Классный журнал

Сергей
Петров

Мистика хрустальной мечты

В тот день мой смартфон взбрыкивал от сообщений так часто, что самое важное из них я мог и не запеленговать. Ничего духоподъемного, жизнеутверждающего, меняющего жизнь к лучшему в этих сообщениях не было. Особенно усердствовал Facebook. Он напоминал, что сегодня день рождения двенадцати «друзей», с навязчивостью сектанта заманивал в какие-то группы и предупреждал о суровых санкциях за плохое поведение.
 

В чем оно заключалось, поведение плохое?

Кто-то затеял в своей ленте обсуждение политических ток-шоу на нашем ТВ и их завсегдатаев — политических экспертов. Одного из них, гостя с (из) Украины, меня угораздило назвать «ушлый лысый хохол», и Facebook тут же разразился претензией: «нарушаете нормы сообщества». Какого сообщества? Чем нарушаю? Словом «хохол»? Так Гоголь еще писал, что душа у него наполовину русская, наполовину «хохлацкая». Тем, что я назвал политического эксперта лысым? Но позвольте, он действительно был лыс, этот эксперт. Да и в «ушлости» не было ничего оскорбительного. Его едва не били в студии, постоянно ругали. Другой бы уехал или появлялся в эфире реже. Этот — нет. Он приходил на все каналы, старательно изображал из себя дурака, а потом получал зарплату. Купил квартиру в Москве.

Нет, хороших известий от телефона в тот день ждать не приходилось. И поэтому я всего лишь мельком взглянул на его экран, когда брякнуло очередное сообщение и мелькнула нарисованная ладошка, помахал ею кто-то. Решил не обращать внимания. Листва на деревьях распускалась, солнце светило ярко, доигрывал свою пьесу апрель.

…К сообщению я вернулся на следующий день. Скорее повинуясь привычке узнавать все до конца, а не веря в способность смартфонов приносить хорошие вести, я открыл его. И — обалдел.

Это была она. Та самая девушка, которую я встретил полгода назад. Встретил и по собственной глупости потерял. Теперь к этому «потерял» следовало добавить «чуть», «чуть не» следовало добавить к этому.

Она смотрела на меня из синевы Facebook так же, как полгода назад, промозглым октябрем. Встреча с читателями, книга про Бакунина, я… Для меня был важен именно ее взгляд, взгляд больших глаз с карими зрачками, то ласковый, то осуждающий. Она мне показалась самой близкой тогда, и неплохо бы, подумалось мне, всегда быть с ней вместе. Я помнил все прекрасно. И то, что разговор наш получился скомканным. Я не узнал телефона и других контактов, я только имя узнал. Для меня, на тот момент именно обалделого, а не ошарашенного, она казалась утонченно-хрустальной: прикасаться нельзя, даже дышать следует осторожно. Нерешительность? Это у меня-то? Нет. Потом уже я понял: не в ней было дело, а именно в хрустальности, в хрустальности мечты, если хотите. Похоже, кто-то невидимый, не исключено, что герой моей книги, остановил меня тогда. Положил свою мощную ладонь на плечо и сказал: «Не торопитесь, Сергей. Мечта, если она ваша, имеет обыкновение возвращаться».

…Итак, я обалдело смотрел в экран. То веря себе, то не веря, решил уточнить: «Ведь это Вы были там тогда, верно?» Она ответила: «Да». Я признался, что часто вспоминал о ней. В ответ она мне послала «смайлик». Так началась наша переписка, и если я скажу, что она за всю историю человечества была самой большой, то не совру сильно. Написанного за два месяца хватило бы на толстую книгу.

Мы переписывались очень долго и часто. Пожалуй, в течение первых двух месяцев друг о друге было узнано все. Мы просыпались и ложились вместе. Однажды мне пришла в голову мысль: живем виртуальным браком. Но тут же я осудил себя: «Хорошее дело браком не назовут. Ты имел возможность в этом уже два раза убедиться».

Два месяца. За ними пошел третий. Обстоятельства складывались так, что встречаться мы могли только там, в Facebook. Она — в Питере, я — в Москве, прочие причины, и вдруг… месяц № 4.

Она сообщила мне, что будет в Москве одним днем. «Значит, — откликнулся я, — мы встретимся?» — «Совсем немного времени, — написала она, — два часа, три… Есть ли смысл?» Хрустальность снова заявила свои права. Маскируя недовольство обстоятельствами, я стал корчить из себя делового. И она, пожалуй, тоже.

Мы принялись доказывать друг другу, что встретиться в этот раз не получится. Мессенджеры наши наполнились невообразимой пошлостью. Аргументы из серии «мало времени» и «много дел» сыпались с обеих сторон неделю. И когда неделя истекла, когда «Сапсан» уже подползал к Ленинградскому вокзалу, а пошлость аргументов зашкаливала, на Москву обрушился дождь. «Есть у тебя, — гневно осведомился я, — зонт?» Она ответила, что зонты ненавидит. Я назначил время и место встречи. Изменить их было уже нельзя.

…Я видел ее, красивую и улыбающуюся, сидящую напротив за ресторанным столиком. Мне было хорошо, и я не понимал, что чувствовал. Даже официантка понимала, а я — нет. «Счастливее вас, — сказал она, когда мы уходили, — я пары не видела». Получается, мы счастливы были вместе.

Москва в тот день замерла точно. Улицы притаились. Мы шли по ним, узким, местами извилистым, от Тверской — вниз, ни одной живой души навстречу. Ну, может, одна или две души встретились на Патриарших. Мы шли по аллейному квадрату, розовый гравий приятно потрескивал под ногами. Ей позвонила подруга. Она подругу отчитала и потребовала оставить себя в покое хотя бы на два часа.

Я полагал, что не нужно молчать, неловкие паузы — сродни позору. Она тоже не молчала. Мы дошли до Поварской. Приблизившись к Гнесинке, я ткнул пальцем в сторону здания напротив.

— Это ВНИИ МВД, — сказал я голосом экскурсовода, — одно из мест работы писателя Петрова…

Вспомнилась история, услышанная мной когда-то от старожилов этого заведения, и я рассказал историю. Лет пятьдесят назад, а то и больше, первый этаж здания занимал детский сад, остальные четыре — ВНИИ МВД. Пятый этаж институт делил с музеем Экспертно-криминалистического центра. Среди множества экспонатов там имелись пистолеты, патроны и гранаты. Однажды двое научных сотрудников напились и повздорили из-за дамы. Та, по всей видимости, была красива (но не красивее тебя). Ссора переросла в дуэль. Мужчины зашли в музей, извлекли из-под стекол револьверы и попробовали стреляться. Не получилось: револьверы не сработали. Шпаг в музее не было, гранаты трогать побоялись.

Она улыбнулась и рассказала мне не менее смешную историю. Пришлось парировать матерным анекдотом. «Эх, — пожурила она меня, — Сергей Павлович». Я сказал, что не надо меня так называть, не на работе.

Мы миновали несколько переулков и вышли на Никитский бульвар. Большая желтая церковь, Пушкин и Гончарова в беседке, скульптурные. Я отметил про себя, что она, моя спутница, много красивее Гончаровой, и решил обнять ее. Обнял. И шагая вот так, не понимал: нравится ей так идти? Или нет? Она молчала. Теперь наш путь пролегал в обратную сторону — к Тверской, и, проходя мимо Дома-музея Гоголя, мне показалось, что Николай Васильевич взглянул на меня осуждающе. Я убрал руку. Мне стало не по себе. Мне показалось, что она, такая тонкая, хрупкая, воздушная, встретилась со мной ради обычного человеческого интереса, а может, ввиду обычной человеческой вежливости.

Бульвар, Большой и Малый Гнездниковские переулки, несколько автобусов с Росгвардией (гвардейцы нам показались не страшными, мой внутренний мир в те мгновения был куда страшнее), книжный магазин «Фаланстер» — все это проплыло перед нами за десять-пятнадцать минут. Экскурсия подходила к концу на Малой Дмитровке.

— Генеральная прокуратура, — доложил я.

— Знаю, — сказала она, — ты тоже там работал.

— Да где только я не работал…

Получилось так, что мы вместе прошли по моему прошлому. А мне хотелось шагать с ней в будущее. Ну мало ли, что кому хотелось.

Мы остановились у метро, ей уже было пора уезжать, и я предложил постоять какое-то время.

— Покурю, — объяснил, — и спустимся в метро, поедешь.

Она молча кивнула, я закурил, выглянуло солнце.

Передо мной стоял Пушкин. За Пушкиным высилась громадина серого здания с большими буквами на крыше: ИЗВЕСТИЯ.

«Где они, — обратился я к высшим силам, — где они, ваши известия?»

Сигарета предательски тлела. Наше время заканчивалось. Наверно, похожие чувства испытывает заключенный в тюрьме, к которому в последний раз приехала на свидание девушка. Она стояла передо мной, красивая, родная, близкая, хрупкая, как хрусталь.

— Пошли? — предложил я и в ответ не услышал ничего.

Ее голова уткнулась мне в грудь, а тонкие пальцы опустились на плечи. «Нет пределов, — шепнул кто-то внутри, — человеческому обалдению».

Я поднял глаза к небу. Это были хорошие известия. Хрустальная мечта сверкала ярко. Ей было спокойно и надежно в моих руках.


Колонка Сергея Петрова опубликована  в журнале "Русский пионер" №105. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".