Классный журнал

Дарья
Белоусова

У меня умерла Волчек

Сегодня невозможно мыслить, писать вне контекста происходящих в мире событий. Я думаю, к каждому из нас — богатому и бедному, поэту и менеджеру, чувственному и холодному — они имеют прямое отношение, каждому попали в сердце и каждый, как никогда, находится во внутреннем размышлении. В поразительное время мы живем. Наконец появилось то, что тронуло сразу все слои. То, что расставляет на свои места и проявляет настоящее и честное. Я помню, как мы шли с подругой года четыре назад по улице и говорили, что в пространстве что-то поменялось. Тревога висит в воздухе. Будто что-то случится. На метафизическом каком-то уровне. Сравнивали мир с вкладышем от жвачки «Дональд», который от времени деформировался в кармане. Помню, как иронизировали сами над собой, что, мол, такие уже чувствительные, что куда деваться. Но все пророчески совпало. Можно и нужно смотреть на это и изнутри, и снаружи. Глазами мира и глазами отдельно взятого тебя. Важнейшее, мне кажется, сейчас время. Мы замерли в космосе. Такие хрупкие и такие одинокие. Вместе и по одному. Мы, наверное, должны остановиться, услышать и понять — а что же мы такое. Глазами мира и глазами отдельно взятого тебя.

Мне кажется, нынешнее положение — это изнанка действий каждого из нас. Вы не замечали, что количество абсурда (во всяком случае, последние года три) нарастало в геометрической прогрессии? Это легко можно было чувствовать не только абстрактным инфернальным слухом, но во вполне себе конкретных жизнях каждого конкретного из нас. В жизнях моей и моих друзей, во всяком случае, точно.

Полагаю, что это были первые ласточки нового личностного этапа времени и нас как индивидуумов.

События, кардинально меняющие, пре-дупреждающие и определяющие меня лично, начали происходить как раз года за два до всего этого. Я точно помню, как осознала, что, оказывается, не все меня любят. Это было обжигающе травмирующим. Ведь «любовь ко мне — это нормальное состояние человека», а тут на тебе. Следом за этим целый каскад внутренних откровений, что, оказывается, вообще мало кто кого любит, и даже если проживает на одной территории, то это либо «ну чего уж теперь», либо «да я и не задумывалась об этом», либо «а так все ведь». Тут меня расплющило похлеще предыдущего откровения. Следом понеслись наблюдения, что никто никого не слышит: ты говоришь об одном, а люди считывают кардинально противоположное; как следствие — почти все лишены эмпатии. Главное — быстро, желательно про себя и по делу. Про литературу, про жизнь, про любовь можно поговорить по-настоящему с одним-двумя людьми, остальные же вообще ничего не шарят. Кругом только термины: абьюз, газлайтинг, коучи, токсичные люди. Как в детстве, когда стало модным говорить «блин» и весь двор заблинкал, а за ним и вся страна. Вдобавок ко всему моя возросшая, окрепшая и сформировавшаяся способность любить «как не в себя» дополнила общую картину складывающегося невроза. Я не успевала вставать на ноги, чтобы что-либо проанализировать, а мне продолжали прилетать новые и новые ножи познания, делающие меня фактически дивеевским старцем с молодым лицом.

Период взросления ворвался в сердце, и будто уже невозможно стало по-преж-нему. С широко распахнутыми глазами, с открытым простым и добрым лицом. У Ремарка в «Черном обелиске» один из героев говорит другому, что «три самые большие драгоценности жизни — это добродетель, юность и наивность. Если их утратишь, то уж безвозвратно! А что на свете безнадежнее многоопытности, старости и холодного рассудка?» Какая пронзительная и жуткая истина. Как страшно оказаться в этой второй точке. И как неизбежно пытаются тебя в эту точку запихнуть. Но ведь дело только в угле зрения, правда? А значит, можно спастись.

Два месяца назад у меня умерла ГБ. Галина Борисовна Волчек. Человек, чей внутренний огонь заставлял каждого из нас быть неуязвимым. Человек, лично для меня определивший и повернувший весь жизненный вектор. Я всегда боялась, что это случится и что я точно не буду к этому готова. Даже предположение об этом вселяло в меня такой страх, что я быстрее отвлекалась на какую-то ерунду — рекламную растяжку, растущее дерево, на то, как положен асфальт и хороша ли вывеска кафе, мимо которого я сейчас прохожу. Наша жизнь с ней была похожа на детство, в котором ты точно знаешь, что, если тебя обидит соседский мальчик или ты упадешь на всей скорости с велосипеда — кто-то большой и сильный, тот, кто живет только у тебя дома, все исправит, все решит, накажет злодеев, а героев посвятит в рыцари, а еще… погладит по голове, восстановив всю справедливость твоего внутреннего мира. Так красиво и так легко, когда ты знаешь, что кто-то обязательно восстановит твою внутреннюю справедливость. Тебе не придется кричать, плакать и биться головой о стену, чтобы что-то объяснять. Все случится мудро, справедливо и… само собой. Она ушла, и люди вокруг стали вскрываться, как рассыпавшийся карточный домик. Все стало вдруг так ясно и просто. И лишено иллюзий. Будто высокочувствительный проявитель показал, что есть что. И это так резко бросилось в глаза. А ты еще не успел подняться. Ты упал с лошади и не успел оправиться и снова вскочить на коня, как тебя сбивает с ног товарищ, стоящий с тобой рядом. Не потому, что он плохой, и не потому, что он против тебя, а только лишь потому, что ему тоже тяжело стоять. Слаб человек. И он падает на тебя.

Все эти два месяца я не могла писать. Чего раньше со мной не случалось никогда. Не могла, потому что не хотела открываться. Я словно ушла в подполье, в котором толком не было никаких мыслей — только лишь попытка понять, кто ты теперь. Писать просто заумную пургу не представлялось никакой возможности и интереса.

Пару дней назад я сказала другу: мне кажется, что любовь ГБ к нам была настолько велика, что делала из каждого если не личность (личностью можно только являться), то индивидуальность. Сквозь призму ее любви каждый становился лучшей версией себя. И это невероятно интересно: давно волнующий меня вопрос — а способна ли любовь быть настолько сильной, чтобы разжечь огонь у равнодушного к тебе человека? — обрел ясность и определенность. И я вдруг точно поняла, что ДА. И это ДА в одну секунду оправдало все мои трагические открытия. Это ДА ответило на самый важный для меня вопрос. И выбило страйк. Все зависит только от силы личности и силы любви. Нет, тут речь не о фанатах, сырихах или неадекватных людях, которые своей назойливостью могут разжечь только ненависть. Тут речь о подлинном чувстве, ну, как в песне у Земфиры: «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою-ю-ю-ю».

Способность большого человека к большой любви — это своеобразный воскрешающий камень в «Гарри Поттере». Это то, что даже умершего делает живым. И если верить в Бога, то именно это определенно является главным божественным даром. Который, конечно, не лишен трагедии, как всякий настоящий дар. Трагедии и последствий. Но последствия в наших руках.

Я сижу одна на своей кухне. Мир мечется в жару обрушившейся на всех нас новой напасти — пандемии. А я сижу и думаю, как своевременна и как правдива для всех нас сейчас эта самоизоляция. Мужья увидят жен, а жены мужей — не останется больше возможности врать себе. Когда ты заперт в четырех стенах, вранье испаряется. Друзья становятся друзьями. Черное — черным, а белое — белым. И все так просто и ясно. Наверное, важно только любить. Наверное, нужно сделать все, чтобы не приблизиться к «многоопытности, старости и холодному рассудку». Любить как можно дольше. Любить настолько, насколько хватает твоего сердца. Любить до конца. И заразить этой любовью. Не думая о последствиях, не просчитывая ходы. Любить несмотря ни на что! Иначе все это будет зря. Да здравствует жизнь без вранья, и да здравствует любовь!  

Колонка Дарьи Белоусовой опубликована в журнале "Русский пионер" №96. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".