Классный журнал

Лиана
Давидян

Там ничего нет

Бежать становилось труднее. Влажная тяжелая земля липко схватывала ботинки и, чавкая, неохотно их отдавала. Цеплялась комьями за ребристую подошву, осваивалась на швах и при следующем шаге радостно встречала своих собратьев, помогая им удержаться и не свалиться обратно в черно-липкую борозду.

Бежать становилось бессмысленно, потому что крики преследователей, усиливаясь, приближались. Схваченные впопыхах вилы и колья превратились в оружие и сильно нервировали. Он несколько раз обернулся в попытке посчитать и оценить настрой догонявших и потерял еще несколько драгоценных метров.

Поле казалось бесконечным, а манящие призрачной безопасностью деревья чернели оголенными ветвями слишком далеко.

Крики раздавались совсем близко, почти за ухом, а бежать становилось уже невыносимо трудно. Напрочь пропитанная дождем осенняя земля, словно клещи, затягивала ноги, облепляла комками полужидкой грязи и пыталась удержать.

Он уже давно начал задыхаться. Но бежал скорее из упрямства и неистребимой бесшабашности, чем надеясь убежать. На этот раз, кажется, попался, промелькнула паническая мысль и, словно придав сил, толкнула его вперед. В ушах звенело, воздух, несмотря на холодную осень, врывался в легкие жаркий, сухой, мешающий. Он зачем-то снова обернулся. Искаженные, раскрасневшиеся и тоже уже уставшие преследователи по-крестьянски упрямо и упорно настигали его. Вилы в руках ближнего из них должны были внушать ужас и смотреться как орудие Господне, но он почему-то вспомнил спектакль бродячего театра, который когда-то видел в далеком, благополучном детстве. Там громовержец грозно размахивал трезубцем и во вдохновенном порыве зацепил декорации волн, обрушив всю хлипкую конструкцию и обнажив полураздетых собратьев-актеров за кулисами в весьма пикантной позе.

Собственно, и его сейчас застали в чем-то похожем с пышной и веселой хохотушкой, но вместо смеха это вызвало гнев папаши и оголтелое преследование.

Он плохо понимал, от чего убегает — от вынужденной женитьбы или преждевременной смерти, но, захваченный азартом погони, не мог ухватиться за эту мысль…

Канава на пути была как насмешка. Нога подвернулась, сползла в воду, пронзилась ледяными стрелами, и он наотмашь влетел в дурно пахнущую жижу на другой стороне.

Встать уже не было ни сил, ни смысла. Он решил перевернуться, чтобы, собрав остатки гордости, встретиться лицом к лицу с неизбежным. Но преследователи почему-то не спешили. Сквозь стекающую по лицу слизь он в изумлении наблюдал, как те замерли на той стороне канавы и смущенно озирались по сторонам, словно ища что-то. Он не мог поверить в свою удачу. То ли никто из них не мог решиться перепрыгнуть эту злополучную канаву, то ли это была чужая земля, куда никто не мог рискнуть зайти, но это была неожиданная удача, и он с удивительной легкостью вскочил и побежал к вдруг ставшим совсем близкими деревьям.

Уже вбегая под укрытие их крон, он не удержался и снова оглянулся. Столпившиеся люди все еще стояли у канавы и, казалось, замерли, растерянно разглядывая ее жижисто-землистое дно. Казалось, о нем и о погоне совершенно забыли.

Лес был более густым и заросшим, чем казался издалека. На ветках удивительным образом сохранились листья. А на дикой яблоне вместе с кривенькими, но аппетитными плодами даже проблескивали цветы. Было очень тихо, настолько тихо, что он слышал свое постепенно успокаивающееся дыхание. В лесу не было тропинок, не видно было ничьих следов, и он шел, огибая кусты и мощные стволы деревьев, просто наугад. Почему-то не было ощущения, что заблудился. Наоборот. Мягкое шелестение листвы словно укутывало его уютным одеялом и приглашало в свои объятья. Нужно было искать место для ночлега и раздобыть какой-то еды, но он поймал себя на мысли, что совершенно не голоден, да и темнота пока не опустилась на лес, и он шел все дальше, успокаивая себя мыслью, что лес не может простираться бесконечно и либо закончатся силы, либо лес…

Так и случилось. Лес неожиданно прервался, и он резко вышел на хорошо ухоженную лужайку перед зданием с белой колоннадой. Огибая фонтан, по шуршащей дорожке к нему приближался старец с ухоженной седой бородой в балахоне настолько белом, что он практически сливался с фоном белого фасада. Никакого удивления, словно взъерошенные, заляпанные землей беглецы каждый день выходят к ним из леса, он не выказал.

— Приветствую тебя.

— Где я?

— Ты проделал долгий путь, наверняка голоден и хочешь отдохнуть.

Он протянул руку в приглашающем жесте и пошел к правому крылу дома не оборачиваясь. Как бы странно это ни выглядело, но обещание еды и ночлега поманило, и он послушно последовал к дому, совершенно не обращая внимания на ярко светящее солнце, в лучах которого искрилась радужными цветами центральная фигура фонтана.

Ванна, ароматная каша с фруктами и мягкая постель захватили его в плен. Он послушно натянул на себя чистую до пола рубаху, явно с чужого плеча, но из такой уютной ткани, что ему невольно вспомнились почти забытые материнские объятия из далекого детства. Может быть, поэтому, а может, из-за спавшего наконец напряжения он погрузился в глубокий сон, чего не позволял себе уже многие годы.

Есть что-то мистическое в пробуждении на новом месте. Ты еще там, в благополучном сне, и уже тут, пытаешься соединить кусочки мозаики. Шорох занавески, отблеск луча на отполированном кувшине, плетеный коврик на полу, странные, складывающиеся в узоры разводы на белой стене — и вот уже возвращаются воспоминания вчерашнего вечера и полностью вытесняют картинки сна. Он резко оторвался от подушки и натолкнулся на обволакивающий глубокий взгляд старика, который терпеливо сидел на стуле возле кровати.

— Ты можешь оставаться у нас столько, сколько захочешь. Можешь делать все, что захочешь. Но при одном условии. Здесь живет маленькая девочка. Мы все ее оберегаем…

Старик выразительно вздохнул, и стало понятно, что день, когда он обидит ребенка, станет его последним днем.

Он активно согласно закивал (почему-то голос застрял где-то на уровне солнечного сплетения), но, видимо, старика устроил такой ответ. Он бесшумно поднялся и, утратив интерес, вышел из комнаты.

Последующие дни он отъедался и отсыпался. Мелькающие незаметно остальные старики были настолько ненавязчивы, что через некоторое время он стал скучать и слоняться по округе и уже подумывал продолжить свой путь. Но как бы далеко он ни забредал, все равно выходил к фонтану. Это начинало раздражать, и однажды в сердцах он замахнулся на цветущий куст, окружающий фонтан. Розовый шип больно впился в ладонь, и алая капля стала стремительно и болезненно пульсировать. Он чертыхнулся, и тут из кустов раздалось нежное хихиканье, появились сначала золотистые кудри, а потом два наивно распахнутых глаза.

— Ты дерешься с кустом? Не надо. Видишь, он обиделся.

Девочка грациозно выбралась из соседнего куста, подошла к нему, деловито развернула его ладонь, по которой струйкой текла кровь из ранки, и вдруг резко наклонилась и поцеловала центральный сгусток. Онемев он наблюдал, как на его ладони переливался алым цветом кристалл. Девочка выжидающе смотрела на него. Если бы это был сон, он бы не удивился. Но вот рядом стоит ребенок. Держит в теплой руке его ладонь, а в ней лежит настоящий рубин такого насыщенного цвета, что только это создает ощущение нереальности. Зажав камень в ладони и попытавшись спрятать его в несуществующем кармане длиннополой рубахи, он снова услышал хихиканье.

— Зачем он тебе? Их же много везде здесь.

Подняв глаза, он вдруг отчетливо понял, что статуя фонтана, да и все его стенки выложены драгоценными камнями, переливающимися синими, изумрудными и рубиновыми лучами в искрящихся вод-ных брызгах.

В его расслабленном мозгу немедленно родился план. Весь последующий день он посвятил его осуществлению. Смастерил из второй рубахи мешочки, подружился с девочкой, рассовал по вшитым в пояс мешочкам лежавшие горкой камни и собрался в путь.

Но со второй частью плана что-то не заладилось. Никто за ним не следил, никто не удерживал, но, решив на следующий день пойти в другом от леса направлении, он, пробравшись через заросли роз, опять вышел к фонтану.

Его новая подружка, сидящая на бортике, сочувственно спросила:

— Что ты ищешь?

— Дорогу.

— Что это — дорога?

Он удивился вопросу, но потом сообразил, что ребенок наверняка никогда не покидал этот дом и двор и может действительно не знать.

— Это такое место на земле, по которому туда и обратно ходят люди. Проезжают повозки. И поэтому трава там притоптана, а то и вовсе не растет. И тянется это место как две полосы по земле.

Ребенок пожал плечами:

— Здесь нет дороги. Но что-то похожее на две полосы я видела. Пойдем, покажу.

Девочка взяла его руку в ладошку и потянула за собой. Они обогнули дом, розовые кусты, какие-то деревья, прошли в поле, и в какой-то момент он понял, что они идут по заброшенной, заросшей дороге. Он ускорил шаг и уже тащил девочку за собой.

— Куда ты бежишь? Там же ничего нет.

Но дорога явно куда-то вела. И вскоре вдалеке он увидел железнодорожный переезд с опущенным шлагбаумом, домик смотрителя, каких-то людей, повозку с уставшей лошадью.

Он побежал. И вдруг резко влетел в невидимую стену. Что-то мешало. Та, другая земля была на расстоянии вытянутой руки, но почему-то недоступна. Он стал стучать, кричать, пинать ногами в попытке разбить эту прозрачную стену и докричаться до людей. Но те, на той, другой земле, его не видели и не слышали. Засуетившись, они проводили промчавшийся мимо поезд. Смотритель поднял шлагбаум, люди сели в повозку, и уставшая лошадь потащила их дальше.

Устав биться, в бессильном и прозревающем отчаянии он сполз на землю.

Ему на плечо опустилась теплая ладошка, и нежный голос прошептал на ухо:

— Я же говорила, там ничего нет.


Колонка Лианы Давидян опубликована в журнале "Русский пионер" №99. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".