Классный журнал

Андрей
Десницкий

Чистотилище

Пожалуй, чистилище — одно из первых изобретений цивилизации, которую мы сегодня называем Западом. Предвижу вопрос: как, разве это не древнее библейское понятие, свойственное всем христианам? После смерти людские души попадают в некое особое место, где их ждет расплата за земные грехи?

Вовсе нет. Христианство, как и многие иные религии, утверждает, что после смерти человека может ждать благая или злая участь, в зависимости от того, как он жил, и это окончательно, пересмотру не подлежит. Так это описано и в Новом Завете. И вплоть до Высокого Средневековья всех это устраивало (православных и католиков устраивает и до сих пор). Проповедники рассказывали о примерах праведного и грешного поведения, которые приводили людей соответственно в рай или в ад.

Но как же мы? Большинство осознает про себя: праведниками нас не назовешь, но и грешники-то бывают пострашнее… В рай точно не по заслугам, а в ад не хочется, да и несправедливо. Неужели есть только две окончательные возможности?

В некоторых текстах, как новозаветных, так и других раннехристианских, говорится о неких испытаниях души после смерти (православные позднее выведут из них учение о «мытарствах», по сути, о сложной «растаможке» души по пути в рай). И вот в XII–XIII веках в Западной Европе постепенно складывается учение о чистилище, на латинском языке — Purgatorium. То есть это место временного наказания умеренно грешных душ: они должны через него пройти, тем самым очиститься и приготовиться к вхождению в рай. Постепенно это учение становится догматом в католицизме.

На первый взгляд, ничего не изменилось: праведность приводит душу к райскому блаженству (пусть теперь и не напрямую), а греховность — в ад. Но перемены оказались радикальными. До сих пор нравственные оценки делились на «плюс» и «минус», теперь появляется шкала: насколько это греховный поступок? Скольких лет в чистилище он будет тебе стоить, какие конкретно мучения его искупят?

Данте в «Божественной комедии», написанной на простонародном флорентийском наречии (будущем литературном итальянском), был, по сути, одним из первых, кто детально описал чистилище. Он поместил туда тех самых средненьких (но далеко не посредственных!), расписав очень подробно и красочно эту самую градацию грехов:

Тогда мы очутились за порогом,

Заброшенным из-за любви дурной,

Ведущей души по кривым дорогам,

Дверь, загремев, захлопнулась за мной…

А заодно и у церкви появились совершенно новые возможности. Молитва за умерших практиковалась с самых древних времен, но теперь появился своеобразный прейскурант: если понятно, что такой-то грех требует такого-то искупления (с конкретными подробностями мучений и четко обозначенным сроком), то и избавить от них может вполне определенное число молитв, богослужений и постных дней, которым живые предаются ради умерших. Прежде всего этим занимались родственники покойного, но если он был, к примеру, достаточно состоятельным феодалом, то можно было препоручить это занятие профессионалам, то есть монахам, за определенный вклад в монастырскую казну. Грех и покаяние становятся товаром.

Самый яркий пример — индульгенция, то есть подписанное папой римским отпущение грехов, которое продавалось за деньги и «избавляло» от мучений в чистилище на определенный период времени. Можно было выкупить душу своего покойного предка, а можно было заранее позаботиться и о собственной. Собственно, и «покаянием это уже не назовешь»…

Понятно, что торговля индульгенциями выглядела очень неприглядно, периодически люди выступали против нее, и наконец молодому монаху по имени Мартин Лютер удалось выступить настолько громко и внятно, что начался процесс, впоследствии названный Реформацией.

Но еще прежде того в Европу пришла эпидемия бубонной чумы, «Черная смерть» середины XIV века, которая выкосила где четверть, где половину, а где и больше половины населения (точные оценки сегодня невозможны). Она многое изменила во всех областях жизни европейцев, от медицины до экономики. А для нас, пожалуй, самым заметным ее признаком стали изображения «пляски смерти» — хоровода, в котором скелеты ведут людей всех сословий и званий… в чистилище, конечно. А что их там ждет? Позднее Средневековье — это еще и время какого-то мучительного, пристального внимания к загробным мукам, к этим чертям со сковородками. Может быть, именно потому, что теперь можно было верить: они не навсегда?

Во время этой эпидемии, как рассказывает Джованни Боккаччо в книге под названием «Декамерон», десять флорентийских подростков, юношей и девушек, самоизолировались на загородной вилле и, чтобы скоротать время, стали рассказывать друг другу разные байки, как водится у подростков, не очень приличные. А Боккаччо все это якобы просто записал. И так анекдоты стали началом литературы нового типа.

На заре Средневековья, и даже в его зените, в письменные тексты попадали исключительно герои-рыцари и прекрасные дамы или, наоборот, подлые предатели и псы-сарацины — маски, сплошные маски, без малейшей индивидуальности.

С распространением представлений о чистилище широко расходятся и сборники проповедей, в которых описываются всевозможные грехи и пороки, в деталях и подробностях, с указаниями, сколько и каких мучений за что положено. А главное — подробности, подробности!

Но и в этих сборниках «примеров», как это называлось, перед нами тоже, скорее, маски праведников и грешников. Иногда праведники впадают в грех, а грешники каются, но в каждый конкретный момент времени они однозначно черные или белые. И вдруг здесь, в «Декамероне», на пороге Возрождения, в пространство книги врываются такие живые и разноцветные люди со своими страстишками, причудами и проказами. В рай им точно рановато, но и в ад навечно вроде как не за что — идеальные кандидаты в чистилище! И как интересно про них читать…

Европейская литература с ее психологизмом, портретностью, со всей этой «достоевщиной»… Могла ли она возникнуть без представлений о чистилище? Наверное, могла. Собственно, о чистилище уже мало кто думает, садясь за письменный стол или за клавиатуру компьютера. Мысли о посмертных мучениях души в наш век крайне непопулярны. «Хождение по мукам» — так Алексей Толстой назвал свой роман о вполне земных событиях Гражданской войны, но ведь имеется в виду православный аналог чистилища. А может быть, сама идея социального переустройства общества — она родом оттуда же? Давайте как следует помучаемся, искупим грехи старого режима, чтобы затем войти в светлое царство вечного коммунизма…

Пожалуй, я начинаю фантазировать. Но все же, все же… Идея посмертного воздаяния — одна из самых древних в истории человечества. Но чистилище с его пристальным вниманием к мелочным грехам и с его неокончательностью, подвижностью, пожалуй, одна из первых и очень важных ступеней на пути к тому, что мы сегодня называем Западом. Так уж оно сложилось.  

Колонка Андрея Десницкого опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".