таки случился.

Что это были за космические двенадцать дней? И почему меня не тянуло на Землю? Если бы мне десять лет назад сказали, что я полечу в космос? Невозможно в это поверить. Я до самой последней секунды боялась только одного — что сейчас мы подойдем к ракете, и вдруг откуда-нибудь выскочит съемочная группа: «Здравствуйте! Это программа “Розыгрыш”! Спасибо». Я все время думала: неужели это будет такая жестокая шутка?

На самом деле все — от подготовки до возвращения — произошло очень быстро. Когда по «Первому каналу» объявили, что ищут актрису для полета в космос, президент моего благотворительного фонда Лиза Муравкина позвонила мне, а это было три часа ночи, и заявила: «Ты заявку подала?» — «Какую заявку, Лиза?» — «В космос». Я говорю: «Ты что, сошла с ума?» — «Ты должна полететь! Я узнаю, что нужно для заявки, и тебе сообщу!» И это было настолько безапелляционно, что я действительно эту заявку отправила. А потом в Грузии я получила благую весть. Мне позвонили: «Давайте вы попробуете пройти медицинскую комиссию». Пятнадцатого апреля я прошла медицинскую комиссию. С пятнадцатого апреля по двенадцатое мая меня трясло, и я не понимала, что делать. Мне надо было график спектаклей в Театре Наций подавать. Или я в космос лечу? Я никак не могла определиться. Андрюша Бурковский все время говорил: «Давай на июнь три “Солнечные линии” поставим». Я отвечала: «Я не знаю. Я не знаю, где мы будем. На Байконуре?» Эта подготовка была совершенной неожиданностью, но… Отказаться? Нет, речи об этом не шло! Для меня это, помимо всего прочего, было неким исследованием. Гонкой, если хотите. Но точно не могло быть первостепенным делом, потому что это все равно риск, это риск для жизни. Нам же с Климом и на Земле было неплохо! Это потом уже, в космосе, я переживала, что дней-то для съемок там всего двенадцать!

Хотя уже в самом начале полета, после того как произошла ручная стыковка (я очень надеюсь, что наш командир будет как-то награжден за нее и это не пройдет незамеченным, как иногда бывает в нашей стране), мы успели снять сцену. А потом вдруг авария первого порядка, авария второго порядка, вход в тень, выход из зоны связи… Помню это как сейчас. Я посмотрела на Клима и подумала: «Ой, как жалко, нам всего 37 лет… Еще столько могли всего сделать». Клянусь, вот такое у меня было состояние: просто досадно. Я повернулась и сказала: «Я готова приступить к расчетам». К каким расчетам? Что я сказала?

А потом мы летели — прилетели — пошли в туалет — переодели скафандры. Все нас встречали, обнимали, целовали. Вот это я уже как-то плоховато помню. Врач нашего экипажа Вадим Шевченко много раз мне повторял: «Если ты почувствуешь себя плохо — болит голова, все что угодно, — ты должна сразу лечь спать». Я спросила, нужна ли моя помощь, открыла дверь каюты — Олег Новицкий отдал мне свою каюту, — повисла, и… моя первая ночь в космосе наступила. Все, следующий кадр был в шесть утра, и мне уже было хорошо.

Мне в космосе снилось очень много снов, и ужасно, что не было времени их записывать. Несколько раз ко мне приходил один и тот же сон: я потеряла какую-то резинку для волос, какую-то мелочь, и все, мы без нее не можем снимать. И все на меня смотрят, и все ждут, пока я ее найду.

У нас в реальности для съемок было очень много медицинского реквизита. В результате эти сны закончились тем, что все медицинские укладки — это небольшие сумочки для полета — я убрала под ноги к себе в каюту, чтобы они лежали около меня, пока мы все медицинские сцены не снимем. Я из-за них больше всего переживала.

Еще я не закрывала иллюминатор в каюте, хотя мне все говорили его закрыть: день-ночь слишком быстро меняются, каждые сорок пять минут. А я думала: вдруг, как раз проснусь, увижу что-нибудь красивое. Но у нас толком не было времени смотреть на Землю. И это то, из-за чего я невероятно грустила и не хотела возвращаться. Я в свободные минуты рассматривала ее и думала: «Она такая беззащитная, безоболочная. Она такая, без кожи. Земля… Земля…» У меня какое-то очень материнское чувство возникло к ней.

Общалась с ней, как и со своими детьми, — до последнего момента пребывания на МКС. У своих детей, правда, еще уроки проверяла дистанционно. Они, кстати, пока я не вернулась обратно, вообще не подавали виду, как на самом деле волнуются за меня. Они героически давали интервью, что-то делали. У старшей внутри был такой накал страстей, что она даже записала песню, которую назвала «Вызов». А потом я приехала домой, дети меня встретили и вдруг обе разрыдались. Я подумала: вот такой у них выход произошел из всей этой истории. Хотя они как будто очень героически и весело проходили этот путь.

Ведь на самом деле до полета нас чем только не пугали. Правда. Но потом обязательно подходил Олег Артемьев и говорил: «Спокойно. Все будет хорошо». Это было здорово, потому что наш командир Антон Шкап-леров и командир дубль-экипажа Олег Артемьев на сотни вопросов, наших страхов, рассказывали тысячу случаев про то, как кто-то ошпарился кипятком, кто-то не включил АСУ (ассенизационное устройство, по-русски — туалет), и нам сразу становилось чуточку спокойнее. Но надо сказать, что по итогам мы на станции ничего не сожгли, не испортили, не сломали АСУ! Экипаж должен подтвердить мои слова.

Клим мечтал попробовать себя в роли оператора, он это сделал. Смешно, перед посадкой Олег Новицкий ногами его заталкивал в люк, а тот еще продолжал снимать. У него отобрали камеру, потому что это уже выходило за всякие рамки, а он еще пытался спустить обратно хотя бы объектив, но тоже, конечно, безуспешно.

А вот что касается меня, я никогда не думала, что мечтаю попробовать себя в роли скрипта, реквизитора, костюмера и гримера. После всех наших съемок у меня возникло чувство невероятного уважения к этим людям на съемочной площадке. Потому что это, конечно, колоссальный труд, который мы зачастую не видим. У меня, к примеру, был маленький пул косметики, которая поместилась в укладку «Комфорт», она размером с аптечку. И вот на каждую, даже на самую маленькую деталь карандаша для бровей пришлось наклеивать «велкро», то есть липучку. В каюте у меня все висело на «велкро». Потому что, если ты, пока бровь подводил, пока в зеркальце смотрел, задумался и забыл про карандаш, больше ты его никогда не увидишь. Ни-ког-да. Я даже когда на Землю вернулась, где-то неделю ходила, все крепко держала в руках. Интересные ощущения.

Вообще, когда мы только прилетели на станцию, у нас было много вариантов, как осуществлять эти съемки. Но космос показал нам, что на самом деле мы не знаем, что он за пространство. А оказалось, он очень благоприятная среда для кино. И предположить, что наши сцены будут сняты так, как они уже сняты, было невозможно. Каждый день космос подкидывал нам какие-то невероятные неожиданности. Возможно, зритель, увидев это на экране, приблизится к нему, почувствует. Здорово, если у нас получится. Ведь это пространство правда прекрасное. Мне там все время хотелось петь. Я вернулась, и мне хочется продолжать петь. То пространство требует песни. И моя душа требует песни.  


Колонка Юлии Пересильд опубликована  в журнале  "Русский пионер" №107. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".