Классный журнал

Bита
Буйвид

Зов водки

В самом начале карантина мы с Леной скинулись и купили полуторалитровую бутылку самой дешевой водки. Немецкой. Остальные обитатели студенческого жилища посмотрели на нас снисходительно. Люди из России. Все понятно. Переживают. Стресс. Сейчас запьют. Хаха. Какая наивность. Если бы мы запить решили — неужели мы купили бы одну бутылку? Учатся в таком продвинутом учебном заведении, а клише из головы все никак не уберут. Нам еще шапки-ушанки нужно было бы напялить для полноты картины. Но мы с Леной хорошо учимся. Мы уже выучили, что клише — враг искусства. Поэтому мы всем остальным студентам это клише сломали. Китайцы, колумбийцы, греки и прочие голландцы с изумлением наблюдали, как мы с Леной протирали этой водкой все: от кроссовок до упаковок из супермаркета. А когда русский интернет порекомендовал дышать парáми водки в качестве лечения от ковида, мы стали носить с собой бутылочки с распылителем и распыляли водку вокруг себя. От остальных студентов мы шарахались. Они ведь не читали рекомендаций Роспотребнадзора и ужасно все нарушали. А мы читали. Каждое утро. И каждый день. И каждый вечер. С маниакальным упорством мы открывали Яндекс.Новости и четко следовали рекомендациям. Скорее всего, таким образом мы пытались побороть ностальгию. А она на этом пандемическом фоне разрослась и, как мне кажется, перешла в форму невроза. Мы не ходили к университетскому психологу, мы сами себя диагностировали. Это же просто.

Симптом номер один — нарушение пищевого поведения. Еда утратила свой вкус. Нет, вкус и запах мы чувствовали, но нам было невкусно. Нам хотелось своей еды. Comfort food это называется. И мы все время пытались изготовить эту комфортную еду. А у нее упорно получался некомфортный вкус. Исходные продукты ведь другие. Единственное, что нам удалось, — это квашеная капуста. Когда на кухне появилась кастрюля, придавленная сверху гантелями и угрожающей запиской рядом «Fragile», международные клише снова окрепли. Попытки объяснить, что Роспотребнадзор рекомендует пробиотики в качестве ковидопрофилактики, провалились. Весь мир знает, что капусту квасят, чтобы закусывать водку.

Но клише опять было сломано. Не нарочно. Пока квасилась капуста, в винном интернет-магазине появилось дивное предложение. Четыре коробки вина по цене двух. Вот именно такая комбинация. Я целый день потратила на маркетинговое исследование. Прочитала аннотации всех предложенных вин, сравнила годы рождения и цены, конечно. Не смогла устоять. Выбрала. Заказала.

На следующее утро, прямо в разгар онлайн-семинара, здоровенный голландский мужик втащил все четыре коробки разом по узкой винтовой лестнице в студенческую кухню. Мы с Леной побледнели (он прошел без маски и в обуви!), схватили свои распылители и устроили плотную водочную завесу в воздухе. Семинар был не очень интересный, поэтому мы остались в кухне. Догадываетесь зачем? Когда наш колумбийский друг заскочил в кухню за кофе и застал нас, протирающих винные бутылки водкой, он закричал «НОУ!» и даже не стал пить свой колумбийский кофе. Ящики мы тоже протерли салфетками, смоченными водкой, и растащили по своим спальням. Что тоже жест тот еще, конечно. Ну, с точки зрения международного сообщества, разумеется. Вечером поступило письмо от супервайзера-международника. Это такая специальная женщина, которая помогает иностранным студентам. Условно помогает, конечно. Потому что обычно она советует обратиться к другим сотрудникам. Психологу, как правило. В письме она выражала надежду, что у меня все хорошо, и интересовалась, что я собираюсь делать с вином. И напоминала, что на кухне больше трех не собираться. Нашла кого предупреждать. Мы с Ленкой даже третьего в кухню не пускали. Кто же стукнул-то на нашу закупочку? Неужели служба доставки?

Я ответила длинным и очень вежливым письмом. Первые два абзаца состояли из вводно-вежливых форм про я надеюсь, у вас тоже все хорошо, и как прекрасно в такое сложное для всего человечества время иметь такого прекрасного супервайзера, друга практически. Потом последовал ответ на запрос. Он был короткий и содержал всего одну строку. Возможно, Маргарет, ты удивишься, но вино я собираюсь пить. Ну и потом еще несколько вежливых предложений для завершения, одно из которых содержало сожаление, что нет никакой возможности пригласить ее в гости и выпить по стаканчику.

Наличие двух коробок вина под кроватью немного примирило меня с действительностью. Но тут обнаружился второй симптом невроза: пить его совершенно не хотелось. Но я это уже проходила. Бывали уже такие периоды. Сделала усилие, взяла бордо и пошла на кухню. Лена как раз пыталась перевоспитать местные продукты и заставить их оставлять новосибирское послевкусье. Экспериментам ее не было предела. На этот раз она решила сварить картошку с лавровым листом, подавить ее голландский привкус. Слушай, говорю, может, водкой это лучше запить? Лена обиделась. Она решила, что я на профилактику отравления намекаю. Да нет же, говорю, я про палитру. Ну какое тут бордо? Нет, говорит Лена, водка для дезинфекции. Неужели ты хочешь пить эту дешевую гадость? Подумаешь, говорю, я как-то в девяностом паленку выпила и жива, как видишь. Лена посмотрела на меня с состраданием. Она хоть и младше, но тоже успела попробовать, наверное. Может, нам бордо на шардоне заменить, спрашивает. К лаврушке-то. Вот я и сардинок купила.

Но дорогое мироздание все же сжалилось над нами. Во время велосипедной прогулки мы обнаружили «Склеп». Нас как магнитом притянуло к зданию с удивительно родным словом, хоть и написанным латиницей. Но, скорее всего, притянули витрины, удивительно напоминающие дизайн «Пятерочки». Мы нашли польский супермаркет! Но он был закрыт. Мы ходили вокруг, мы просто чувствовали, что спасение близко, но ничего сделать не могли. На следующий день Лена поехала первой. В магазин ходить можно было только по одному, и мы даже монетку бросали. Я сидела и предвкушала.

А потом мы очень долго протирали водкой упаковки с пшеном, гречкой и перловкой, которую я с самого детского сада терпеть не могу, а сейчас чуть ли не прижимала к себе со слезами умиления. Ну ладно, это я загнула. Но настоящий, человеческий творог в прямоугольных пачках я и правда поглаживала и уже представляла сырники со сметаной, потому что у поляков и сметана нашлась тоже. А еще там было что-то в крафтовой бумаге. Лена наблюдала за моей реакцией. Я сначала оросила это водкой. Потом понюхала. Сквозь водочные пары пробивался знакомый запах. Я еще не поняла, что это, но слюноотделение уже усилилось. Я медленно, чтобы не спугнуть свое счастье, стала разворачивать коричневую бумагу. Неужели докторская? Нет, говорит Лена, капитанская она называется, но похоже, правда? И вот хлеб еще, на наш похожий.

Мы начали делать бутерброды, и тут я поинтересовалась санитарными условиями у поляков. Они-то, говорю, наверняка в масках и перчатках, не то что эти голландцы? Лена побледнела. У нее уровень мнительности в разы выше, чем у меня. Почти на грани обсессивно-компульсивного. Нет, говорит Лена чуть ли не со слезами, она просто так колбасу отрезала. И я понимаю, что сейчас это счастье все улетучится. Слушай, говорю, ну мы можем пожарить колбасу на сковороде. С яичницей. Хочешь?

А у Лены слезы в глазах, и она отрицательно головой машет. И тут меня осенило. Смотри, говорю, все же просто. И спокойно так водочкой колбасу оросила.

Бутерброды получились высотой с гамбургер. Боже, как же это было вкусно! В какой-то момент проскочил привкус водки. И я не выдержала. Знаешь, говорю, она все равно у меня во рту, эта водка, хоть и дешевая. Так что мне уже все равно. И налила себе рюмку. Ты что, говорит Лена, час дня всего. Странный аргумент, конечно, в данных условиях. Я просто пожала плечами.

К двум часам дня «по бутербродику» превратилось в праздничный обед. И водки уже осталось мало. И уже вода закипала для пельменей. Я говорила, что у поляков оказались наши пельмени? И пломбир в стаканчиках, кстати, тоже. Но радость поедания все равно была нарушена. Послышалось пение. На первом этаже нашего дома жила суринамская семья. Я никогда не видела всех членов семьи, только мужика, когда он выходил за продуктами. Но всех остальных я слышала. Их явно было больше, чем разрешено для такой жилплощади, и они явно шифровались. Сынок-тинейджер постоянно ржал, и мы, конечно, подозревали его в употреблении, но мамаша никогда не выходила из дома, так что вряд ли. Сестер совсем не было слышно. А вот мамаша пела. Тоскливые, заунывные песни. Причем все активнее и активнее. Возможно, она стала брать уроки вокала онлайн, но ее пение вызывало все больше беспокойства. Оно усиливалось. В нем была такая неизбывная тоска. Но чужая совершенно и потому вызывающая отторжение. И мы с Леной пытались ее глушить, конечно. Чем мы только не пытались. Соседское пение прорывалось через фильмы, даже через боевики, которые мы включали во время ее запевов. Хуже всего было, когда она пела на рассвете. Тут даже и глушилку не включишь. Сначала мы хотели справиться с очередным приступом пения буддистским способом. То есть просто пожелав счастья источнику напасти. Я предложила тост. Выпьем, говорю, за братьев наших меньших. Имея в виду, конечно же, низкорослых суринамцев. Да, всхлипнула Лена, за поляков! После еще пары рюмок глушилка нашлась сама собой. Не очень польская и не совсем русская. Гибридная. Но все равно родная. «Березовый сок» и «Беловежская пуща» вернули нам чувство стабильности. Но когда за дело взялась «Александрына», наши однокурсники решили посмотреть, что происходит на кухне. К ним опять вернулось клише. Как они всегда и предполагали, русские студенты в два часа дня пили водку, закусывали квашеной капустой и горланили какие-то странные тоскливые песни.

Колонка Виты Буйвид опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".