Классный журнал

Андрей
Макаревич (признан в РФ иностранным агентом)

Сотрясение от музыки

04 декабря 2019 10:18

Музыкант Андрей Макаревич со свойственной ему методичностью исследует тему «Желание», сомневаясь в себе: а получится ли? Не потому, что трудно исполнить, а потому, что много раз за жизнь высказался на эту тему (а сколько желаний заставил сбыться?). Зря сомневался: нашим людям всегда есть что сказать: себе и читателям.

Между прочим, желание — та единственная сила, которая задает вектор направления и скорости нашей утлой лодочке бытия в ее путешествии по реке Времени. Бывают, правда, еще обстоятельства. Но если первое вступает в противоречие со вторым, первое, как правило, побеждает. При этом желание мобилизует весь наш арсенал: силу, ум, хитрость, способности, талант, если угодно, — что там еще? А обстоятельства — чаще всего инертная вещь. Нежелание, кстати, тоже желание. Желание со знаком «минус». «Я не хочу заниматься этим» и «Я хочу не заниматься этим» совсем недалеко ушли друг от друга, верно?

Во втором классе меня определили в музыкальную школу. Меня и не спрашивали — привели на Якиманку, прямо в кабинет директора, я, робея, что-то простучал по столу, что-то пропел неверным голоском — зачислили. Если бы меня спросили, хочу ли я туда, я бы изо всех сил закричал «нет!», но кто же меня спрашивал. Музыкальная школа в понимании моей мамы являлась чем-то необходимым. Как витамины. Она сама прошла эту муку в юности, и теперь ее совершенно не останавливал тот факт, что на этом музыка в ее жизни и закончилась. Я уже имел за спиной годовалый опыт домашних занятий на фортепьяно с педагогом Сарой Семеновной. Сара Семеновна научила меня ненавидеть ноты. (Сейчас я думаю: ведь это могло быть дико интересно! Неизвестный, совершенно интернациональный язык! И рассказывает он о том, о чем ни на одном другом языке не рассказать! Это ж как надо было постараться!) Сару Семеновну я одолел — она отказалась биться со мной. И вот теперь меня отдавали в лапы целого государственного учреждения. Специальность, сольфеджио, хор… Мне купили черную коленкоровую папку для нот — вместо ручки тесемочки, по центру выдавлена лира в окружении каких-то листочков. Такую папку выхватывает из рук мальчика Манька Облигация, спасаясь от Жеглова. Папка — предмет позора в глазах пацанов во дворе. И ведь никуда не спрячешь!

В музыкальную школу надо было ходить два раза в неделю — после школы обычной. Уже с утра в животе начиналось противное шевеление — как перед походом в поликлинику. Посещение поликлиники частично можно было оправдать тем, что правда что-то заболело. Или дадут справку для школы. А тут-то что?

Как я и ожидал, в музыкальной школе оказалось мучительно неинтересно. Исключение составлял, пожалуй, хор, и не потому, что там можно было сачкануть, — просто хоровик Юрий Ефимович был хорошим педагогом. Но он был один. Ощущение бессмысленно, неправильно уходящей жизни не покидало меня. С этим надо было что-то делать.
Мольбы, обращенные к родителям, не дали результата. Следующим этапом стала имитация внезапно разыгравшегося нездоровья. При том что мама была медицинским работником и исключительно проницательным человеком, каждую новую легенду приходилось продумывать до мелочей, добиваясь медицинской достоверности, и непрестанно оттачивать актерское мастерство. И ведь работало! Врачи запоздало разводили руками — они не находили симптомов (а иногда даже находили — как я тогда аплодировал себе мысленно!). Но все это были временные меры. К тому же болезни не могли повторяться, и скоро они кончились. А догонять ушедших вперед сокамерников по музобразованию становилось противнее и противнее.

Судьбу мою решила последняя постановка. Я замахнулся на сотрясение мозга. Постановка мыслилась масштабная, с участием статистов и свидетелей — сольные номера шли уже на грани провала. Несколько дней я изучал и репетировал симптоматику — благо медицинской литературы в доме хватало. Для полной картины не хватало шишки на голове. Шишку я набил себе сам. Накануне. Не буду посвящать вас в тонкости технологии и рассказывать, как это делается, — делается.

Я тщательно выбрал место падения — в коридоре школы на втором этаже. Сотрясение предполагалось получить, ударившись головой о батарею. Я сижу на уроке, но мысли мои далеко — я считаю минуты. И вот звонок на большую перемену. Все, распихивая друг друга, несутся в буфет. Я выбегаю со всеми, картинно налетаю на толстого Андрюшу Лохмана, красиво падаю возле батареи, одновременно изо всей силы ударяя руками в пол — нужна озвучка. Меня окружают, практически несут в медкабинет. Как я играю! Вы когда-нибудь пробовали сымитировать дрожание глазных яблок?

Мама в панике (мне ее даже жалко), уже третий ее знакомый врач-невролог говорит, что, слава богу, обошлось, сотрясение если и есть, то несильное, хотя снимок сделать не повредит. И — целая неделя счастливой жизни!

И знаете что? В маме что-то сломалось. Нет, она не расколола меня — просто что-то ощутила. А голос ее был решающим. В общем, я больше не ходил в музыкальную школу. Ни разу.

Это было не просто удовлетворенное желание. Это была радость победы. В неравном бою. При неблагоприятных обстоятельствах. И это была очень важная победа.

А ноты обязательно выучу. Как-нибудь. Найду время.

Колонка Андрея Макаревича опубликована в журнале "Русский пионер" №94. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все