Классный журнал

Александр
Рохлин

Заблудившийся фламинго

Желудь был не богат, но тороват и дал жизнь трем дубам. «Щедрый желудь» — хорошее название для гостиницы или сельского клуба с домашним пивом.

— Видите, три деревца словно из одного растут? Кто мог так посадить? Сами забились в одну ямку? Нет. Это сойка, хозяйка леса, зарыла себе на зиму три желудя и забыла о них.

— Тоже мне хозяйка, забыла, куда еду прятала.

— Спасибо ей. Теперь у нас три новых дуба.

Сойка с девичьей памятью. Забытые желуди. Все дубы остались только в сказках или в заповедниках.

Раз в неделю человек, который все знает про соек, обходит 63 дубравных гектара Природного парка Волго-Ахтубинской поймы. Лес для него книга. Он идет, читает ее на ходу, слушает птиц, считает их, наблюдения записывает.

Он улыбается как человек, который всех обвел вокруг пальца. Он живет в одиночестве, в лесу. Но одиночество у него хитрое какое-то — радостное и наполненное всякими смыслами. Во-первых, он знает птичий язык. Во-вторых, в-третьих, в-пятых и в-десятых — там много всего, о чем будет рассказано ниже. Но не в последних — он не боится диких фазанов. А дикие фазаны, между прочим, устраивают дикие набеги на его кордон, как варвары на римские границы. Я с трудом представляю себе воинствующих фазанов, которые лавиной распушенных хвостов несутся в атаку, сметая все на своем пути. То есть нападают на его кур с петухом и воруют рукколу с помидорами. Вот такая война.

А он говорит:

— Мы все приземленные стали. В небо совсем не смотрим.

И останавливается, чтобы поднять голову.

Небо как небо. Осень как осень. Тепло на земле. И кажется, что зима забыла дорогу. Волга течет. Ахтуба течет. Жизнь течет.

— У нас здесь пять видов дятлов живет.

И перечисляет всех. Я не записываю имен дятлов. Но в небо смотрю вместе с ним.

Человека, который смотрит в небо, зовут отцом Василиском. Он монах, священник и помощник главного орнитолога Природного парка. И рядовой сотрудник в этом, теперь уже очевидно богоугодном заведении. Как здесь оказался монах? Каким ветром, на чьих крыльях? Об этом лучше всего знают птицы, которых он спас. Жизнь иеромонаха Василиска делится ровно на две части. Сам герой вряд ли согласится с подобным разделением. А я дерзну. Первая часть — героическая. Вторая — созерцательная. Рассказываем по порядку, взбалтывая, но не смешивая.

Часть первая, героическая

Дубы расступаются, открывается поляна. В дальнем углу сторожка (она же келья), а вокруг поляны несколько воль-еров с птицами. Эти птицы уже никогда и никуда не улетят. Потому что все они — инвалиды. Ранены, или поломаны человеческой рукой, или сами сбились со своего птичьего пути и потерялись навсегда. Они живут здесь, поскольку больше нигде на земле или в небе они уже не смогли бы жить. А эта поляна с дубами — обитель птиц или реабилитационный центр для диких животных, которые попали в беду. Официальное название, между прочим. Соответственно, отец Василиск — «игумен» обители и начальник этой инвалидной команды. Он их всех собрал и выходил, подарил новую жизнь и продолжает ухаживать и оберегать. В стране много реабилитационных центров для животных и птиц. Но только здесь, в пойме Волги и Ахтубы, рядом с поселком Сахарный, этим делом занимается монах Русской православной церкви.

Все мы призваны к царственному священству. Адам — первым из нас. Связь с Богом у него была прямая, а в рабочие обязанности входила задача наделить всех живых существ именами, являя полноту власти над ними. У отца Василиска связь с Богом тоже неплохо налажена. А его рабочие обязанности, во всей полноте, примерно те же, что и у Адама, — спасать и давать новую жизнь попавшим в беду тварям Божьим.

Насельники птичьей обители — два орлана, два филина, два журавля; красавка и серый аист, канюк-курганник, аист и… фламинго.

Отец Василиск просит нас близко не приближаться к клеткам, чтобы не тревожить птиц. Вот их истории.

— Охотники нашли в траве умирающего белохвостого орлана. Птица еле дышала. И запах от нее шел — гниющего мяса. Однако они привезли ее к нам, спросили, можем ли спасти. Если бы я встретил в лесу умирающую птицу — трогать не стал бы. Всякой жизни есть предел, и вмешиваться в ее естественный ход — не наше дело. Но здесь был другой случай. Мы отвезли птицу в ветклинику и три недели там ее выхаживали с капельницей. Орлан выжил, но часть крыла пришлось ампутировать. Поэтому он больше не летает. А второй — еще птенец, два года ему. Черный клюв, черные глаза, и еще нет белого хвоста. Его еще совсем юным птенцом вытащили из гнезда и удалили кистевые части крыльев, чтобы не улетел. Собирались на нем деньги зарабатывать. А когда в 19-м году вышел указ, запрещающий содержать диких животных в неволе, его просто выкинули в лес — умирать. Грибники подобрали и привезли к нам.

Теперь два орлана неразлучны. Сидят на пне в центре вольера, зорко посмат-ривают на незнакомых людей. А молодой то и дело спрыгивает с пня и бегает по вольеру, пытаясь взлететь. Не смешно, конечно.

Канюк из семейства ястребиных живет у отца Василиска уже восемь лет. Водитель-дальнобойщик разглядел его на обочине дороги. Остановился, вернулся и увидел, что у того крыло провисшее. Птицу сбило машиной. Однако водитель просто так с места не ушел. А позвонил в «911» и добился, чтобы на мес-то происшествия приехали спасатели. А те передали птицу отцу Василиску.

Самый необычный житель этого лесного санатория-орнитария — фламинго по имени Ник. Не розовый, но все же фламинго. И история у Ника из ряда вон. Ему в наших, волжских, краях взяться неоткуда. Фламинго здесь не живут, не летают, не селятся. И вот три года назад звонят отцу Василиску и говорят, что в одном из озер на границе с Казахстаном вдруг появился фламинго. Ходит себе как ни в чем не бывало и улетать не собирается. Орнитологи организовали экспедицию. А дело было в ноябре, и зима собиралась вот-вот. Привезли с собой на озеро специалиста с ружьем, стреляющим сеткой. А оно два раза давало осечку — выплевывало сетку под ноги стрелкам. Тогда отец Василиск собрался сам прыгнуть в воду за птицей. И ведь прыгнул бы, я не сомневаюсь. Удержали. С третьей попытки сетка накрыла птицу. Если б не люди, обязательно погиб бы незадачливый Ник — он и так уже был еле живой от холода и голода, кишел насекомыми. Как он здесь оказался? Единственная версия: отбился от стаи. Что-то случилось с его «бортовым компьютером», и он улетел в другую сторону. В соседнем Казахстане есть два озера, через которые фламинго держат путь на юг. А этот полетел на запад и заблудился. Заблудившийся фламинго.

— И мы звонили в Московский зоопарк, а потом специалистам в Ташкент, — говорит отец Василиск, — узнать, чем кормить заморского гостя.

Ответили, что комбикормом, конечно, но на основе лосося и креветки. А где такой взять в волгоградской степи?

Но фламинго не зря птица из разряда чудесных, даже если он не розовый, а обыкновенный. Специальный корм для него нашли за тридевять земель — в сказочной стране Дании. И оттуда регулярно самолетом шлют Николаю Фламинго комбикорм с лососем.

— А в пандемию как? — спрашиваю я. — Сообщение с Данией разве было?

— Несколько дней Ник голодал и отказывался от отечественного, куриного комбикорма. А потом смирился. Голод не тетка.

Смирение, оно всякой твари полезно, думаю я.

Часть вторая, созерцательная

В этот момент отец Василиск делает несколько шагов в сторону, и начинается птичий переполох. Подопечные орнитария остаются на своих местах, но из леса к центру поляны со всех ног бегут другие птицы. Резвость и стремительность, с которыми происходит это состязание, характерны только для одного вида крылатых существ — куриц.

Курицы отца Василиска — это уже несколько иной мир. Они все здоровы, бодры и веселы. Ни одной инвалидной особи. Восемь-девять яиц приносят каждый день. Они не знают о том, что в мире людей у отца Василиска особая роль. Но что-то божественное в нем замечают. И слушаются его слова с нечеловеческой реакцией. Мгновение, и курицы у ног отца Василиска. Всего в кудахтающем батальоне 13 штук и один петушок. Тех самых, которым время от времени приходится воевать с дикими фазанами.

Отец Василиск признается:

— А я ведь с ними разговариваю.

— Как с людьми?

— Примерно. Недавно заложил фруктовый сад. Каждое деревце унавозил, мульчой и опилками закрыл. Смотрю, а эти «барышни» повадились ворошить и разметать в стороны труды мои в поисках червяков. Я их собираю вкруг, сажусь перед ними и начинаю обличать: «Что это такое, гражданки? Я вас спрашиваю. Здесь трудов немало положено, а вы своими разгребушками все мне портите. Не стыдно ли так себя вести?»

— К совести взываете, значит? И что, слушают? Соглашаются? Обещают подумать над своим поведением?

— Нет, но кудахчут с виноватым видом, — смеется отец Василиск.

Получив приглашение на чай, мы заходим в сторожку. Келья монаха и сотрудника Природного парка — три на три метра, с одним окошком. Печка в одном углу, иконостас в другом, вдоль одной стены — диван, вдоль другой — шкаф, в котором кроме вещей еще имеется миниатюрная кухня жильца. Маленький столик, табуретки и аналой с Псалтирью. Вот и вся внутренняя жизнь.

Чай на травах. Два кота. И тишина.

Предки по матери у отца Василиска (в миру Михаил Николаевич Саяпин) из крепкого купеческого рода. Дед увел всю семью перед самой войной с Урала в Киргизию. Там мама встретила своего мужа и там же, на западной окраине знаменитого озера Иссык-Куль, в поселке Рыбачье, родился в 1974 году будущий монах Василиск. Монахами не рождаются. Да и стать монахом только по своему хотению невозможно. В нашем случае промысел Божий прозрачен, как иссыккульская вода. Если отец Василиск подвиг иноческий до конца жизни пройдет и к святым причислен будет, то в житие его точно появится нижеследующая история. Пока все остальные пацаны учились девчонок за косички драть да окурки за школой шмалить, отрок Михаил кошек с деревьев снимал, мышей из мышеловок спасал, для ежат домики строил и все библиотечные книги про птиц до дыр зачитал. Но это еще цветочки. Через любовь к животному миру он незаметно вырос до любви к Богу живому. Где-то в 11–12 лет созрела у него, мягко говоря, недетская идея — принести Богу жертву. Подарить Ему что-нибудь стоящее, от сердца.

Спросите себя: кому-нибудь из нас в 12 лет такая мысль в голову приходила? Кто-нибудь из моего поколения 70-х вступал с Богом в подобные отношения?

Однажды вместе с пацанами он отправился на рыбалку. Поймав одну рыбу, он больше не удил, а спрятался в камышах. Из камышовых стеблей смастерил жертвенник, проще говоря, небольшой помост и положил на него свой улов — это был его дар Богу. Осталось только помолиться и предать жертвенное огню. И тут выяснилось, что он забыл спички. И не у кого спросить. И неоткуда взять. Устроить всесожжение не удастся. Парень залился слезами, укоряя себя и представляя, что он есть не кто-нибудь, а Каин, чью жертву Бог никогда не примет…

Мы пьем чай в избушке посреди леса. Никаких чудес не происходит. За окном ходят куры, вышагивает одинокий фламинго Ник и стоит на одной ноге раненый аист Малыш. А здесь, внутри избушки, два кота, два Финдуса отца Василиска приглядывают за жизнью птичьей обители в единственное окно избушки. Как это так жизнь здесь устроилась? Течет себе тихо, легко и на свободе. Никому не мешая, никого собой не нагружая. Кажется, что нет у нее берегов и препятствий. Жизнь людей за границами Природного парка устроена примерно так же. Есть и раненость, и одиночество, и тишина, и реки текут рядом, и, наверное, в каждом человеке горько плачет 11-летний ребенок, чья мечта или желание не исполнились. Почему Бог не видит нас? Потому ли, что мы в небо не смотрим?

Но он, Мишка Саяпин, в небо смотрел. Хоть и плакал безутешно. А потом голову повесил, собрался идти домой и слышит — летит кто-то. Этот кто-то был птицей чайкой. Она кричала, и падала с неба камнем, и на самом излете раскрыла крылья, схватила рыбешку, лежавшую на жертвенном кострище, и взмыла в небо. Слезы мгновенно высохли на глазах пацана, и он застыл в изумленном восторге. Он такого, конечно, не ожидал. Бог принял его жертву и забрал рыбу прямо на небо, даже неопаленной и еще живой.

И кем еще мог стать этот мальчик после описанного случая? Орнитологом, конечно… В 91-м году, накануне общих государственных потрясений, юноша Михаил Николаевич Саяпин отправился в город Ташкент и поступил там в духовное училище. А через два года отправился по миру, искать себе монастырь по сердцу. Другой, не иноческой жизни он себе уже не представлял. Была мечта жить где-нибудь в лесу. Но тогда выбирать было особо не из чего. Монастырей в бывшей Стране Советов можно было пересчитать по пальцам на одной руке. А те, что вновь открывались, скорее, были похожи на пепелища среди руин. Кто-то ему рассказал, что в Волгограде открылся монастырь. Тогда он впервые оказался в городе на Волге. Свято-Духовскую обитель недавно передали во владение Русской православной церкви. На ее месте долгие годы находилась воинская часть. В первый раз послушник Михаил здесь надолго не задержался. Ушел дальше и бродил по стране еще изрядно. Переходил с места на место, ища, где бы сердце успокоилось. Пока однажды он с товарищами не оказался в городе Москве, но с билетом в кармане до Оптиной пустыни. Решили они посетить Троице-Сергиеву лавру. Из Загорска Михаил Николаевич не вернулся. Бывает же так, переступаешь порог незнакомого места, а чувствуешь, что всю жизнь здесь прожил. Только подзабыл маленько. В обители святого Сергия Радонежского прожил Михаил в послушниках пять лет. Затем его отправили на Урал, в один из восстанавливаемых монастырей, где он был пострижен и рукоположен и полтора года игуменствовал. Как выпало ему именоваться иноком Василиском, до сих пор неизвестно. И потом вернулся в Волгоград, чтобы остаться на 15 лет. Здесь он нес редкое послушание вертоградаря. То есть ухаживал за монастырским садом. Он же его и создал. А параллельно и зоосад. Люди начали приносить к нему раненых птиц. Люди — охотники, грибники, юннаты — приносили, а монах выхаживал. Он нигде этому делу не учился, но книг прочел по орнитологии на три ученые степени. Три года назад ему предложили перенести птичий реабилитационный центр из города куда-нибудь поближе к естественной среде обитания. Он выбрал дубовую рощу в Природном парке на левом берегу Волги. Так, легко, сама собой, еще одна мечта сбылась.

Он живет в лесу постоянно. Молится, птиц считает. И по всему видно: до неприличия счастливый человек. Нельзя быть счастливым таким. Можно…

В свой черед отец Василиск ездит служить литургию в монастырь. На элект-ровелосипеде, через Волгу, через город. Монаху приличествует во всякое время молиться и имя Бога держать рядом с сердцем. По секрету от священноначалия я всем раскрою тайну. Что делает этот худой монах, когда едет домой? Он не молится. Он поет. Поет песенку кота Леопольда:

«Кручу, кручу, кручу, педали кручу.

С горы, с горы, с горы, как птица, лечу.

Спешу, спешу, спешу, спешу налегке

Навстречу радуге-дуге».

Навстречу своей кудахтающей пастве, своим собакам, забытым желудям, дятлам, фазанам, раненым и родным птицам. Он говорит о них всегда просто, но с такой убеждающей силой, как мы, и то не часто, говорим о своих возлюб-ленных.

— Они всю землю покорили. Нет же мес-та на планете, где бы не жили птицы. Даже на полюсе!

— На полюсе? А какие птицы, позвольте, на полюсе живут?

— Пингвины.

И он смеется, довольный тем, что я не догадался. Только пингвина в этом санатории и не хватает. Но кто знает, может, еще и прилетит.  
 

Колонка Александра Рохлина опубликована в журнале "Русский пионер" №100. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".