Классный журнал

Николай Фохт Николай
Фохт

Игрок продолжается

12 октября 2021 19:45
Тут и такие попадаются рассуждения в номере: мол, да, был заядлым игроком Достоевский, но зато благодаря этому какого «Игрока» написал. Однако сам Достоевский переживал свою игроманию как мучение. Значит, спасать надо человека. Чем и займется штатный следопыт «РП» Николай Фохт на ближайших страницах.



Да совершенно никакого трепета
, страха никакого. Но и предчувствия или эйфории от предстоящего тоже не было.

 

Скорее, я размышлял о том, как по вечерам тускло, непривычно с керосиновой лампой и несколькими свечами. Квартиру я снял скромную, на отшибе, можно сказать. И не только потому, что денег жаль, — у хозяина дочь вышла замуж за русского офицера, укатила в Воронеж, можно было расплатиться российскими ассигнациями. А иначе грабительский обмен. В банковских конторах по тридцать процентов брали. И это еще ничего: по вечерам или в воскресенье, когда съезжаются новые отдыхающие, до пятидесяти доходит. И никто особенно не ропщет, в этом даже есть шик — в основном русские пользуют обменные конторы, а им в пылу игры вообще все равно.

 

Конечно, действительность обманула ожидания. Честно говоря, думал, что все тут с горящими глазами рыщут по городу, обсуждают на каждом углу события прошлого вечера, рассказывают небылицы о невероятных удачах и смертельных проигрышах; а еще думал, что тут действительно весь свет, цвет, сливки, богатейшие семьи Европы, с преобладанием, как обычно, русских. Все-таки нет. Никакого ажиотажа, глухомань. Русская речь слышна изредка. Даже по вечерам, когда самая игра, — штиль. Рестораны наполовину пусты, парк с водами (как он, курпарк?) прозрачен, свободен от людей. И контингент такой, разночинский. Самое главное, сюда действительно приезжают лечиться — поэтому ландшафт разбавлен бледными дамами за сорок, чахоточного, тут уж не промахнешься, вида мужчинами неопределенного возраста и рода занятий. Ни тебе пышных кружевных платьев, элегантных смокингов или хотя бы сюртуков из дорогих тканей, атласных, воздушных, с перьями, шляпок. Мужчины в соломенных канотье, женщины в соломенных шляпках, без особых изысков. Да, так все выглядит, так все на первый взгляд.

 

Разумеется, картинка резко меняется, когда зайдешь в «воксал», где казино (точнее, рулетка в нескольких залах, несколько залов для карт, буфет с закусками, столики, разумеется). Ты видишь других людей: острых, живых, без тени болезни на лице. Вот и фраки, вот и перья, вот и шампанское рекой. Но если приглядеться, станет ясно, что разодетая знать — процентов десять от всей аудитории, а основная масса — те же разночинцы, но в вечерних нарядах, наскоро припомаженные, в запыленных штиблетах, с какими-то однотипными, нелепыми перстнями на пальцах. Но вот тут жизнь, как ни крути. Ясно, что-то происходит за столами, очевиден неподдельный интерес участников: пот, жажда, спонтанные восклицания, обильная жестикуляция… Все как в постановке студенческого театра: искренне, но плохо. Идет игра, понимаете, игра, которая все искупает. Людишки, человечишки проживают свои короткие игральные жизни от победы до полного краха. Они делают это честно, они не смеют противиться великой и беспощадной судьбе — гибнут по-разному, кто с достоинством, а кто совершенно потеряв лицо. Как в настоящей жизни.

 

Я тут уже раз десятый, даже ставки делал — меня интересует рулетка, причем конкретная, в угловом помещении, где все время один-два человека и крупье такой, предпенсионного возраста, с плохим английским и французским. Даже стандартные словечки «ставки сделаны», «черное», «красное», «зеро», которые мой фаворит выкрикивает на французском, разъедены немецким — изнутри, совершенно безнадежно, нереставрируемо. Все мне тут нравилось — и расположение, и немноголюдность, и подслеповатый крупье, и то, что сам стол был явно старый и к тому же меньший по размеру. Я даже тайком испытывал его, навалился пару раз во время игры всей своей массой — люфт был приличный, запасной шарик едва не выскочил из своей выемки на навершии колеса. Самое главное, у престарелого начальника колеса не было сменщика. В общем, это логично — тут интенсивность минимальная, не знаю уж почему. Может быть, из-за изношенности оборудования, включая моего фаворита, а может, потому, что в дальнюю комнату редко заглядывал официант — играли в основном новички, небольшого, судя по ставкам, достатка. Тот самый и любимый отшиб, периферия, то, что нужно.

 

Конечно, идеальным было бы до закрытия воксала завладеть шариком для рулетки. Мне необходимо подержать его в руках, сравнить параметры, взвесить в прямом смысле. Однако убедился, что нереально. Даже за моим затерянным столом зорко следили распорядители, их дозоры были логистически выверены, действительно, каждую минуту любой стол был в поле зрения. Да и крупье держал под цепким взглядом свой убогий приход, мышь не проскользнет. В общем, в рабочие часы не получится.

 

И я затеял вторжение.

 

Перед самым закрытием столов, в половине одиннадцатого, я заказал себе бокал мозельского и подошел с ним к окну. Я с первых дней приметил, что окна в заведении закрывались только на нижний шпингалет: летом даже тут случалась жара, окна открывали днем, вечером запирали на нижний замок — каждый день залезать на верхотуру лакеям было лень. Нет, все-таки уточню: не все окна. Два, в разных концах зала, для сквозняка. Одно как раз рядом с вожделенным столом и закутком. Потягивая вино, облокотился спиной на подоконник и левой рукой поднял шпингалет. Поставил бокал на высокую консольку для канделябра, заложил обе руки за спину: пальцами одной ухватился за затвор замка, другой просунул в приоткрывшуюся щель толстую спичку Ирини. Плотно прикрыл окно — чтобы не распахнулось от сквозняка.

 

В два ночи, в кромешной темноте и глухой тишине, переодевшись в черный спортивный костюм с капюшоном, в кроссовках, разумеется (если бы кто и увидел, не понял бы, что это вообще человек), я залез в окно воксала. Мне и нужно было всего пять минут. Первым делом я снял запасной шарик и достал свой. С замиранием сердца, подсветив телефоном, сравнил. Уф, как две капли воды. Это невероятная удача. Достал электронные карманные весы для ювелирки, взвесил шарик казино. Сердце бешено забилось в груди — шесть и две десятых грамма. Вес моего, который должен был послужить доброму делу, я, конечно, знал — шесть и три. Я очень волновался, что он будет слишком тяжелым, но все в порядке. Все исходные элементы большой, но такой нужной человечеству аферы в наличии. Осталось только дождаться приезда Федора Михайловича Достоевского в Бад-Хомбург и приступить к операции. Точнее, нужен мне был не сам Федор Михайлович, с ним, в его нынешнем состоянии, каши не сваришь.

 

Вот говорят, что Достоевского судят по его текстам — от этого он в мемуарах и исследованиях всяких выходит человеком болезненно сумрачным, перманентно страдающим, тягостным в быту. Мол, на самом деле все не так: Федор Михайлович весьма часто озорничал, шутил, любил вокруг себя молодежь. Молчалив в основном, но если вдруг заговорит — не остановишь. Лично мне совсем непонятно: а почему из его произведений он таким проистекает? Что ни возьму, всюду из текста рвется жизнь, энергия, ирония. Его герои — супермены, другого слова и не подберу. Они порою много говорят (ну да, у этого тоже есть известные причины), подчас произносят глубокие, а то и глубокомысленные максимы, терзаются, мечутся, сомневаются. Но как энергично! С какой страстью, с упоением каким. Ни малейшего занудства. Романы Достоевского легкие, текст, мысль, мораль — как на ладони. Вслух не читал и аудиокниги не слушал, но уверен, что проза его мелодична, комильфо для уха. Откуда репутация сложных, скучных, заумных текстов у его приключенческих, авантюрных любовных и детективных романов? Слава богу, не надо отвечать на этот вопрос. Наше дело какое — простое: помочь Достоевскому. Ну то есть это помочь как раз и возникло из-за репутации страдальца. Нет, я тоже одно время был уверен, что великий русский писатель был глубоко несчастным и больным человеком. Больным — да, это сложно отрицать. И несчастным тоже по идее, исходя из драматической биографии, должен был. Драма и травма на Семеновском плацу, каторга, ссылка, падучая, чахотка — этот букет кого хочешь выбьет из седла. Но в том-то и дело, что Достоевского не выбил. Вот люблю я московский памятник Меркурова у Мариинской больницы, на Божедомке. Во дворе дома, где вырос писатель. Он да, пластически трагичный. Известно, что позировал скульптору Вертинский, и весь декаданс начала двадцатого века (скульптор приступил к работе в десятом году, а закончил в тридцать шестом) просочился в произведение. Достоевский там будто в больничной, а то и в смирительной рубашке, потерян и даже жалок. Полное ощущение душевной болезни, безвыходности и беспомощности. Бесы будто попутали. Ну да, такому Достоевскому хочется помочь, вытащить его из мутной пучины, из депрессии и надвигающегося безумия.
 

Но вот если почитать автора, если даже изучить пару жизнеописаний, мемуары знакомых, как-то остывает это желание. Не потому, что «в жизни» Достоевский разочаровывает (никакого cancel culture). Просто совсем другая фигура вырисовывается. Сильный, как раз не сломленный человек, достаточно эгоистичный, чтобы позаботиться о себе и своих интересах, честолюбивый, любвеобильный. Да, наверняка, как всякий темпераментный человек, Федор Михайлович сдерживал, запирал своих драконов в клетке. Но что-то незаметна (мне) растерянность, фатальные сомнения — и уж точно беспомощным и запутавшимся Достоевский никогда не был.

 

Недуги мешали, но и к ним он относился критически, осознанно, трезво. И к падучей своей, и к чахотке, даже к гэмблингу, влияние которого тоже немного преувеличено.

Самое главное, что, мне кажется, сразу искупает грех игровой зависимости, — он написал «Игрока». Роман о своей мечте. Если бы не Христос, который руководил писателем безусловно и тотально, если бы не моральная установка, если бы не потребность обязательно обозначить, что хорошо, а что зло вселенское, это был бы роман с очень счастливым концом. Алексей Иванович абсолютно закономерно выиграл двести тысяч франков и по-хорошему, по правде жизни должен был жениться на Полине, тем более что она его тоже любила. Но в христианском мире Достоевского шальные деньги не могли принести счастья. Герой становится пропащим игроком, любовь всей его жизни несчастна — да что там, все несчастливы. Но хитрость в том, что они несчастливы слишком опереточно, театрально. Достоевский смиренно (но и лукаво, мне кажется) прокладывает именно такой финал, потому что не должны быть счастливы вот такие люди и таким путем. В жизни-то это случается, а в его мире — не должно. Хотя всю первую половину романа он радостно живет со своими персонажами, сочувствует им, понимает их, дает каждому, что тому надобно. А потом отбирает — сухо, немногословно, пряча как бы глаза: так надо, господа, сами знаете.

 

Потрясающе — в любой прозе Достоевского, а в «Игроке» точно, очень много действия. Сюжет развивается в сумасшедшем темпе, никаких провисаний, с места в карьер. На действие посажены размышления героя, довольно долгие диалоги, пространные описания. Его романы не для кино — для театра. В текстах его шекспировская энергия; не надо ничего воображать, додумывать — сами слова творят бушующую, бурлящую, стремительную и неостановимую реальность. Сцены «Игрока» настолько динамичны, что само собой возникает слово «комикс». Тем более что герои не схематичны, но наоборот, очерчены лаконичными линиями и очень контрастно. Яркие, энергичные картинки складываются из упругой, надвременной прозы.

 

Ну и главный герой, Алексей Иванович, — супермен. Скромный, казалось бы, забитый учитель — а сколько смелости, достоинства. Как он ставит на место генерала, как не жалеет себя в отношениях с Полиной. Ну и в сцене с выигрышем он, безусловно, получает сверхспособность…

 

Я это к тому, что зависимость от игры в рулетку, конечно, тяготила Федора Михайловича. Но предположу, что не от осознания самой этой зависимости. Ему, конечно, нравилось играть, и он, разумеется, видел в этом смысл. Может быть, считал, что рок, судьба, случай задолжали ему — за страдания, за его талант. И что же из этого следует? А то, что помочь нужно конструктивно. Осуществить мечту писателя, дать ему выиграть этот злосчастный миллион. Что это даст? Да все. Достоевский расплатится с долгами. Достоевский обустроит быт, образ жизни, к которому он стремился, — работать не за деньги, а ради творчества. Достоевский, может быть, поселится в теплых краях, что пойдет на пользу и его эпилепсии, и чахотке. Наконец, Достоевский, скорее всего, избавится от игровой зависимости. Утверждение кажется сомнительным, но если правильно все сделать, если верно рассчитать да устроить, будет именно так.

 

И я сказал «Достоевский»? Это не точно, Достоевский как раз может не справиться. Тут нужен еще человек, помощник.

 

Вообще-то, изначально план был другой. В нем было много участников, он был многоходовый, затратный, смахивающий на один из сценариев франшизы про друзей Оушена. Он был сложным, но менее рисковым. Хотя как сказать. Если бы об афере узнал Достоевский, был бы скандал, который нанес бы непоправимый урон писателю. И весь замысел обнулился бы. Если в двух словах, я хотел устроить фальшивое казино, с подставными игроками, персоналом и дешевым шампанским. Но понял, что Достоевский оказался бы в этой игре героем своего «Дядюшкина сна». Да и мороки очень много. Я отказался в пользу почти естественного хода событий.

 

В интернете без труда я нашел нужное оборудование. Управляемый электронный шарик. Как уж он там устроен, я не знаю, но процесс в общем простой. Идентичный по размеру и весу шарик запускается в колесо рулетки и управляется с помощь пульта, похожего на метку автомобильных ключей. Я предполагал, что устройство это не вполне легально, на «АлиЭкспресс» не закажешь, хотя наверняка делают его китайцы. И вообще, я мало рассчитывал на удачу именно этого плана, поэтому были и вариант «Б», и вариант «В». Но внезапно все получилось с первого раза.

 

На электронное письмо мне никто не ответил. А я даже сочинил историю, что игрушка нужна для поздравления нашего босса, который играет на рулетке. Рядом с имейлом был телефон. Молниеносное расследование показало, что номер зарегистрирован в Вологодской области. Ладно, не очень-то и далеко. Я набрал.

 

— Я по объявлению о шарике.

 

— О каком шарике? — Молодой человек на том конце, казалось, и не удивился.

 

— О шарике для рулетки, электромагнитном.

 

— Вы уже не первый звоните, я даже не знаю, о чем речь, о каком шарике.

 

Молчание. Я подумал, что именно так и должны вести себя хакеры и прочие айтишники. Или гениальные изобретатели. Или интернет-мошенники.

 

Пауза длится. Я не вешаю трубку.

 

— Так что это за шарики и зачем они вам нужны?

 

Ага, попался.

 

— Нужны для доброго дела. Но я должен сам посмотреть, проверить, опробовать. Ну и сколько стоит?

 

Короче, мы договорились встретиться в центре Москвы, Иван, так назвался продавец, живет тут уже четыре года. Я его, кстати, не просил о себе рассказывать. Устройство стоило двести долларов. Я предложил сто пятьдесят. Иван торговался лучше и не уступил ни цента. А когда и если мне эта штука больше не понадобится, я смогу ее сбыть?

 

— Ну уж точно не мне, — усмехнулся Иван. — Но вообще, совет: даже не думай перепродавать. Можешь в такие неприятности воткнуться, двести долларов покажутся тебе просто подарком судьбы.

 

Ладно, устройство у меня есть. Но в Моск-ве потренироваться негде, как известно. Ничего, наверстаю в Бад-Хомбурге.

 

— Так вы, Анна Григорьевна, говорите, вас хозяйка квартиры ко мне направила?

 

Еще бы не направила, за двадцать-то талеров.

 

— Да, она сказала, что вы будто… доктор… в какой-то мере. Избавили ее племянника от этой привычки. Вы понимаете.

 

— Да нет, конечно, я не доктор, обманывать вас не стану. Хотя привычку, которую вы имеете в виду, все-таки можно и болезнью назвать.

 

— Ну нет, сударь. Болезнь — это другое. А это слабость и распущенность, так я считаю.

 

— Хорошо. Но дорогая Анна Григорьевна, я знаю, кто вы, кем является ваш муж, и наслышан о трудностях, с которыми сталкивается ваш безусловно выдающийся супруг. И уверяю вас, я в силах помочь вам.

 

Достоевская смутилась, но все-таки произнесла:

— Я, разумеется, на все готова, чтобы помочь Федору Михайловичу. Но мы теперь стеснены в средствах. И не в последнюю очередь из-за пристрастия Федора Михайловича…

 

— Уверяю вас, это совсем не проблема. Мои услуги будут стоить вам пустяки. Десять рублей золотом и автограф Достоевского на экземпляре «Игрока».

 

— Но сейчас и десяти рублей нет. Стыдно сказать, но раз уж вы все равно знаете… Я недавно снесла в ломбард последнее приличное шерстяное платье. Сейчас лето, но что осенью и зимой будет… Я холода, может быть, и не страшусь, больше со стыда боюсь сгореть. Вы себе не представляете, как это… Я ничего… Мы ничего не можем планировать, мы в долгах, в Россию дорога заказана. Кредиторы посадят Федора Михайловича в тюрьму.

 

Она заплакала. Достала из рукава платочек. Совсем молодая, трогательная, вовсе не такая, какой представляется в книжках, в кино. Она только учится быть самостоятельной, женой, помощницей. Я рассчитывал на другое. Но и отступать было некуда.

 

— Прошу вас, не надо плакать. Вот выпейте воды. Уверяю вас, в конце нашего так называемого лечения вам будет чем со мной расплатиться. Но призываю вас быть твердой, сейчас самое время.

 

— Что же я должна делать?

 

— Вы должны пойти с Федором Михайловичем в воксал и играть в рулетку.

 

— Господи…

 

— Именно так. Я дам вам тысячу франков, в долг. Ставить вы будете, как я прикажу. Только на красное и черное. Еще возможно зеро, но это в самом конце нашего курса.

 

— Так это сколько дней будет?

 

— Не меньше недели, думаю. Может быть, в пять уложимся.

 

— Ох, вы тоже приверженец системы? Федор Михайлович мне рассказывал, у него своя есть. Я не очень разобралась в тонкостях. Единственное, что уразумела, — муж считает, что надо не обращать внимания на проигрыши и ставить. Только все равно проигрывали, даже когда я была рядом. И я тоже ставила, все впустую.

 

— Теперь будет иначе. Но это самое простое. Вы выиграете много денег. Но все будет бессмысленно, если вы не договоритесь с Федором Михайловичем.

 

И я раскрыл перед Анной Григорьевной свой план. Она должна убедить мужа, что ей было озарение. Как Германну в «Пиковой даме». Что она знает, на что ставить. Что она уверена, что Федор Михайлович с ее помощью выиграет. Она готова благословить его на это и никогда не ругать, если он все проиграет. Но есть условие. Если будет крупный выигрыш, Достоевский прекращает играть. Они расплачиваются с кредиторами, выкупают приданое Анны Григорьевны, часть денег вкладывают в дело, часть в издательство. Покупают дом в Ницце, скажем. Она полностью освобождает мужа от финансовых забот — только творчество его должно волновать. И да, она верит в слово своего мужа, но лучше пусть это будет расписка вот такой формы — я дал Анне Григорьевне проект записки, осталось переписать своей рукой.

Достоевская обомлела.

 

— Да он никогда не пойдет на это, Федор Михайлович гордый человек.

 

— Вам придется убедить его. Нажимайте на то, что выиграет он, а вы только проводник этого озарения, которое предназначено вашему супругу. В конце концов, вы не хотите выиграть миллион?

 

— Миллион?!

 

— Так разве не о миллионе мечтает ваш муж?

 

— Так вы уверены, мы сможем?

 

— Гарантирую. И вы ничем не рискуете: проиграете — я сам виноват, потеряю тысячу.

 

Озадаченная Анна Григорьевна пошла домой. Я знал, что все будет непросто. Но и уверен был, что Федор Михайлович клюнет и на Пушкина, и на мистическое озарение, и на то, что жена сама потакает его слабости. Разумеется, ради шутки он подпишет мой контракт.

 

Дело за малым — надо выиграть миллион.

 

Вообще-то я хорошо подготовился. Несколько недель тренировался в своем углу, с моим дедушкой-крупье. Все было довольно просто. Самый верный способ — ставить на цвет. Потому что легче всего шарику перепрыгнуть в соседнюю ячейку. Но выяснилось, что при известной тренировке можно решать и более сложные задачи. Главной из них было зеро. Тут надо в несколько приемов продвигать шарик с помощью пульта к заветному нулю. Сам я почти не играл: сложно быть за столом и незаметно управлять процессом. Помогал другим, наименее счастливым игрокам. Но те самые тысячу франков я все-таки выиграл на красном/черном, в последний день тренировок.

 

Через два дня я получил записку от Анны Григорьевны: «Сегодня идем играть». В четыре пополудни я был в воксале. Увидев чету Достоевских, сделал знак Анне, чтобы она отошла в женскую комнату. На полпути, когда Федор Михайлович потерял жену из виду, я приблизился к Анне и скороговоркой напомнил, как мы договаривались. Любым способом заставить Достоевского играть со старичком, в углу. Играть только на красное-черное, и чтобы я слышал или видел, куда сделана ставка. Если я сниму перстень и положу на стол, ставить на зеро. Но это будет редко и не сегодня — в последние дни этой безумной недели.

 

Все прошло отлично. В первый день играли осторожно. Федор Михайлович пару раз проиграл, для порядку, а потом до самого вечера поднимался. Выигрыш составил двадцать тысяч франков.

 

Разумеется, они были тут назавтра, у того же стола. Достоевский сам выбрал его как счастливый. Анна регулировала ставки, я ее и в этом проинструктировал. С одной стороны, спешить было нельзя, с другой — затягивать тоже опасно: почуют неладное, раскроют. Самое худшее — поменяют шарики. Тогда все пропало.

 

Во второй день Достоевские выиграли двести тысяч.

 

В третий — четыреста. С двух ставок. Вторая была на зеро.

 

Три последних дня Достоевский делал по одной ставке на зеро. Ва-банк. Нам повезло: никто не верил, что зеро выпадет три раза подряд. Поэтому рядом ставок не было. Итоговый выигрыш составил три с половиной миллиона франков. Мы бы и быстрее выиграли, но шарик меняли раза четыре, приходилось пережидать и понемногу, тысяч по десять опускаться.

 

Через неделю я получил письмо и посылку от Анны. Она сообщала, что Федор Михайлович после выигрыша очень переменился. Стал послушен и нежен. Про рулетку и не вспоминал. А когда Анна Григорьевна спросила, не скучает ли он по игре, спокойно, без фальши ответил, что теперь уж никогда — будто пирожных объелся. Да и вообще, сбылось все, о чем он мог только подумать. Как и договаривались, деньги вложили, на неделе возвращаются в Санкт-Петербург, расквитаться с кредиторами. А потом снова в Европу, домик присмот-реть где-нибудь на юге, может быть, и вправду в Ницце. Книжку с автографом и десять рублей золотом внутри прилагаем, пишет Анна Григорьевна. И еще новость: Федор Михайлович решил написать второго «Игрока», продолжение. Говорит, не нравится ему, чем все закончилось.

 

О, сиквел «Игрока» — это круто.   


Колонка Николая Фохта опубликована в журнале "Русский пионер" №104Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (2)

  • Роман Бескровный Доброго здоровья, Николай Вячеславович! Обычно, наш брат из поэтической среды не любит долгое чтение. Начнёт читать, читает, читает и вдруг обнаруживает не интерес.
    А у Вас меня заинтересовала манера изложения. Хотя тема выдающегося писателя занимает центральное место на РП уж очень долго.
    Понимаю, что это мнение редакции. Добавлю нестандартно: Берегите себя от Ковида.
    1
    •  
      Николай Фохт
      13.10.2021 14:51 Николай Фохт
      Вы тоже заметили про Достоевского? и про ковид - спасибо, сделаю все возможное)
104 «Русский пионер» №104
(Сентябрь ‘2021 — Октябрь 2021)
Тема: Достоевский (игра)
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям