Классный журнал

Ты помнишь, товарищ

03 сентября 2019 11:51

Кинорежиссер Марлен Хуциев работал над колонками в «Русском пионере» даже тогда, когда все было слишком очевидно. Но в жизни все равно больше смысла, чем в смерти. Из этих последних набросков режиссера его сын Игорь помог собрать колонку, которая должна завершить цельное, как вдруг выяснилось, повествование, которым стали колонки Марлена Хуциева в нашем журнале за последние годы. Ведь он не пропустил ни одного номера. Не пропустил и этот.

Слово данное нужно держать. Дело чести. Было обещано закончить в сентябре — значит, деваться некуда. Хотя многое и не вошло, — что об этом жалеть? История с какого-то момента начинает жить своей жизнью, спорить с этим бесполезно.

И ведь подумать только — два года прошло! Не самых легких, да и жизнь, жизнь, существующая за пределами листа бумаги, жестоко подправила сюжет…

Но финал был придуман заранее, так бывает довольно часто. И финал не изменился (а два года — срок немалый), он все обкатывался, обкатывался, как камешки в ручье, — и остался прежним. Даже эпиграф тот же:

Хлудов: Ты будешь тосковать, Чарнота.
Чарнота: Эх, сказал! Я, брат, давно тоскую.
М. Булгаков. «Бег»

Кончено предисловие.

_________________________________________________________

Вернулся в Москву Сергей, он же Тугрик. Он вовсе не погиб в 93-м, хотя активно поучаствовал и вполне мог бы… Вернулся он довольно известным писателем, — а так мало изменился. Да и все они (персонажи) мало изменились, ну, может, самую малость. Не знаю, что делать с ними, старыми, пусть существуют как бы вне времени. Пусть так будет.

Тугрик привез кассету, видеописьмо. И вместе с дядей Сеней (мосфильмовский оператор, давний друг «Стаи») они просмотрели эту кассету не один раз.

— Ну? — спросил Тугрик.

— Не знаю… — задумчиво ответил дядя Сеня, Семен Михалыч, по прозвищу Морж.
А увидели они вот что.

Больничная палата. Все белое — слепит глаза. На кровати, если можно назвать это сооружение кроватью, — человек. Весь в проводах, в датчиках. Весь в окружении совершенно непонятных приборов, полностью в их власти… Трудно узнать в этом человеке Леопольда Мильчевского…

«Не надо пугаться. — Голос Леопольда негромкий. — Встреча с Богом не состоялась. Хотя все шло к этому… Значит, нужно жить дальше. Вот пытаюсь. Что и как — расскажу при встрече. Теперь о деле. Когда очнулся, когда понял, что скорее здесь, чем там, поклялся… — Леопольд помолчал, говорить ему было трудновато. — Поклялся никогда не садиться за руль. Это первое… А второе — выпить пива на Покровском бульваре, в “Поплавке” посидеть, цыган послушать… Знаю, все изменилось… Другие времена… Но с помощью дензнаков — а их мы не пощадим, считать не будем — хоть на денек, а вернем год, ну, скажем, 67-й… Невозможно? Чепуха! Войдем во второй раз в ту самую реку… Тут главное — цена вопроса. Цена меня не волнует… Два месяца у вас есть… пока будут меня собирать… По системе классика “Шаг вперед, два шага назад”… В общем, с вами свяжутся… Все, устал».

— Я, конечно, кое-что слышал, — задумчиво сказал дядя Сеня. — Не знаю, Сергей…

— Слышал? Помножь на сто — не ошибешься. Какой сюжет! Ну, Леопольд! Космического калибра парень… Гагарин!

— При чем здесь Гагарин?

— Долго объяснять… Поехали!

— Куда?

— В банк!

И завертелось!

Банк, количество нулей — все произвело на Моржа Михалыча сильное впечатление…

— Чего-то заробел я…

— Брось, дядя Сеня! Все нормально, берем время в Шенкеля?!

— Какой-то Уэллс получается… Авантюра.

— Нет. Русский реализм чистейшей воды! И потом — упустить такой сюжет?! Я жадный.

— Люди нужны. Толковые люди!

Нашлись люди. Один безработный мосфильмовский художник, хороший. И Журов Вячеслав (он мелькнул, когда ставили «Сказки Пушкина»). Журов — мастер на все руки, со своей небольшой, но отборной стройбригадой. Правда, выяснилось, что у него сложный характер…

Нашли место, пустырь возле Окружной, отработали макет, составили смету…

— Трамвай — понимаю, скамейки, деревья, газон — нет вопросов! — кричал Журов. — Автоматы с газировкой, «Союзпечать», — он размахивал фотографией, — нет вопросов! А при чем здесь «Поплавок»?

— Собирательный образ времени, — объяснял ему Тугрик.

— Не было «Поплавка»!

— Был, на Яузе…

— Не было!

— Образ…

— Он мне толкует! На яблоне золотые яблоки расти могут, — но не груши! Не груши! А на Яузе, если хочешь знать, мамонты водились! Мамонтов не нужно?

— Нужно подумать…

— Делайте что хотите… Но! Без меня!

— Слав, — говорил в таких случаях дядя Сеня. — Придержал бы нервишки…

— Да я вырос здесь! У меня совесть есть. И честь, между прочим! Рабочая и профессиональная!

— Успокойся!

— Самодеятельности не потерплю!

Вот такой он, Славка Журов, шумный парень, но отходчивый.

— Да мне-то что…

И ушел. Заниматься фасадом иранского посольства…

Пришло по почте приглашение. Бристольский картон, золотой обрез.

«Дорогие друзья! Приглашаем вас провести с нами вечер-праздник “На Покровском бульваре”». Подпись — «Стая».

Приглашение было на два лица…

Потом — телефонный звонок.

— Приглашение получили?

— Да.

Голос был знакомый.

— Мы заедем за вами…

— А кто это говорит?

Пауза.

— Орехов Николай Алексеевич. Помните такого?

(Колька Орехов! Он тоже отметился на страницах «Русского пионера». В «Сказках Пушкина».)

Ну как не поехать!

Орехов прибыл минута в минуту.

Взрослый дядька, солидный, костюм, галстук…

— Хотел Журов заехать, но у нас ведь как? Все в последнюю минуту… Зачем его отвлекать… Я им оставил своего заместителя — все лишние руки…

Да, значителен, сдержан был Орехов, а взгляд все тот же, с прищуром, чуть затуманенный, шпанистый, с льдинкой…

— Чего они там затеяли?

— Да уж, размахнулись… Меня вот привлекли… Как консультанта… и очевидца…
Действительно, было на что поглазеть. Стоял Покровский бульвар, ездил трамвай, играл духовой оркестр. Ну конечно, газировка, эскимо, пиво — само собой…

Приходится прощаться. Не так это легко… Я привык к ним, а они уходят, вот пара страниц — и совсем исчезнут…

Был большой сбор. Были все — за исключением… Но тут уж что поделаешь?

Последним прибыл Леопольд. Его вывезли в коляске и везли вдоль бульвара до «Поплавка». Он изменился: на одном глазу была черная повязка, кисть руки в черной перчатке, волосы — светлые, а ведь были темные… Но все это ему очень шло. И конечно же — клетчатый пиджак…

У «Поплавка» Леопольд легко встал с кресла, легко взбежал по лестнице на палубу. Принял у охранника бокал:
— За это все, — сделал широкий жест, — вот это все наша память. А наша память — наша честь! И всё, всё мы заберем с собой: этот вечер, бульвар, — он запнулся, — ваши лица… Ура!

— Ура! Ура! — кричала массовка.

— Пью за русский народ! — снова поднял бокал Леопольд Мильчевский.

— Ура!

— Я не кончил! Хотя… что тут прибавишь?! — Голос его дрогнул. — За Родину, за великую честь быть ее сыновьями и дочерьми!

— Ура! — кричала массовка. — Ура!

Что было дальше? Пели, пили, снова пели… Не стесняясь, плакали.

Большой начальник — он тоже оказался здесь — подошел с рюмкой к Леопольду:
— У вас философский склад ума! А позвольте спросить, кто вы по образованию?

— Детдомовец, — ответил Леопольд Мильчевский и чокнулся с Большим начальником…
И вот уже вечер, и надо расходиться…

В темном небе повисли корзинки фейерверка, полетели искры, затрещала, задымилась декорация. Рванулась массовка в разные стороны…

И вот уже нет ничего — все пожрало пламя. Не знаю — может, так и было задумано… Не знаю.

Пели цыгане. Пели «Невечернюю». Ко мне подошел дядя Сеня, Морж Михалыч:
— Вы меня, наверное, не помните?

— Ну как не помню!

— Я не про «Мосфильм». Я у вас на студии Горького фотографом работал… Правда, недолго…

— На «Заставе»?

— Да. Но ведь сначала было другое название.. Вы еще сомневались, какое выбрать…

— Я и сейчас не знаю, правильно ли поступил…

— «Ты помнишь, товарищ»?

— Да, «Ты помнишь, товарищ»…

_________________________________________________________

P.S. Как и было обещано. Последняя строчка — название всей истории. Пусть так будет. А протянулась эта история от 67-го до 2017-го. Шутка сказать — пятьдесят лет!

Все статьи автора Читать все