Классный журнал

Игорь
Мартынов

Чистилично

Обвиняли китайцев и сатану — де от них зараза. Обвешивались амулетами. Не верили официальной статистике. Зараженных запирали в домах, под надзором. Клянчили у мэра спецпропуска на исход из города. Тела вывозили ночью, чтоб днем не омрачать картину, не сеять панику. Монарх слинял сразу на старте эпидемии и затаился в провинции. Те, кто не успел бежать, пару месяцев держались в изоляции, потом сорвались: «Когда люди впали в полное отчаяние и безнадежность, это возымело одно странное действие: недели на три-четыре люди отбросили страх и осторожность, они более не сторонились встречных, не сидели взаперти, а ходили куда хотели и вновь начали общаться друг с другом. “Я не расспрашиваю вас, как вы себя чувствуете, — частенько говорили они при встрече, — как не рассказываю и о собственном здоровье; совершенно очевидно, что оба мы погибнем; так что теперь уже не имеет значения, кто болен сейчас, а кто здоров”. И вот они, отчаявшись, начали ходить в любые места, в любую компанию».

Чем не «ковид-диссиденты»? Но тогда были и свои диссиденты: «Не менее удивительно, чем эти светские сборища, было и то, как толпились люди у церкви. Они больше не задавались вопросами, с кем рядом сидят, что за зловонные запахи обоняют или в каком состоянии, судя по виду, находятся окружающие их люди; они уже смотрели на себя как на покойников и ходили в церковь без малейших предосторожностей; и стояли толпой, будто жизнь их не имела ни малейшего значения по сравнению с тем, ради чего они собрались здесь. Было и еще одно странное воздействие отчаяния: люди отбросили предрассудки, им стало все равно, какой священник стоит на кафедре, когда они приходят в церковь. Некоторые приходские церкви стояли бесхозными, и народ вовсе не возражал, чтобы там служили священники-диссиденты, которые несколько лет назад были лишены приходов. Таким образом, многие из тех, кому, что называется, заткнули рты, теперь вновь обретали голос и могли читать проповеди публично. Близость смерти быстро примиряет добропорядочных людей друг с другом. Только из-за легкости нашей жизни и из-за того, что мы стараемся не думать о неизбежном конце, связи наши разрываются. Еще один чумной год всех нас примирил бы. Но как только страх перед заразой уменьшился, все вновь, к сожалению, вернулось в старое русло».

Это Даниель Дефо про ту чуму 1666 года в Лондоне, когда на пике эпидемии Вальсингам, председатель пира, восславлял инфекцию:

«Тебе, Чума, я песнь пою!

Пришла — продли же власть свою!

Разишь законника во лжи,

Попа в усердии ханжи,

Скупца над полным сундуком,

Наследника над злым замком;

Вдовец, освободясь от уз,

Невестой новой тешит вкус;

И, плача, не одна вдова

Над мужем, что зарыт едва,

Глазами влажными следит,

Как щеголь под окном скользит».

(Джон Вильсон)

У бубонной зачистки, у заразного чистилища к каждому найдется личный подход. Заденет за живое. Позже, в другой век, в иной, но тоже карантинной болдинской локации песнь Вальсингама запелась и на русском:

«И девы-розы пьем дыханье —

Быть может… полное Чумы»,

в паре строчек сказано, в сущности, все, что стоило бы знать о пройме, в которую и мы теперь угодили. Не первые, не последние — где-то между.

Нейтральная полоса. И кто-то в белом маячит — то ли врачи, то ли парламентеры. То ли не к нам.

Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №97. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".