Классный журнал

Сергей
Петров

Рулетка смирения

Он грандиозный мастер, конечно. Сцена беседы следователя Порфирия Петровича с Раскольниковым — потрясающая сцена. Та самая, где произносится: «Вы и убили-с». Все психологически выверено, достоверно, ни одной лишней эмоции. На наших глазах машет ручонками человечек, «тварь дрожащая», пытаясь уйти в отказ: «Это не я убил», «…если вы меня виновным считаете, зачем не берете вы меня в острог?», — но всем понятно: «губка дергается», увяз коготок и сказке конец, приплыл, прижат к стенке. Это вершина не только литературного мастерства, но и профессионального, тон верно угадан автором. Так вот допросить, чтобы влезть внутрь человека, вывернуть его наизнанку и вынудить (пусть не сразу, пусть с невольной помощью Сонечки) явиться с повинной, не всякому следователю дано. Грандиозен! И в этой сцене, и, несомненно, в других.

На этом дифирамбы заканчиваются.

Не мой Федор Михайлович литературный кумир. Вы уж извините. Из мрачных писателей (а Достоевский именно мрачный писатель) мне больше нравится Леонид Андреев. Он много мрачнее, но не так назойлив, не поучает, и это ценно.

Достоевский же, этот лобастый человек с бородой и в сюртуке, перебирает в кармане фишки и бродит вокруг рулетки вечности. Фишки — это человеческие чувства и смыслы. Он играет ими. А они, пропитавшись его духом, играют нами.

Я вспоминаю свой первый кабинет, под номером 37. Два стола, стулья, шкаф, сейф и лавки вдоль стен. В нем учинялись допросы, шились дела и играли в карты.

У нас была крепкая компания: эксперт-криминалист В, следователь Д, адвокат Х и я. Адвокат, кстати, был в недавнем прошлом следователем, его постоянно тянуло в «родную гавань», многие здесь навязывали его услуги обвиняемым, но «ментовским» адвокатом он все же не был — интересы клиента не предавал, не шел на поводу у следователя. Он обладал хорошим чувством юмора, однако смотрел на нас глазами грустными, бесконечно грустными, как у Достоевского.

Однажды адвокат Х зашел к нам поздним осенним вечером, темень на улице, дождь струился по оконным стеклам. В кармане у него была бутылка коньяку и колода карт. Мы, уставшие и озлобленные пролетарии правоприменительного труда, все поняли с полуслова. Дверь в кабинете закрыли, выставили по центру лавочку, расселись вокруг и принялись играть в «козла» на деньги. В паре со мной играл эксперт В. Мы по большей части проигрывали.

Поначалу ставки казались копеечными, поэтому расставание с деньгами проходило легко, с шутками, прибаутками. Но потом нас стал пленять азарт, терялась нить времени, и проигрывали уже с истериками, нещадно хлестали картами поверхность лавочки, точно виновата в нашем проигрыше она, эта конструкция из дерева с незамысловатыми узорами.
 

Эксперт В метался по кабинету, заламывая руки и проклиная всех. Он что-то выкрикивал про жену и про дворян, стрелявшихся из-за подобных неудач.

А человек со взглядом Достоевского и ужимками шулера произносил укоризненно:

— Не нужно горячиться. Смиритесь.

И сгребал в широкую ладонь монеты и мятые купюры.

…Смирение — главный сектор рулетки Достоевского. Играя чувствами читателей (не одного-двух, а миллионов!), поучая, он упорно ставит именно на него и призывает ставить нас. Поставьте, и будет вам счастье. Но выпадает неизменно зеро.

«Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость! Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на своей “ниве”… Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собой…»

Это слова Ф.М. Достоевского из речи о Пушкине, произнесенной в 1880 году на заседании Общества любителей российской словесности. Ими пронизано большинство его произведений. Они звучат величественно и красиво, но вряд ли кого-то тронут и заставят поменяться.

Они вроде как похожи на Евангелие, но идут отнюдь не от Бога, а от него, Достоевского. Великий русский мыслитель, евразиец Константин Леонтьев, восхищаясь в своей работе «О всемирной любви» писательским гением ФМ, все-таки с подозрением подмечал: какой-то не совсем он у нас «церковный», Федор Михайлович, не сектант ли? И Соня Мармеладова вся такая «божественная», но «молебнов не служит», «к мощам не прикладывается». И монахи в «Братьях Карамазовых» говорят «не совсем то, или, точнее выражаясь, совсем не то», автор над некоторыми из них открыто потешается. Достоевский, сообщает Леонтьев, дружил с монахами, конечно, но вместо того, чтобы учиться у них, пытался учить сам, поэтому и не понял Церковь, не сделался ее настоящим воином.

А стремился ли понять и сделаться? Быть может, изучал для чего-то другого? Чтобы создать свое учение, философию, религию. Пожалуй, такая игра стоила бы свеч, но тут, что называется, «не верю». Не может быть учением то, что вторично.

Другая причина несостоятельности всех этих «смирись», «сломай свою гордость», «потрудись на своей “ниве”» — несоответствие ни прошлому, ни настоящему. Всегда, любому человеку нужна не только правда, но счастье и справедливость. А у слов Достоевского «перевод» следующий: «заткнись», «не высовывайся», «не стремись улучшить свою жизнь» («всяк сверчок знай свой шесток», «тебе не быть генералом, сынок, у генерала свой подрастает» и т.д.). И тут хоть Церковь в помощь призывай, хоть все небесные силы — нет этим словам веры, эти слова удручают, раздражают, но никак «не наставляют на путь истинный».

Вот, как говорится, еще был случай. Приехал недавно в одну область «московский барин». Нашел тихую и спокойную деревеньку. Огляделся и сказал местным жителям: «Ребята, скучно живете, бедно. Работы нет, церквушка у вас покосившаяся, давайте я вам помогу». Ребята согласились: «Конечно, господин хороший! Помоги, отец родной!»

Занял барин ряд территорий, отстроил базу отдыха, конюшню открыл, возвел новенькую церковь, ее освятил батюшка, может, и базу с конюшней освятил. Работа у людей появилась, появились даже деньги. Но вместе с работой и деньгами возникло другое. Тихая деревушка превратилась в шалман: толпы народа, пьянки, мусор, грязь, навоз повсюду — привет конюшне. «Ну и что, — сказал бы Федор Михайлович, почесывая бороду, — и не так страдали. Терпите, сломайте гордость, потрудитесь на своей “ниве”! Вон церковь какую красивую вам поставили!»

Однако не такими уж смиренными оказались местные жители. С работы увольняются, кляузы на барина строчат и церковь его не посещают, в свою ходят, в старенькую, покосившуюся. Странные, неблагодарные люди.

Ну и самая главная причина неприятия, пожалуй. Мы не верим в эти слова потому, что автор их — не истязающий себя вечным постом монах, не висящий во имя искупления грехов на крючьях. Это игрок, проповедующий о всемирной любви, но свою «маленькую» любовь регулярно предававший (а случалось, и продававший) в европейских казино. Человечеству после его смерти досталось громадное творческое наследие. Жене — громадные долги. Не очень это все вяжется со словами о ломке гордыни и отрешенном труде над самим собой. Это все равно что прочитать проповедь о скромности, сесть в сверкающий лимузин и укатить в роскошный особняк.

…Эх, Федор Михайлович! Увлекательная была игра, спору нет. Но не вышло. Встали бы, выкинули свои фишки, достали карточную колоду, перетасовали и сыграли бы по-новому!


Колонка Сергея Петрова опубликована в журнале "Русский пионер" №104. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".