Классный журнал

Дмитрий
Брейтенбихер

В верховьях Ыжымты

Вместо названия, эпиграфа, пролога и основной части повествования:

…и липнут к кирзовым голенищам

бурые комья родной земли.

И. Бродский

Вместо эпилога.

Мне кажется, эти строки в финале стихотворения Иосифа Бродского «Осень в Норенской» полностью раскрывают тему «Земля» и делают бессмысленными любые творческие «копания» (простите за невольный символизм) в этом вопросе.

Здесь с точностью штриха японского хокку в каждом слове все выражено до самого дна. И смысл, и лирика, и драматургия.

И «кирза» как слепок нашей истории, истекающей победами, тяготами и режимами…

И «бурые комья» по самые «голенища» — наша вечная грязь дорог, строек, крепостного и системного рабства…

И невозможность избавиться от «липнущего» чувства Родины — тоск-ливого в осознании какой-то вечной беременности и неизбывности.

Возможно, стихотворение просто попало в настроение. Я недавно вернулся из Якутии, где за 10 дней без связи и цивилизации было много пройдено вдоль рек Ыжымта и Гунам, много переговорено, много передумано и переосмыслено.

По возвращении было сложно синхронизироваться с ритмом Москвы и «распаковать чемодан» новых эмоций и мыслей.

Те, кто летает по стране, меня поймут. Дело даже не в бескрайности простора и не в завораживающей красоте под крылом, а в эффекте внезапного осознания отрыва от пульса городской суеты.

Сначала в перерывах между перелетами ты еще ловишь рваный ритм города.

На каждом пит-стопе ныряешь в «пропущенные и неотвеченные» (кстати, неплохое название для сериала) с неудержимым запалом все срочно решить и дать ценные руководящие указания.

Но с каждой тысячей под крылом это удается все хуже.

Кажется, что расстояний не существует. Но их не существует между Москвой, Лондоном, Сингапуром и Токио. Секунда — и ты на связи, покупаешь или продаешь, инвестируешь или сокращаешь позицию.

Один клик — и сделка закрыта.

А между Москвой и верховьями реки Ыжымта — пропасть километров, невесомости и офлайна.

Приземляешься и осознаешь: тебя отключили.

После вертолетного грохота Ми-8 наваливается тишина.

Смотришь на телефон: неизбежно и ожидаемо фиксируешь отсутствие сети, а потом отсутствие соединения с оставленной (восемь тысяч километров назад) жизнью.

Начинаешь успокаивать, что все хорошо, что всем все подписал и согласовал… Потом понимаешь, что не все и не всем…

Тщетно борешься со спутниковой связью, выбегая в якутскую ночь.

Потом долго выслушиваешь наставления местных о том, что нельзя без сопровождения и ружья отходить от домика, потому что… «медведя много».

И с этого момента дикая реальность вокруг начинает съедать твое сознание.

Ты пьешь из реки, спишь на земле, ешь сырую рыбу, слушаешь рассказы:

— о таймене на 30 килограммов;

— о чудесном спасении после падения в берлогу;

— об увеличении количества соболя и об истреблении белок;

— о роли алкоголя в культуре малых народов Севера.

Тогда я думал: хорошо, что тема номера совпала с этой моей «экспедицией».

Ведь так просто взять и написать, что такое для меня «Земля»: вот я стою на вершине холма и смотрю то ли вдаль, за пушистый горизонт сосен, то ли вглубь себя, на что-то уснувшее или даже потерянное…

И продолжу про… корни, про предков и XXI век соевых отношений, синтетической любви и безлактозного патриотизма… Это показалось мне настолько самоочевидным, что я расслабился…

Но время, которое проводишь совсем по-другому, направляет мысли не на «землю», а куда-то глубже, в воспоминания и поиски смыслов.

Оказывается, я уже прожил немаленькую жизнь — осколки памяти рассыпались перед глазами один за одним.

Детство. Казахстан. Двор.

Мы ищем и грабим зарытые в землю «девчачьи секретики» — сложенные из зеленого бутылочного стекла сокровища с фантиками и перламутровыми пуговицами.

Или… я на каникулах приезжаю в деревню.

Зима, старые санки, на которых из коровника нужно перевезти навоз на бесконечные поля за домом.

Привязав корыто потуже, тащусь по заснеженной колее, воображаю, что «на дровнях обновляю путь».

Помню свои первые мозоли и землистый запах погреба, где хранилась картошка: ее бока с трещинами, пророщенные «глазки» и оправдательную записку от родителей:

«Татьяна Ильинична, здравствуйте. Дима на картошке».

А мыслями Дима был не на картошке.

В 1983-м Дима, как и все первоклассники, был в космосе.

А ведь и правда «Земля в иллюминаторе была видна», когда-то видна… Песня группы «Земляне» гремела из каждого окна. Все мы грезили космонавтикой, рвались улетать к звездам, открывать новые галактики и завоевывать миры. Мы делали альбомы о космонавтах-героях, и не было в Союзе мальчишки, которому бы не «снился рокот космодрома».

Причем удивительно, но на фоне противостояния «сверхдержав» и гонки вооружений казалось, что это даже не мечты, а конкретные планы на грядущую пятилетку. И ты просыпался и думал, что надо бежать на «физ-ру», чтобы легко переносить невесомость, пройти испытания и скорее сказать: «Поехали!» И в целом космос как предчувствие, как ожидание и даже как карьера был близок и доступен.

Мы мыслили категориями Земля — Луна — Солнечная система — Млечный путь. В карте звездного неба мы разбирались лучше, чем в контурных картах по географии. Это была не просто школьная программа, а как будто знания первой и даже жизненной необходимости.

А потом перестройка, 90-е, первая волна капитализма, свободный рынок… Началось много нового.

Только космос вдруг кончился. А мы как будто замешкались на Земле в какой-то бытовой междоусобной суете, как-то слишком долго собирали чемоданы, и в это время почему-то без нас эта ракета детской мечты куда-то улетела…

Физический факультет у меня уступил приоритет экономической кибернетике. Благо физико-математическая школа позволяла зацепиться за «кибернетику» и уже по ходу пытаться разобраться в том, что определяет спрос и предложение на таком близком и земном рынке.

Только привычка смотреть вверх никуда не делась. И что нам делать? Что делать поколению, которое воспитано на ожидании еды из тюбиков и жизни в скафандрах?

Конечно, опустить глаза на землю и идти своим путем, изучая особенности местного ландшафта, по направлению к такому «близкому» горизонту. Но вот в чем фокус… Ведь нас не учили ходить по земле. Нас не учили ее беречь, думать о том, что другой такой может и не быть.

Мечты о космосе сменились целями финансового благосостояния как главного критерия успешности достижений. Но «приземлить» мысли не значит думать «о Земле». Можно заработать на прекрасный дом, только какая в нем польза, если не будет сносной планеты, где его поставить. «Все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды».

И вот уже, следуя моде на экологию, переодеваемся в искусственные шубы, берем в магазин многоразовые шопперы, учимся «раздельному сбору мусора». На каждом форуме обсуждаем техническую модернизацию производств и системы переработки мусора, программы устойчивого развития регионов в контексте несырьевой экономики, но где-то в глубине души мы не очень верим в таяние ледников и экологический коллапс.

А молодое поколение не собирается завтра в космос. Да и деньги и стремление зарабатывать не являются их основной жизненной задачей. Произошла смена парадигмы целеполагания в сторону признания онлайн. Лайки ценнее денег, потому что сегодня возможностей больше, чем потребностей. Самовыражение здесь и сейчас — главная из этих возможностей. То есть для нового поколения Земля и не отправная точка к космическим далям, и не источник финансового обогащения в конкурентном мире игры с нулевой суммой. Эта планета им нужна для возможности здесь жить и творить.

При этом они то ли понимают, то ли чувствуют интуитивно, что скорость саморазрушения уже превосходит скорость технического прогресса. Эффект Греты Тунберг — одно из немногих проявлений этого. Возможно, смещение фокуса извне в самих себя, культивация подхода Экзюпери: «Встал поутру, умылся, привел себя в порядок и сразу же приведи в порядок свою планету» — и есть эволюция?

А это значит, что, может быть, сейчас с нашими детьми у Земли появляется надежда…  


Колонка Дмитрия Брейтенбихера опубликована в журнале "Русский пионер" №99. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".