Классный журнал

Илья
Сачков

Шлюзы той ночи

2018 год. Лето. Поздний вечер. Мне 31. Странная старая, темная баржа, нелепо стоящая около свежих и блестящих небоскребов Москва-Сити. Хотя старое и ржавое мне всегда нравилось больше, чем новое и блестящее. Отсюда у меня нелюбовь к градоначальнику 2000-х и его жене.

Это лето, да и весь год, были сложными во всех планах. Якоря, которые держали еще с детства, куда-то делись, а новые не появились. В такие моменты я езжу в места силы. В Москве это фонтан около памятника Петру I на Измайловском острове. Именно там стоит тот Петр, который сто́ит того, чтобы постоять с ним рядом.

Еще одно место — шлюзы в Покровском-Стрешневе. В этот раз каши в голове было сильно больше, и я решил возвращать якоря, поднимая их на барже, которая ночью должна пройти через шлюзы Москвы и утром причалить у Речного вокзала.

Вспоминая эту историю, я до сих пор не до конца уверен, была ли она реальна. Или это был сон. Или кто-то вставил мне в мозг кусок искусственной памяти. Но, если честно, все было именно так, как оно было.

Ближе к полуночи нас запустили на борт. Людей было совсем немного, 10–13 человек, хотя баржа достаточно большая. Капитан — в точности такой, каким вы его представляли в детстве и какого совсем не ожидали увидеть в московской флотилии. Взрослый, лицо в красивых морщинах. Казалось, что он из «Детей капитана Гранта», но никак не отсюда.
 

Баржа тронулась, и мы начали свой путь, огибая огромные башни и стройки Москва-Сити. С такого ракурса Москву я еще не видел. Капитан, стоя у штурвала, по радио рассказывал про историю каналов, про их архитектуру и инженерную мысль. Люди разбрелись по палубе.

Я же, слушая рассказ капитана, начал визуальное знакомство с героями этого путешествия в ночь. Лично знакомиться без особой нужды я не умею, да и не хотелось в тот вечер. Гости баржи были и героями, и помощниками одновременно: своими разговорами они помогали достроить портреты друг друга.

Русский опер, похожий на кого-то из «Улиц разбитых фонарей». С лицом из советских фильмов про героев войны или хороших милиционеров 60-х годов.

Врач, то ли из скорой помощи, то ли реаниматолог, то ли хирург. Суховатый, немного сутулый мужчина с пустым взглядом. С женой или девушкой. Они походили на пару из конца 80-х, много курили и держались поодаль от остальных.

Зашли в первый шлюз. Баржа остановилась у правого берега. Мы были одни и застыли в ожидании других судов. Капитан рассказывал, как и зачем строили шлюзы. Показал фотографию Москвы-реки 20-х годов, где река была размером с ручеек, а по песку между каменными набережными ходили люди и даже ездили повозки. К своему стыду, я не знал, что в 30-е годы Москвы-реки, по сути, не стало: ее наводнили волжской водой и проложили судоходный путь на Волгу. А от Москвы лишь только бренд остался. В этом даже что-то есть: главная русская река волевым решением, инженерной мыслью и жизнями многих людей оказалась в главном русском городе. Пока капитан рассказывал о заключенных, которые строили каналы, внутри в очередной раз стало пусто от понимания, что очень многое у нас появляется только через кровь, страдание и смерть. Но не буду уходить в эту сторону рассказа — про историю каналов вы можете прочитать самостоятельно. Хотя история, построенная на «крови и костях» и рассказанная на палубе баржи, замкнутой в стенах шлюза, наверное, имела влияние на дальнейшие события.

Нижние ворота шлюза закрылись, и наша баржа стала медленно подниматься. Затем открылись страшные железные постапокалиптические ворота, и мы продолжили свой путь в ночь.

За это время удалось деанонимизировать оставшихся героев.

Мужик из МЧС с подругой или женой. Крепкий. Настоящий мужчина. Лицо строгое. Сложно уловить взгляд, но в паре моментов было видно, что у него красивые, глубокие и грустные глаза. И это наделяло его внешность неким парадоксом. Думаю, он воевал. Но в эту ночь у него было свидание. И это делало его молодым: возвращало куда-то в прошлое, где его глаза были добрыми и светлыми. Хотелось в это верить.

Далее девушка, в темном плаще и шляпе. Не очень высокая. Курила самокрутки. Шляпы очень идут женщинам — ее присутствие на барже ассоциативно вело куда-то в дореволюционные речные круизы, а может быть, к «Титанику» или другим большим кораблям с пассажирами в красивых одеждах. «Титаник» утонул, речных круизов с красивыми пассажирами больше нет, но этой ночью эта девушка единолично создавала пространство — и казалось, что мы плывем не только по воде, но и перемещаемся через людей по их временам.

Еще была семья с двумя детьми: отец заботливо укутал двух дочерей в пледы и наливал им чай из термоса.

Становилось холодно. Мы продолжали заходить в шлюзы и подниматься в ночи.
 

Капитан закончил свой рассказ и со своим приятелем у штурвала пил что-то из фляги.

В ту ночь было абсолютно темное небо. Кроме огней Москвы и светильника в капитанской рубке на втором этаже не было никаких фонарей, кроме красных, габаритных.

Холод усилился, и наши герои стали открывать разумно собранные припасы.

Я вдавил ключом пробку в бутылку красного вина и предложил его оперу, остальные прятали содержимое своих бутылок в бумажных пакетах. Оставалось плыть еще часа полтора.

Вино попало внутрь и пролилось согревающей волной. Между героями стали завязываться разговоры. Внезапно в небе на секунду мелькнула зарница. Разговоры затихли, но через минуту со всех как будто спала пелена, и началось второе действие.

Что-то разорвалось. Или надломилось. Мы поднялись в очередной шлюз, и непринужденный разговор между всеми участниками резко сменился. А ты видел смерть? А ты убивал? А как жить после того, как ты убивал? А что ты знаешь о любви? А Родина для нас что? А что ты знаешь о любви, когда ты любишь 30 лет человека, которого давно нет? А ты умирал? А как жить с человеком, которого не любишь?

Незнакомые между собой люди устремились в самые глубины своей боли и тайн. Невеста или подруга эмчеэсовца убежала в слезах. Он стоял молча и смотрел в темноту.

Девушка в шляпе ушла во мглу искать сбежавшую невесту. Сложная для всех беседа продолжалась, и казалось удивительным, что при всей изливающейся агрессии не случилось драки. Только потом я понял, что в этом месте или в этом сне драка была попросту невозможна. При этом каждый ранил другого сложными вопросами и себя самого, вскрывая свои самые сокровенные секреты и проблемы. Наблюдать и быть соучастником подобного мне никогда не доводилось.

Еще одна вспышка зарницы. И в следующее мгновение все начали плакать. Серьезно. Я почти никогда вживую не видел, как плачут взрослые мужчины. Плакали все. Плакали даже дети. Женщина в шляпе вернула невесту или девушку. Они тоже плакали. Плакал я, слизывал слезы и запивал их вином. Что-то очень странное произошло. Стало очень просто и легко. И нет, это был не алкоголь, который лишь притупляет боль.

Между всеми нами произошло что-то светлое. Мы плакали, долго молчали, потом обнялись. Казалось, каждый что-то понял, что-то решил для себя в этот момент — я так точно.

Минут через десять начало светать. Мы прошли последний шлюз. Расцветающее зарево говорило нам, что мы вошли в новый день.

Речной вокзал. Мы прощались почти молча. Никто не брал ничьих контактов. И мы разошлись. Я шел с взорванными мозгами, но с сердцем, переполненным добром. Мне все стало понятно. Я дошел до Ленинградки, вызвал такси и в дороге прокручивал события минувшей ночи и долго пытался понять, что же это все мне напоминает. Река. Шлюзы. Что-то про Харона и его лодку. Голова уже плохо работала, но было явственно понятно, что из одного дня мы вышли в другом, пройдя какое-то странное место.

И да, похоже, в ту ночь мы все прошли через чистилище. Что-то в нас умерло, а с чем-то мы вернулись — и это уже навсегда.

Только через год я посмотрел первый раз фильм «Я остаюсь». Пошли слезы. В очередной раз я понял, что вселенная — это очень странная и добрая штука.

Колонка Ильи Сачкова опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".