Классный журнал

Иосиф
Райхельгауз

Предчувствие истины коснулось меня

Есть в году два очень важных дня: 21 июня и 21 декабря, летнее и зимнее солнцестояние. 21 июня — разгар лета, прекрасная погода, часто — уже отпуск, или еще лучше — гастроли, поездки, путешест-вия… Все прекрасно и замечательно. Но для меня — самая грустная дата календаря: с этого момента день начинает уменьшаться и стремиться к зиме. Пик лета — старт зимы. А 21 декабря — все наоборот. Это, казалось бы, самая мрачная ночь года — длинная, темная, беспросветная. Однако именно она — та самая точка, с которой день начинает увеличиваться, тесня темноту и наполняя пространство светом и солнцем. И потому я очень люблю этот день за предчувствие света и тепла, за перспективу жизни, за ожидание, которое он обещает.

Вряд ли вспомню, когда впервые пришло осознание этого «диалектического единства». Пожалуй, и осознания никакого не было — а было именно предчувствие, которое является к нам неизвестно откуда и неизвестно почему, как данность, не нуждающаяся в аргументах и доказательствах. И, возможно, именно этим предчувствие отличается от интуиции, которая всегда бывает интеллектуальной, как считал философ-рационалист Декарт. И я его точку зрения разделяю. Наши интуитивные прогнозы обусловлены знанием, пониманием, анализом, которые все в совокупности направляют к открытию и прозрению, к интеллектуальному или творческому прорыву. А вот предчувствие… Что это такое? Какова его природа? Логика? Степень достоверности?

Вся жизнь человека — предчувствие, ожидание чего-то невероятно интересного, важного, значимого. И самое опасное — это задать себе вопрос: а чему это я, собственно, так радуюсь? Что это я так распредчувствовался? Например, Новый год. Традиционное время радостных предчувствий или предвкушений. И Боже упаси задать себе вопрос: а чего я, собственно, ожидаю? Что там такого может быть увлекательного? В этом Новом году или в дне рождения, который так любят дети? «Облом» от такой ревизии своих предчувствий может оказаться смертельным для человека. Лишить себя состояния предчувствия — все равно что отказать в самой жизни.

Как мы ощущали это в детстве? Каждый следующий этап жизни сулил радость новизны, приобретения, раскрытия себя, своих возможностей. Хотелось побыстрее окончить школу и поступить, например, в институт — чтобы приобрести профессию. Скорее получить диплом, чтобы наконец иметь возможность в полной мере реализовать свою личность. Мечтали стать взрослыми, предчувствуя встречу со своей любовью, которая, ясное дело, раз и навсегда. Предчувствие рождения ребенка — разумеется, без малейшего подозрения на то, что он может не оправдать надежд своих родителей.

И даже дальнейшая взрослая жизнь по законам нашего потребительского общества лично для меня всегда была связана с чем-то большим, чем покупка очередного статусного социального атрибута или расширение зоны комфорта. Квартира — не для того, чтобы расставить мебель, а чтобы принимать гостей, встречаться с людьми, общаться. Машина — чтобы путешествовать, колесить по дорогам, бывать в разнообразных городах, видеть красивые места, горы, море. Дача — чтобы бегали дети, чтобы друзья приезжали и устраивали пикники. Предчувствие событий — вот это было всегда для меня главной мотивацией в приобретении некоего материального объекта.

Моя профессия — режиссура — процентов на девяносто состоит из предчувствия. Режиссер предчувствует спектакль. Более того, приступая к репетициям, он как бы видит его целиком, одновременно. Не по сценам, не по таймингу, а вот именно сразу.

В письмах Моцарта как-то прочитал: «Все это зажигает мою душу, и, если только я не расстроен, моя тема расширяется, становится упорядоченной и определенной, и вся целиком, даже если длинная, встает почти завершенной и законченной внутри меня, так что я могу созерцать ее как чудесную картину или прекрасную статую. В своем воображении я не слышу последовательных частей, но я слышу их как бы все сразу. Я не могу выразить, какое это наслаждение!»

И не то чтобы я сравнивал себя с Моцартом. Однако, думаю, каждый, кто занимался созданием художественного произведения, сталкивался с тем, о чем говорил великий венский классик: художник предчувствует свою картину, артист предчувствует свою роль, режиссер предчувствует свой спектакль. Не случайно я почти всегда, начиная работать, знаю, каким будет финал. Знал, что «Фаина. Эшелон» должна закончиться взрывом. Еще не понимал, как это будет выглядеть, с помощью какой технологии будет решено, но буквально видел этот взрыв. Знал, что в финале «Спасти камер-юнкера Пушкина» будет пус-тое пространство дуэльной площадки, хотя не понимал пока деталей. Выстраивая драматургию «Шинели/Пальто», понял спектакль, когда догадался, что в финале появится фигура Альберта Филозова — ар-тиста, который должен был сыграть Акакия Башмачкина в этой постановке, но не дожил.

Этот момент, кстати говоря, описан Михаилом Булгаковым в «Мастере и Маргарите». Мастер рассказывает Ивану Бездомному: «Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: “Пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат”».

Должен сказать, что этап — предвкушения, предвестия, предвидения (сколько слов с поистине волшебной приставкой пред имеют этот манкий привкус ожидаемого счастья!) — прекраснее, чем получение результата. Весь процесс создания спектакля — выбор текста, который вызывает эмоциональный отклик, выбор артиста, выбор музыки — диктуется предчувствием. Не зря Анатолий Эфрос написал книгу «Репетиция — любовь моя». Вот именно репетиция! А не спектакль.

Константин Сергеевич Станиславский, комментируя свою систему, говорил: «Мы создаем такие условия для артиста, чтобы чувства возникали во времени, обозначенном на афише».

Сделаю признание, которое удивит многих, знающих мои материалистические убеждения. Каждое утро я пытаюсь предугадать день. Способов у меня немало. Например, бросить вчерашнюю рубашку в корзину для белья. Бросать надо с определенной точки — тогда (такое у меня предчувствие!) это работает. Попаду сразу — день пройдет легко, не попаду — возникнут проблемы. А вот еще метод неплохой. Машину вывожу из гаража. Если разворачиваюсь легко, день проживу с легким разворотом, если кручу руль в поисках верной траектории, меня ожидают сложности. Смешно? А как же Болконский? «“Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, она будет моей женой”, — сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине». Кстати, у князя Болконского не сработало…

Не уверен, что и у меня срабатывает. Но отделаться от своих ритуальных манипуляций не могу. Да и не хочу: уже говорил, что бороться с предчувствиями, отвергать их, игнорировать — опасное дело.

И вот так выходит как будто, что все предчувствия — очень хорошо, весело и полезно. Но это не так.

Для меня старость — это не состояние здоровья, не утомляемость, не дряхлость или недостатки внешности. Старость — это предчувствие смерти.

У Булата Окуджавы есть такие строки:

Всяк неправедный урок впрок затвержен и заучен,

ибо праведных уроков не бывает. Прах и тлен.

Руку на сердце кладя, разве был я невезучим?

А вот надо ж, сердце стынет в ожиданье перемен.

Есть перемены, предчувствие которых заставляет замирать сердце.

Мне говорят: если ты воспринимаешь день зимнего солнцестояния как начало света, а летнего — как начало тьмы, то прими и другую аналогию. День рождения — не что иное, как старт пути к смерти, а смерть — точка нового, неведомого тебе обновления.

Но я не в силах принять эту доктрину, которую исповедуют религиозные люди. Завидую им, но не верю. И самое главное, не предчувствую. А предчувствую полное исчезновение, небытие, прах и тлен!

Закончу историей про моего любимого писателя Исаака Бабеля. Он бесконечно редактировал, оттачивал, совершенствовал свои рассказы. Помогала в этом жена Антонина Пирожкова. Но когда даже у нее заканчивалось терпение, писатель продолжал искать и находить более точные слова для передачи смыслов. Рассказ «Гюи де Мопассан» претерпел около 30 редакций. Антонина Николаевна рассказывала, как просила мужа остановиться — надо было сдавать текст в печать и получать гонорар. Наконец Бабель сказал: все. Пирожкова прочитала последние строчки рассказа:

«Туман подошел к окну и скрыл вселенную. Сердце мое сжалось. Предчувствие тайны коснулось меня».

Обрадованная Антонина Николаевна взяла рукопись, чтобы отнести ее в издательство. Но Бабель остановил ее. И переписал, теперь уже в последний раз:

«Туман подошел к окну и скрыл вселенную. Сердце мое сжалось. Предвестие истины коснулось меня».  


Колонка Иосифа Райхельгауза опубликована в журнале "Русский пионер" №101. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".