Классный журнал
Фейгин
Бабушка Шендля
Обычно все персонажи и истории вымышлены и являются скорее собирательным образом, нежели чьей-то частной жизнью, но эта колонка — просто моя жизнь.
Юбилей! Сто лет было совсем близко: еще буквально три года, и рубеж ста лет был бы пройден. Какие-то три года, ведь за плечами большая, интересная и сложная жизнь. Но 2020-й стал годом потерь и очень стремительных перемен, и поэтому на девяносто восьмом году жизни Шендля выдохнула и закрыла глаза. Дежурный врач нью-йоркской больницы позвонила семье и сообщила, что Шендля умерла. Через два дня состоялись похороны. Скромная церемония в сопровождении раввина, с процессией на кладбище с общим количеством участников в размере десяти человек, максимально разрешенных новыми правилами пандемии. Все было выполнено по еврейским обычаям в лучших традициях в данном контексте. Ее родная младшая сестра не узнает о ее смерти еще неделю, дочери будут оплакивать, а внуки и правнуки — заниматься организацией процесса и дальнейшей помощью в разборе ее вещей в доме, в котором она жила последние 20 лет. Знала ли Шендля, или Евгения, как звали ее в Москве, что ее жизнь сложится так, как она сложилась?
Шендля была старшей из трех сестер. Она росла в религиозной еврейской семье, и ее отец был раввином. Родилась она в октябре 1923-го, но запишут ее в апреле 1925-го, когда родится ее средняя сестра. Так и будут они жить с разницей в возрасте в две недели. Ее детство ничем не отличалось от детства многих детей, она прилежно училась и очень хотела менять мир к лучшему. Вторая мировая война застала всех врасплох. Семья перебралась в Ташкент в эвакуацию. Шендля в свои неполные 18 лет пошла работать на завод и делала «катюши». Она была безупречная красотка, уверенная в том, что ее будущее, несомненно, будет ярким. Ее любовь к обучению двигала ее дальше. После войны она перебралась в Москву, где окончила университет и стала работать учителем немецкого языка в престижной школе, в которой учились дети работников ЦК.
Она достаточно поздно по тем временам вышла замуж за Юлия, который всю жизнь работал на производстве игрушек и обожал ее с первой минуты знакомства и до последнего вздоха. Она переживет его на двадцать семь лет.
Две дочери-близнецы, одна физик, другая гуманитарий — библиотекарь центральной московской библиотеки. Шендля бесконечно что-то организовывала и непременно должна была контролировать все, что происходит в жизни каждого члена семьи. Семья разрасталась, и казалось, что с прибавлением новых членов семьи ее энергия тоже разрасталась, и она уже с новой силой принимала участие в жизни каждого из нас.
В 1979 году ее младшая сестра эмигрировала в Соединенные Штаты Америки с мужем и двумя сыновьями, и, будучи активным членом партии, Шендля перестала общаться с младшей сестрой во избежание преследования семьи за наличие родственников за границей. Несколькими годами ранее, в 1972-м, она вышла на пенсию для того, чтобы помогать с внуками. Мы росли — я, моя сестра и два наших двоюродных брата — с пониманием, что у нас есть бабушка, и она у нас была во всех смыслах этого слова. Она поддерживала каждого из нас во всех сложных моментах, ездила с нами отдыхать и проводила все вечера напролет, пока родители пропадали в институте и на работе, занимаясь наукой и преподаванием.
Когда я была совсем маленькой девочкой, я знала, что засыпать будем либо под песню «Темная ночь», либо под «Катюшу», две самые любимые песни моей бабушки. А истории про ее дружбу с Юрием Гагариным и Алексеем Маресьевым были практически семейными сказками, рассказанными на ночь. Я испытывала невероятную гордость за то, что моя родная бабушка лично знала и дружила с легендарными людьми. Страшно подумать: первый человек, который полетел в космос, и герой всех времен и народов, про которого мы читали «Повесть о настоящем человеке». Она рассказывала эти истории и при этом хранила в тайне все подробности и детали их общения. Этот подход был выдержан во всем. Я с детства знала, что я еврейка, но при этом не афишировала это, потому что надо было быть аккуратней. Надо отметить, что в школе меня любили, а если и дразнили, то не из-за национальности. Но тем не менее бабуля, которая была, несомненно, главой нашего матриархального семейства, соблюдала только советские праздники и полушепотом рассказывала про праздники еврейские и про свои корни.
Когда пали границы в 80-х, Шендля отыс-кала свою сестру Ревеку, и мы подали документы на отъезд в США. А когда стало можно, мы погрузились в самолет и улетели навсегда покорять новую страну. Эмиграция — это всегда испытание, испытание, которое в своем подростковом возрасте я не до конца воспринимала как испытание, а, скорее, как приключение, ведь у нас был двигатель — бабушка. Это был ее проект, который она успешно провернула, собрав документы на всю семью и договорившись во всех инстанциях.
Когда у нее случился инсульт почти 15 лет назад, было очень страшно, и, сменяя маму в госпитале, мы не оставляли ее ни на минуту. Было ощущение, что, пока мы держим ее за руку и не отпускаем, она будет оставаться с нами. И она осталась.
Она всегда была самой близкой. Бабушка читала меня и мои состояния за секунду как рентген. Она понимала мой внутренний мир и принимала его. Наставляла и давала советы. Когда мы познакомились с Яном в университете, еще за много лет до того, как мы начали встречаться и поженились, бабуля хитро говорила ему: «Смотришь на Лену, как кот на сметану». Так все и получилось: не прошло и 15 лет, и мы из друзей превратились в семью. Ее проницательность и любовь к праздникам прекрасно сочетались с ее способностью эти праздники создавать из ничего, из абсолютно тривиальных вещей.
Как пережить боль утраты близкого человека, как восстановиться и сохранить память о той, что провела рядом с нами свою жизнь, заботилась, берегла, воспитывала, делала невероятные вещи? Поколение 1920–1930-х умело наслаждаться и ценить жизнь, понимало всю хрупкость бытия. Люди сильного характера и воли. Сколько осталось их с нами, тех, кто прошел Вторую мировую войну и смотрел смерти в глаза, выживших вопреки? А дальше добивались, делали открытия, создавали и творили тоже вопреки. Вопреки всему, и с закрытыми границами, и с жестким режимом, и с тем, что требовалось скрывать разные аспекты своей биографии. Свобода и любовь к жизни — они внутри, любовь и сострадание ближним тоже внутри, как программа, которую заложили на генетическом уровне.
По всем канонам у любого психолога есть свой психолог, который помогает восстанавливать баланс собственного существования. Я не исключение, таковы правила профессии. Не нужно бояться просить помощи пережить боль утраты. У каждого свой процесс проживания всех стадий — от отрицания до принятия. Мы пишем письма благодарности тем, кого мы потеряли. Эта колонка не панихида и не реквием, это празднование жизни, ведь благодаря моей бабушке я стала тем человеком, которым я сегодня являюсь. Своим примером она показала, что значит любить безоговорочно и навсегда, без оглядки, как принимать человека со всеми его недостатками, как радоваться каждому дню и как смотреть на мир широко раскрытыми глазами.
А ее 100-летний юбилей мы, конечно, отпразднуем так, как сделала бы это она.
Колонка Лены Фейгин опубликована в журнале "Русский пионер" №100. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
- Все статьи автора Читать все
-
-
18.12.2024Слово о Зимбардо 1
-
13.11.2024Бабочки Ларисы 2
-
24.09.2024Мамацентричность 1
-
15.07.2024Это не конец истории 0
-
02.05.2024Два моста в голове 1
-
08.02.2024Нелюбовь 0
-
19.12.2023Разум и чувства. Глеб и Зоя 1
-
21.11.2023Пограничное расстройство 0
-
20.09.2023Проехали 1
-
14.07.2023Трамвай до качелей 1
-
05.05.2023Чувства дома 0
-
27.02.2023Качели Марка 0
-
Комментарии (2)
- Честное пионерское
-
-
Андрей
Колесников1 3965Доброта. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 6048Коллекционер. Анонс номера от главного редактора -
Полина
Кизилова7345Литературный загород -
Андрей
Колесников10513Атом. Будущее. Анонс номера от главного редактора -
Полина
Кизилова1 9513Список литературы о лете
-
Андрей
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
- Новое
-
-
18.01.2025Zакрылся бар
-
18.01.2025Мои Кабардино-Балкарские удивления. Удивление четвёртое
-
18.01.2025ВЧЕРА…
-
Есть рифмы в мире сем:
Разъединишь – и дрогнет.
Гомер, ты был слепцом.
Ночь – на буграх надбровных.
Елена, Ахиллес,
Звук назови созвучней.
Мир, хаосу вразрез
Построен на созвучьях.
М.И. Цветаева
И добро раз любое на свете, даровано бывает по-разному,
ибо только тогда добродетель, когда обходится без разума,-
пусть в лазури октябрьской прекрасно,
рденье порывистости и пестроты,-
да за кроткой вдруг краткостью красок,
увяданья стыдливость видна, увы.
Пока мороз резвит, пока тепло живит,
как облака белого лик, коль всё же у Бога на миг,-
с блеклым чтобы слиться, так вдруг что играя,
облетают листья, отлетают стаи,-
грустно им стелиться, лето оставляя,
но всё повторится, мы ведь это знаем.
Расстелет рассвет серой скатертью даль,
ветрами до блеска ее продует,-
и снова среднерусская пастораль,
плодами вчерашних лучей торгует,-
и вот минувшего уже вдруг не жаль,
всё ждем лишь, что новый день наколдует.
Как слеплена что время из мгновений,
в подлунном мире память из забвений,-
не так ли и в изломах мглы, мгновенный смысл ловя,
в безмерном мерный звук парит, горюя и горя,-
и только слово от былого, еще останется молчать,
когда без намеренья злого, былое будут забывать?
Хоть тревожа твердь и хлябь, раз судороги конечного,
лишь всего ведь дрожь и рябь, на зыбком лике вечного,-
что каждую веточку только лишь,
в безлиственном времени различишь,-
сквозь недосказанность разлук, и недоизреченность встреч,
не зря непросто сердцу в звук, вдруг былей боли же облечь.
Своей коль полупрозрачной таинственностью,
пока действительно велик,-
с неисчерпаемой трагичностью истины,
пытается справиться стих,-
как в черных оград узорах, вечность чугунная есть,
так время почиет во взорах, чтящих Поэзии весть.
Что и в ритуалах молитв, ритмы не отринуты рифм,
раз что-то в памяти тут от всего остается,-
почти невесомая, тонкая ткань минут,
пусть, из рук вырываясь, путается и рвется,-
дурные ли, добрые, все времена минут,
да что на обоях, какой-то узор вернется.
Так же как природе парков старых радуясь,
непарадно вдруг нерукотворно рукотворной,-
коль уж всё ведь, от былого в легком градусе,
навсегда оградой с ним разделено узорной,-
словно земля осенью сытой, опустошившей мир за окном,
золотом истин память покрыта, отплодоносивших времен.
Но находят временам уходящим же,
в будущем достойные обители,-
раз не летописцы, вечно спешащие,
а лишь вдумчивые сочинители,-
и жизнь, что так магически, в глазах у нас сейчас отражена,
возможно, что фактически, вдруг тоже кем-то же сочинена?