Классный журнал

Сергей
Петров

Юбки, киллеры, жакеты

Бархатный пиджак не делает писателя, заявлял поэт Борис Рыжий. Он был не прав. Нам не вспомнить писателя, кто всю свою жизнь или хотя бы часть ее щеголял в пиджаке из бархата, а потом бесславно сгинул. Напротив, такие авторы были обладателями целых сезонов славы, несомненно бархатных. Эти сезоны повторялись даже после смерти их, после недолгих холодных периодов забвения. О них не успевали забыть.

Оскар Уайльд с удовольствием носил бархатные костюмы и пиджаки.

Юный Владимир Маяковский любил наряжаться в красный бархатный пиджак и желтого цвета рубашку, шокируя тем самым окружающих.

Часто видели в пиджаке из бархата другого оригинала — Трумена Капоте.

…Сейчас нет писателей в бархатных пиджаках. И милой дамы Литературы не видать. Она исчезла, как и ее бархатные сезоны с чем-то теплым и долгожданным. Прошло лето, наступили холода. Не пройтись ей по приморским набережным под тонким зонтиком.

Литературу терроризирует выпестованный ею ребенок. Дитятю зовут Литпроцесс. Мама нагуляла его от типа в штанах с блестками по имени Шоу-бизнес. Он вырос, превратившись из розовощекого и чудаковатого малыша-крепыша в безразмерного охламона-хайпожора. Маман он запер в библиотеке и взялся за ее наследство. Кроме наследства, вернее сказать — наследия, у охламона от маман ничего нет. Хватка и взгляд на мир у него папины.

Он бродит по набережным и бульварам захмелевшим барином. Дымит сигарой, банкноты беспорядочно торчат из карманов его сюртука, цилиндр съехал на затылок. Жарко, очень жарко, но барский сюртук он не снимет никогда.

Иногда кажется, что охламон поет, но он не поет. Он диктует литературные моды.

Охламон присаживается за столик летней веранды, заказывает бокал коньяку.

Не успевает он поднести бокал к губам, как его замечают бредущие мимо писатели. Они резко меняют маршрут, приближаются. Им нужен этот охламон. Да, он противен и вульгарен. Но он, черт возьми, нужен. От него зависит дальнейшая судьба.

На повороте писателей обгоняют критики. Им тоже есть о чем с ним поговорить.

И те и другие опаздывают.

За столиком богатея-охламона уже сидит молодая гламурная шпана. Это так называемые литературные блогеры. Insta-блогеры. Как правило, девочки от семнадцати до шестидесяти. Они любят фотографироваться в бюстгальтерах, кокетливо прикрывая их книжкой. Под фото блогеры пишут что-то невнятное, в обязательном порядке употребляя слово «дискурс».

За столик они подсели вовремя. Охламон поддат, но не пьян окончательно. Он смотрит на них чуть помутившимся взглядом и думает: о, как они милы! Бархатных жакетов им не надо. А вот юбочки из плюша определенно бы подошли. Блогерши улыбаются. Они знают, что их никто не знает. Но они искусно играют на «хайповых» струнах Литпроцесса, вешают ему на уши лапшу и убеждают, что их знают все и без них, таких красивых и талантливых, он пропадет. Люди не читают книг, люди пялятся в Инстаграм. Рано или поздно они увидят в своих смартфонах их, молодых и красивых, полуобнаженных, с книгами в руках. С какими надо книгами. Книги купят. О книгах заговорят. Тиражи вырастут. Празднику Литпроцесса не будет конца.

И он, верный папин сын, во все это верит. Захмелевший, сорит банкнотами, выписывает ушлым девчушкам пропуска в дивный литературный мир, раздает поручения.

Иногда из близлежащего сквера выходит киллер. Не настоящий, литературный или карикатурный, черт его поймет. Им может быть писатель, критик, тот же блогер. Литпроцесс и его свиту киллер ненавидит. Он выхватывает из кобуры ствол и открывает беспорядочную стрельбу. Выстрелы его нередко сопровождаются отборным матом. Пули вдребезги громят графины и стаканы, но главной мишени почему-то не поражают.

Я вспоминаю в этой связи Шведа. В 90-е мы оба жили и работали в Тамбове, но он не был ментом. Полубандит, полуполитик, полубизнесмен, Швед был молод и разительно отличался от коллег по цеху повадками и интеллектом. Он не создавал капитала на рэкете, сутенерстве, операциях с наркотическими средствами и психотропными веществами. Он любил иметь дело с экономикой.

Шведом его прозвали воры. Прозвали за скандинавскую, как им показалось, внешность. Хотя что в нем было скандинавского, я до сих пор не пойму. Темно-русые волосы, стрижка «ежик», очки. «Умник», «отличник» ему подошли бы больше.

Поначалу, отстаивая свои бизнес-интересы, Швед действовал деликатно, незаметно даже. Потом начал наглеть. Над требованием воров регулярно «отстегивать в общак» он посмеялся. Какой еще общак, ушло ваше время. Над бандитами Швед тоже посмеивался, намекая, что вот-вот станет обладателем депутатского мандата, и тогда ему вообще все будет «нипочем». Такое поведение оппонентам не понравилось. «Скандинавская» внешность, верно, тоже начала раздражать. Вместо модного в те годы малинового пиджака Швед носил пиджак элегантнее, вроде как из пурпурного бархата. Шведа решили убрать.

Сначала ему сунули перо в бок воры — как слону дробина. Другая группа товарищей (кто они, так и осталось невыясненным) задумала обратиться к более громкому методу. Киллер в обнимку с винтовкой затаился на чердаке старинного дома через дорогу, напротив ресторана «Камелот», что принадлежал Шведу.

Объект вышел на улицу. Пуля ударила ему в руку. Швед на всякий случай упал. Жизненно важные органы, к счастью его, не были задеты.

После, похоже, организаторы покушения посмотрели фильм «Андеграунд» и обратили внимание на рассудительную реплику одного из героев: «Я же говорил, кум, в голову нужно было стрелять».

Вот они и выстрелили в голову.

Спустя полгода заявился в «Камелот» заезжий киллер, подошел к столу, за которым восседал Швед, пожелал ему приятного аппетита, достал пистолет и выстрелил. Затем спокойно и с достоинством убийца покинул помещение.

…Литературный киллер не желает стрелять главному объекту в голову, он вообще ведет себя не как профи. Он не скрывается после стрельбы. Он даже темных очков не носит. Напротив, остается на месте, крутит туда-сюда головою, желая, чтобы о нем узнали, его запомнили. Чтобы поднялась шумиха о таком вот независимом и вольном литературном стрелке. Чтобы обратил на него внимание Литпроцесс, протрезвел, взял в свою компанию и тоже выписал пропуск.

Так, может, и не стоит стрелять ему в голову?

Жалко все-таки: деляга, конечно, но не такой уж и злодей. Не слушал просто маму в детстве, не понимает, что не сделать из книги топ-модель, поп-певца или певичку, это не «Фабрика звезд». Даже самые певучие выпускники «Фабрик» со временем смешат и раздражают. Книгу же читатель находит сам, неожиданно, как Великую Любовь или великолепной красоты белый гриб среди сморщенных поганок. Можно деликатно подсказать, конечно, можно. Но совсем не обязательно обращаться через громкоговоритель и развешивать рекламные стикеры на соснах.

Да, стрелять не стоит. Нужно просто открыть дверь той самой библиотеки, выпустить маму, а сына посадить на ее место, в своеобразный ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий), на перевоспитание. Обрасти паутиной, разумеется, не дадим. Но заставим сидеть тихо.

А красивая наша девушка, вечно молодая дама Литература, одетая в изящный бархатный жакет и длинное платье, снова выйдет в свет. Вертя на плече зонтик, она пойдет по набережным и бульварам, улыбаясь издателям, кивая критикам, грозя пальчиком писателям, гладя по головкам блогеров.

И снова наступит ее бархатный сезон.

 

Колонка Сергея Петрова опубликована в журнале "Русский пионер" №98. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".