Классный журнал

Как я пережил пожар и никуда не переехал

23 ноября 2019 11:13

Пожар — самое выгодное, хотя и чрезвычайное условие для демонстрации мужества. Причем мужество понадобится даже не столько непосредственно для схватки с огнем, но потом, на пепелище, когда дым развеется. Ведущий уроков мужества «РП» Николай Фохт так детально ориентируется в пожарной теме, что как будто это не его лирический герой погорелец, а он сам.

Я не люблю это вспоминать, но в моей жизни был один совершенно героический эпизод.

В общем, не то чтобы я вел себя как герой, но все-таки я проявил не только твердость и упрямство, которые мне и так присущи, — я поступил последовательно, бескомпромиссно (на каком-то этапе, конечно) и довольно безумно. Что и можно трактовать как безрассудную смелость.

Речь идет о закате девяностых, когда лично я уже потерял многое, но и не нашел главного. Я был на перепутье, много сомневался, много ничего не делал и много пил. По ночам мне снилось, что ноги мои увязли в бетоне, что воздух превратился почему-то в мед, которым невозможно дышать — только есть. Но от меда меня с детства тошнило, сны превращались в липкий, тягучий кошмар.

Да, я себя искал. Продолжал писать в журналы, занялся рекламным бизнесом, немного даже снимался в кино. Однажды чуть не сыграл главную роль в фильме про балет. Там парень героини — журналист-международник. Я как раз подходил, мог бы сыграть сам себя. Все так далеко зашло, что пробы даже были, причем такие, настоящие, углубленные. Точнее, сначала встреча с режиссером и оператором. Или они оба были и режиссерами, и операторами, и авторами сценария. Это было, кстати, познавательно: часа два я слушал про то, как они будут снимать этот фильм. Шаг за шагом, кадр за кадром, сцена за сценой. В лекцию вошло все: состояние нового российского кинематографа, состояние кинематографа нероссийского, стоимость киношной техники, трудности работы неординарных творческих личностей, безумная учеба во ВГИКе, бандиты-инвесторы… Мне-то спешить было некуда, а вот по словам двух бородатых мужчин (а может, даже они были братьями, хотя бы как братья Васильевы), запускаться им надо уже через месяц. И все готово, только нет журналиста. Мне кажется, что я им понравился, наверное, потому что молчал и спокойно, без закуски выпил граммов триста виски. Я еще не прекратил тренироваться, здоровья вагон, поэтому совсем не опьянел, а только стал чаще улыбаться и кивать, слушая удивительно бессмысленный рассказ.

В общем, мне устроили пробы с главной героиней, настоящей балериной, юной, конечно. Мне даже тогда она показалась совсем девочкой. Хотя она была очень даже совершеннолетней, как потом выяснилось. Первое, что я от нее услышал: «Какой ты толстый». Стоп, я тогда весил, наверное, килограммов семьдесят семь. Ну, может быть, семьдесят девять. Да, по большому счету это лишних как минимум четыре к рабочему весу. Когда боролся, было как раз семьдесят четыре, три сгонял и вбивался в семьдесят один по дзюдо. И совсем не заморачивался, боролся в семьдесят четыре по самбо, правда, это уже в конце так называемой карьеры. Так-то в шестьдесят восемь. Но и в шестьдесят восемь почти спокойно мог согнать, чего там шесть килограммов, смешно.

Все это пронеслось в голове, и я, мне кажется, покраснел. И тогда моя партнерша добавила: «И старый». А вот это меня совсем не обидело: я знал, что я не старый, а очень даже молодой и энергичный.

Короче говоря, прекрасные сложились отношения на съемочной площадке. Балерина, Люся, вела себя непосредственно и во время проб, чего не скажешь обо мне. Как только братья Васильевы командовали: «Начали», я превращался в другого человека.
Действительно толстого, старого, глупого, неинтересного. Я не знал, что с этим делать, режиссеры тоже. Сделали дублей десять — там что-то, сцена знакомства, я привожу ее в свою квартиру, пытаюсь напоить и соблазнить. Честно скажу, мне эти простые задачи давались с трудом. Признаю, и в жизни я не блистал в подобных ситуациях — несмотря на свою искрометность и молодость. К тому же в реальности никакую девушку не надо было уговаривать выпить стакан вина или сто пятьдесят водки. Сами все приносили, сами просили налить и вообще, вели себя самостоятельно во всех сюжетных линиях и предлагаемых обстоятельствах.

По лицам Васильевых я понял, что они разочарованы. Они и не скрывали. Ты какой-то неправильный журналист-международник, резюмировали режиссеры. Журналисты наглые, а ты робкий. И главное, все это в присутствии Люси. В общем, мы попрощались, но мне было сказано, что обязательно позвонят, когда начнутся съемки.

— Пойдем выпьем кофе, — предложил я Люсе.

Она не отказала.

Мы выпили кофе, потом распили бутылку коньяка, потом поехали пить чай в мою коммунальную квартиру. Все это было очень творчески, вдохновенно, в предчувствии большого кино, разумеется.

Конечно, режиссеры мне не позвонили, я не позвонил Люсе, этот фильм сняли года через три, мою роль играл очень популярный артист. Ну и правильно, честно и мужественно подумал я.

Вот к чему я это все рассказываю. Года два прошло после кинопроб. Я продолжал искать себя, но уже из последних сил. Одна из заключительных, как выяснилось, попыток — фотография. Было похоже на истерику и отчаяние, но я купил с рук неплохую камеру, пару объективов и наметил прорыв. Причем решил стать не репортером, а именно фотохудожником. Да. Но это как раз не самое страшное — я решил устроить выставку своих картинок. В баре «Поезд в огне», модном месте. Очень быстро закрылось, но я успел.

Вернисаж. Одноклассник Евгений, который успешно занимался силовым бизнесом, спонсировал фуршет. Я поднял свои журналистские контакты — позвал прессу. Ну и гостей. И Люсю позвал, балерину, — наткнулся на телефон, позвонил, ну а что?

В баре дым коромыслом, все хвалят меня, поздравляют. Я, разумеется, сразу прозрел и понял, что фотография — это не мое. И тут входит Люся. Не изменилась совсем. Окинула меня взглядом, как тогда. Я сразу вспомнил, что прибавил еще килограмма три.

Я ее за столик усаживаю, наливаю чего-то там, улыбаюсь. Вдруг она спрашивает:
— Коля, а ты все там же живешь, в коммуналке?

Ну да, отвечаю, куда я денусь из этого ада.

— Ты знаешь, мне кажется, твой дом горит. Я сейчас ехала по бульварам, там черный дым, пожарные машины, менты. И люди полуголые на улице.

А март был, снег не сошел.

Я к однокласснику, к Евгению, у него мобильный был — чтобы пробил в милиции и где там у него контакты есть. Он кому-то набрал, послушал и сообщил: Колян, это твой дом горит, сомнений нет.

И вот тут случилось преображение. Я не знаю, как это работает, но мной овладел какой-то буддизм. Дзен опустился мне на плечи и просочился в мозг. Такое спокойствие и уверенность в своих силах, что я попросил у всех тишины и сказал речь. Разумеется, ни слова о пожаре, только об искусстве, о творчестве вообще и о моем в частности. В том смысле, что бывают в жизни такие этапы, когда переоцениваешь свои силы, когда путаешь берега и совсем съезжаешь с катушек. И что вся эта выставка, конечно, дикая и непростительная ошибка, бред, но бред искренний, бескорыстный. Так что продолжаем веселиться, закончил я.

Одноклассник молча пожал мне руку, сказал, что круто, хотя у него такое ощущение, что я его развел и он выкинул деньги на ветер. А Алиса как же, с которой я тебя тут познакомил? Он посмотрел на мою знакомую, поэтессу, с которой они уже полтора часа пили виски и беседовали даже боюсь вообразить о чем. Это правда, тут ты молоток, горько как-то согласился одноклассник и вернулся к Алисе.

Дальше все развивалось, с одной стороны, плавно, с другой — стремительно, неуклонно. Я поехал на пепелище, Люся увязалась за мной. Мы вместе в сопровождении пожарных вошли в квартиру, которая, как оказалось, не сгорела — ее залило этой фигней, которой тушат пожар, пеной или чем там. Ребята рассказали, что никакого пожара не было, только дымовая шашка на крыше соседнего дома. Но пожару сразу присвоили какой-то высокий уровень сложности, и шашку тушили с воздуха, с вертолетов. Задание было пролить весь дом. Ну и пролили на совесть. А зачем, спросила Люся. Мужик в пожарных доспехах наклонился к нам и просто так сообщил: да чтобы дом перевести в аварийное состояние, а вас выселить.

Его слова подтвердились мгновенно. В подъезде соседнего дома заместитель главы управы выдавал погорельцам смотровые ордера. Люди радостно соглашались, потому что хрен с ним, с центром, отдельная квартира после коммуналки казалась раем.

Отказался я один.

Люся приютила меня на ночь, рассказала про «наше кино», про то, что у фильма какие-то там сложности с прокатом и что, конечно, правильно меня не взяли на роль, я бы не справился. Она так и осталась честной балериной.

Этот пожар круто изменил мою жизнь. Я вернулся в полуразрушенный дом. Оказалось, что не съехали несколько семей с разных этажей. И по закону мы имели право жить даже в аварийном помещении, если нам не предложат равноценную площадь в центре. А ее нам, конечно, предложить и не могли, потому что весь смысл был в том, чтобы подсунуть квартиру раз в десять дешевле.

Это было роскошное время. Я один управлялся на трехстах квадратных метрах. Починил проводку, содрал размокшие обои в двух комнатах, отштукатурил и покрасил стены. Наладив быт, я стал расследовать историю поджога. Дело оказалось непростым. Во-первых, сразу приехали бандиты. Ко мне подошел человек с характерной внешностью, когда я заходил в подъезд, и нарочито агрессивно объяснил ситуацию. И тогда мне пришлось сосредоточиться, собраться, сгруппироваться. В свою огромную, пустую коммуналку я заселил четверых своих однокашников — кто-то из спорткласса, с кем-то боролись в университете. Были в нашей команде профессиональный спецназовец, водитель, юрист и радиоинженер. Курировал работу Евгений, который собирался жениться на Алисе и пока был мне за все благодарен.

Работа, надо сказать, закипела. Довольно быстро мы вышли на заказчиков и исполнителей. Помогли, конечно, связи одноклассника в милиции и криминальном мире. Действовали мы скрытно, поэтому злоумышленники были в полной уверенности, что я безумный одиночка, который борется за справедливость и ищет себе проблем. Напали на меня в подъезде, четверо. Главная ошибка — они опять попытались устроить трэш-ток. Низкого уровня исполнители. Конечно, мы их погасили за минуту — мой вход и выход из дома был отработан. Когда я возвращался, звонил в штаб. Команда спускалась на второй этаж, один человек выходил на улицу, в арку, как бы покурить. Мы их обезоружили, спецназовец и юрист, который начинал следователем, вычислили командира отряда. Его подняли в нашу квартиру, остальных отпустили. Бригадира допросили, аккуратно, без грязи, логикой и осведомленностью убедили сказать, кто и что.

Заказчики оказались богатыми (риелторская контора), но довольно хлипкими, проблемы решала крыша. С ней поехал разбираться одноклассник, там какие-то кореша у него образовались. В результате бандиты убедили риелторов отступиться от агрессивного ведения дела, а наша команда тем временем подала иск к городу. Была еще частная встреча с замглавы управы, который ордера выдавал. Мы ему некоторые документы показали, диктофонные записи бесед с риелторами, где они по просьбе крыши подробно, с именами, датами, суммами объяснили схему. Там самой страшной для всех была история с вызовом на объект вертолетов — как говорится, ниточка тянулась на самый верх. Когда в управе поняли, что никто убивать нас не будет, стали предлагать варианты. А какие варианты? Ремонтируйте, перестраивайте, готовьте к продаже — только всем нам, моей команде и однокласснику, по отдельной квартире в доме.

Они прямо зашлись от нашей наглости. Замглавы вообще орал, что нас замуруют в эти стены. Ну они такие, чиновники, это понятно. Но тут главное — не отступать. Нам помогло, что иск приняли к рассмотрению в суде, а Алиса написала заметку в «Известия» про то, как пожарами криминал, сросшийся с московскими властями, отбирает квартиры у законопослушных граждан.

Это чудо, но мы победили. Правда, в моем доме остался жить только я, ребята взяли деньгами. Одноклассник женился на Алисе и уехал в Штаты. А у меня появился бизнес, в котором были и частные расследования, и охрана частных лиц и компаний, и защита бизнеса. Пять партнеров, пять равных долей.

Пару раз Люся приходила в гости, в мою отдельную квартиру в самом центре Москвы. Мы болтали, пили чай, смотрели видеомагнитофон. «Наш фильм» вышел, но звездой она не стала. Хорошая девочка.

Мне почему-то запомнилось, как она каждый раз вставала из-за стола, обходила все комнаты, даже на лестничную клетку выглядывала и произносила: «Совсем иначе, чем было». Как-то она это делала странно, смешно, неуклюже, как я на тех наших кинопробах.