Классный журнал

Сергей
Петров

Нормозатворничество

На первом же педсовете Нина Николаевна сказала:

— Главное в вашей работе — соблюдение педагогических норм и правил.

На вопрос, какие именно нормы и правила имеются в виду, Нина Николаевна ответила уклончиво:

— Я, — заявила она, — не Копенгаген…

Под Копенгагеном, по всей видимости, подразумевался не столько город, сколько компетентность Нины Николаевны в вопросах педагогики.

А она, между прочим, служила старшим педагогом.

…История, которую я вам расскажу, происходила в лагере, в бывшем пионерском лагере, в 1994 году. Давно уже не трещали на ветру красные стяги, не трубил по утрам горн, не грохотали барабаны. Не было пионерии. Был просто лагерь отдыха для детей, чьи родители служили в Омском УВД, и были вожатые: студенты пединститута, инспекторы по делам несовершеннолетних, зачем-то — пэпээсники и мы, слушатели Омской высшей школы милиции. Нас наградили такой «командировкой» за победу в городском КВН. С инспекторами все и так понятно — по профилю. Как пробрались в ряды вожатых сотрудники ППС, я не знаю.

Мы ехали туда с твердой уверенностью: работать нам не придется. Мы знали, что у нас будут напарницы, студентки пединститута. Они и займутся детьми, ведь это — нормально. Ну а наша роль — так, конвой, антураж. Привести детишек в столовую, увести из нее, сопроводить на пляж.

У кого-то так и вышло.

Мой товарищ Дмитрий, например. Пока его напарницы нянчились с шестилетними детьми, он любил сидеть на качелях, листая томик доктора Фрейда. Если вы думаете, что он просто читал, то заблуждаетесь. Дмитрий, что называется, пробовал моральную устойчивость женщин «на зуб».

К нему подходили девушки: вожатые, медсестры, работницы столовой. Он с ними подолгу беседовал. Черного цвета томик, спокойная и тихая речь — все это создавало атмосферу пасторской проповеди, если бы не обнаженный его торс. Кроме джинсовых шорт и шлепанцев на Дмитрии (атлетически сложенном Дмитрии) ничего не было.

Под утро нашего «проповедника» можно было наблюдать шагающим из чужого корпуса в свой с весьма довольной физиономией. Он даже что-то тихонько напевал или насвистывал.

Ближе к полудню выспавшийся и готовый к очередной «проповеди» Дмитрий опять устраивался на качелях.

У другого друга — Миши — дети были девятилетними. Напарница его обходилась с детьми лихо, Миша по большому счету был не нужен, он ей, скорее, мешал. Предоставленный сам себе, Михаил крепко подружился с вожатым из соседнего отряда, студентом-медиком Белоусовым, печальным философом и убежденным пьяницей.

Утром они приводили детей с завтрака и отправлялись к Гиви. Добродушный толстый грузин, тот торговал пивом из бочки в близлежащем селе. Он сидел на стульчике, под бочкой дремала большая косматая собака. «Тем дольше пиво стоит, — любил повторять Гиви, — тем оно крэпче».

Уложив днем детей спать (сон-час), друзья вновь покидали лагерь. На этот раз они шли в сельский магазин. Там они покупали бутылку винного напитка «Степное» и распивали его в тени сосен.

Вечер завершался водкой. Ее закусывали пряниками, печеньем, яблоками — всем тем, что не тронули дети в полдник.

Так было всю первую неделю, это точно. Утром — пиво, днем — «Степное», вечером — водка. Иногда Миша пытался протестовать, но медик Белоусов авторитетно уверял, что нарушение суточной нормы может нанести непоправимый урон здоровью, и протесты прекращались.

Мне же в атмосфере праздности жить не довелось.

Дети в моем отряде (одиннадцать-двенадцать лет) оказались слишком шумными. Напарница, студентка пединститута в соломенной шляпе, выглядела подозрительно кротко. В первый же день я застал ее сидящей на скамейке и плачущей.

— Они меня не слушаются, — пожаловалась несчастная девушка, — они орут, носятся по лагерю, неуправляемые…

Мне стало стыдно. Шляпу я ей посоветовал снять.

Не помню, какой ключ к детской совести был найден мною изначально. Я просто пошел к детям. Я заговорил с ними, не имея ни малейшего представления о педагогических нормах и правилах.

В такую же ситуацию попал и мой третий товарищ — Андрей. И это было хорошо: не один я выпал из праздности и пьянства.

Два отряда фактически были объединены в один, и мы приступили к выработке собственных норм и правил.

Нарушение дисциплины каралось жестко. Чуть ли не по-армейски. Правила поведения были начертаны на ватманах. Ватманы — повешены в детских палатах.

Нарушать порядок нельзя. Соблюдать распорядок — необходимо. Если виноват один, отвечают все. И не просто отвечают. Дети лишаются вечерней дискотеки. Вместо нее (дискотеки) они занимаются… строевыми занятиями.

Были и «пряники». Анекдоты перед сном, песни под гитару. В один из таких «творческих вечеров» дети назвали исполняемые нами песни «очень хорошими» и поинтересовались: почему на дискотеке крутят всякую фигню?

День ото дня досуг становился все разнообразнее. Свежи еще были воспоминания о военной дисциплине «Тактико-специальная подготовка», и мы устроили детям «Зарницу» по соответствующим «лекалам»: дозоры, секреты, группы захвата и блокирования, засады. Бывало, что несколько раз мы устраивали тайные ночные выходы к реке, разводили костер.

Миша и Белоусов делали нам замечания. Упрекали в нарушении дневных норм, в легкомысленном отношении к здоровью. Но прошло какое-то время, педагогическому процессу предались и они. Белоусов даже вспомнил какие-то игры из своего детства.

…Как-то у детей возник вопрос о пио-нерах, наши рассказы о советском прошлом их взбудоражили.

— Почему сейчас нет пионеров? — недоумевали они. — Ведь это было так здорово!

Подошел мальчик из моего отряда и сообщил, что, помогая кладовщице на складе, он увидел красное знамя.

— Ой, да забирайте вы весь этот хлам! — махнула рукой кладовщица.

На следующий день под бурные аплодисменты детей перед нашим корпусом была поставлена стремянка с бюстом Ленина. Саму стремянку завесили красными полотнами. Помимо «Будь готов! Всегда готов!» полотна содержали и совсем уж революционные лозунги: «Вся власть Советам» или «Да здравствует мировая революция». На балконах также реяли красные знамена.

…В лагере начали судачить: корпус, где живут отряды № 3, 4, 5, 6, превратился то ли в Ревком, то ли в Гуляйполе. Там творится какой-то сепаратизм.

К нам потянулись вожатские делегации других отрядов. Студенты, инспекторы по делам несовершеннолетних, бойцы ППС — все перенимали опыт. Когда явилась Нина Николаевна, детей уже принимали в пионеры. Звучала та самая клятва: «Я (фамилия, имя, отчество) перед лицом своих товарищей…», на детские шеи повязывались красные галстуки.

Дети были счастливы. Уже не приходилось просить директора взять нас вожатыми на следующий год, она сама умоляла приехать.

И мы, разумеется, приехали.

Весь лагерь стал играть в наши игры. Все шло мимо привычных лагерных норм. Нами были введены нормы новые. Соблюдать их ни у кого обязанности не было. А вот желание — было. Доходило до того, что к нам подходили дети и предлагали:

— Может, ну ее, эту дискотеку? Может, строевой подготовкой займемся вечером?

Да, дети были счастливы. Дети желали встречаться с нами снова и снова. У меня до сих пор хранятся отрядные фотографии с множеством пожеланий детским почерком на обратной стороне. «Самому лучшему вожатому», «самому любимому вожатому», «будьте счастливы» и т.д.

…В 1996-м, когда мы окончили свой вуз и покинули город Омск, нашу команду представил в лагере только один человек — медик Белоусов.

— Где Сергей Павлович? Где Андрей Валерьевич? Где Михаил Владимирович? — спрашивали его наши повзрослевшие дети.

Ему оставалось в бессилии разводить руками.

— Уехали, — говорил он, — жуликов ловят…

Белоусов загрустил и запил. Ему были неинтересны новые вожатые. Нас не было. Не было даже проповедника Дмитрия с томиком старины Фрейда. И значит, не было лагерной жизни как таковой.

Он опять стал бывать у Гиви. В сон-час брел в магазин за «Степным». Когда его спрашивали: «Где твои дети?», отвечал: «Они — везде».

Вечерами Белоусов сидел на своем балконе пьяным, флага над ним не было. Он курил сигарету и наблюдал, как лениво течет внизу река Иртыш.

Однажды с небес раздался грозный голос, усиленный громкоговорителем:

— Сергея Александровича Белоусова — срочно к директору лагеря!

Объявление повторялось неоднократно, до тех пор, пока нашего друга, помятого и грустного, не разыскали вожатые и не притащили в административный корпус.

Все, поняли вожатые, Белоусову — конец. Допился!

Беседа с директором продлилась не больше пяти минут.

— Что? — поинтересовались они, когда он вышел. — Выгнали?

Белоусов попросил закурить. Он был потрясен беседой. У него был вид человека, приговоренного к повешению.

— Нет, — потерянно ответил Сергей Александрович, — назначили старшим педагогом. 


Колонка Сергея Петрова опубликована в журнале "Русский пионер" №102. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".