Классный журнал
Александр
Журбин
Журбин
Дело в походке
10 июля 2019 07:38
Композитор Александр Журбин со свойственной авторам «РП» чистосердечностью вспоминает шаги, которые он совершал в жизни, — верные и не очень. И приходит к выводу, что дело, в общем, не в количестве шагов. А в том, как они сочетаются. И во что складываются. Музыкант, он во всем гармонию ищет.
Собственно говоря, человеческая жизнь — это несколько шагов.
Не так уж мало, но не так уж и много… Уже давно подсчитано, что человек делает за день примерно пять тысяч шагов. (Сейчас это очень просто измерить: если у вас есть смартфон, там есть такое приложение «Здоровье», и оно исправно измеряет количество сделанных вами шагов, даже если вы не просите об этом.)
Если учесть, что мы живем в среднем 70 лет, а значит, около 26 тысяч дней, значит, за жизнь мы делаем 128 миллионов шагов.
Но это, как говорится, в среднем по палате. Это если вы начали ходить с первого дня рождения и без устали продолжаете ходить до 70 лет.
В реальности все не так.
Мы практически не ходим первые три года и очень мало ходим в старости. Отнимаем 10 лет, и получается 110 миллионов шагов.
Все равно много, скажете вы.
110 миллионов — такое число обычное человеческое воображение представляет с трудом.
Но ведь и это число неточное. Ведь мы ездим на машинах и других средствах передвижения, мы летаем и плывем, мы любим полежать на диване и посмотреть телевизор или почитать книгу, мы сидим в офисах, в столовых и ресторанах, мы любим присесть на скамейке в парке. С возрастом развиваются всякие болезни, болят колени и поясница, ходить становится трудно… Довольно часто мы ложимся в больницу и в этот период не ходим вообще…
Поэтому смело уменьшаю количество наших шагов еще на 20 процентов. Остается примерно 90 миллионов шагов.
Все равно это очень много.
Но не у всех это получается. Ведь далеко не все доживают до 70 лет.
Пушкин прожил 37 лет, Моцарт — 35, Шуберт — 29, Лермонтов — 27. А великие рокеры — Джим Моррисон, Курт Кобейн, Джими Хендрикс, Дженис Джоплин — они все ушли в мир иной в 27 лет.
Причем каждый из помянутых и не помянутых (ведь еще есть поэт Дмитрий Веневитинов, который умер, не дожив до 22 лет, и однако он входит во все хрестоматии русской литературы) прошел свой земной путь ровно столько, сколько он должен был пройти, сколько ему было отмерено судьбой.
И значит, дело не в количестве шагов, и считать эти миллионы совершенно бессмысленно.
Дело не в количестве шагов, дело в их качестве.
В ПОХОДКЕ.
Все люди ходят по-разному.
Некоторые идут по-военному. Печатая шаг. Видно, что они прошли «курс молодого бойца», они знают команду «шире шаг», видно, что они служили в армии, а возможно, и сейчас служат в каких-нибудь мутных, загадочных войсках.
Некоторые парят над землей. Даже летят.
Это балетные люди.
Или юные девы.
«Летящей походкой ты вышла из мая и скрылась из глаз…»
Помните, Бунин говорил о легком дыхании Оли Мещерской и о том, что «никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее».
Иногда — крайне редко — нам встречаются в жизни такие ангелы. Каждый, наверное, вспомнит, что в юности, в школе, в училище, в институте встречались такие удивительные создания, которые, пожалуй, выглядели нелепо в повседневной, бытовой советской жизни, откуда мы все родом…
Я не могу забыть, как в пионерлагере, куда родители отправляли меня каждое лето (это было под Ташкентом, и пионерлагерь назывался «Овощной»), где все было затрапезно и провинциально, но кормили хорошо — а для родителей это было главное, — так в этом пионерлагере вдруг случилось чудо.
На вечерней линейке вдруг появились двое. Это были мальчик и девочка, такого же возраста, как я тогда, то есть лет 13–14. Откуда они взялись, я до сих пор не знаю. Но было ясно, что их привезли в лагерь, чтобы посмотреть, понравится ли им там и захотят ли они там остаться…
Наверное, они были брат и сестра. А может, просто друзья…
Они были одной породы. Оба были блондины, оба были высокие, лица были, что называется, нордические, красивые, глаза голубые, похожи они были на норвежцев или датчан… Впрочем, я не видел тогда никаких ни норвежцев, ни датчан, скорее, видел их изображения в книжках с картинками, в каких-нибудь сказках Андерсена, мультфильмов тогда было очень мало.
Напомню, это примерно 1959 год. Мы все там — чумазые школьники, в основном русские, но были там и узбеки, и корейцы, и армяне, и евреи.
Средний слой советского народа, все жили примерно одинаково…
Пионерлагерь принадлежал, если не ошибаюсь, авиастроительному заводу, на котором тогда работал мой отец. Ни у кого тогда не было личных автомобилей, только у 10 процентов был домашний телефон. В Ташкент наша семья приехала в эвакуацию, да так там и застряла на долгие 20 лет.
И вот в этом пионерлагере, в этом «коллективе», если так можно сказать, насквозь пропитанном комсомольско-пионерскими идеями, грохотом горнов и барабанов, ежедневными гимнами утром и вечером, подъемами и опусканиями флага, борщами и макаронами по-флотски, вдруг появляются два инопланетянина, юноша и девушка.
Одеты они были как все — в пионерскую форму, белый верх, черный низ, красный галстук на шее. Но явно эта форма была какая-то специальная, из каких-то особых немнущихся материалов, на ней не было ни единой складки. Обувь была на юноше черная, туфли, начищенные до блеска, прямо-таки сверкающие, а на девушке были туфли на каблуках, и это делало ее, и так высокую, необыкновенно стройной.
Ходили они взявшись за руки. Время от времени что-то говорили друг другу и тихонько посмеивались.
Вечером был костер и, как всегда, были танцы. Как всегда, я на аккордеоне играл какие-то популярные мелодии (как сейчас помню самый свежий шлягер того лета — песню «Ландыши», а также популярные песни из репертуара Утесова, Шульженко, Бернеса).
Наверное, стоит упомянуть, что я был не просто пионером в этом лагере, а младшим музыкальным работником (был еще и старший) и получал за свою работу деньги, за три летних месяца приносил домой 150 рублей…
Конечно, я был популярен среди пионеров, и мне это очень нравилось… Иногда после отбоя вожатые звали меня в свою палатку, и я на правах взрослого сидел с ними за столом, они под мой аккомпанемент горланили песни… хотя спиртного мне не давали, мне было 14 лет…
В этот вечер у костра мне очень хотелось понравиться этой новенькой паре. Особенно девушке, конечно. Хотя она была примерно моего возраста, но выглядела намного старше и была абсолютно недоступна… Хотя время от времени, когда я играл, бросала на меня какой-то заинтересованный и любопытный взгляд…
Ее брат, а может друг, неотступно был с ней рядом и держал ее за руку. А когда стали заводить пластинки (такая была quasi-дискотека), они очень красиво танцевали вдвоем, всякие там танго и фокстроты. И тут я увидел ее изумительную пластику, ее движения, ее походку.
И весь лагерь смотрел на них разинув рот…
Наутро они исчезли…
А вечером в палатке вожатых (а слуги, как известно, все знают) я услышал, что это были дети одного из главных авиаконструкторов того времени, какого именно — сейчас не помню, ну типа Ильюшина или Туполева. Они учились где-то в Англии, а на лето приехали в СССР, и папа предложил детям посмотреть южный пионерлагерь, но детям не понравилось, и они улетели на собственном самолете куда-то под Москву…
Вот, собственно, и вся история. Она не имеет эффектного конца, где, скажем, я бы встретился с этой девушкой через 15 лет, и она бы сказала: «Ой, а вы знаете, я вас помню…»
Нет, ничего такого не было.
Но я запомнил этих людей. И понял, что есть разные породы не только у животных. Люди отличаются друг от друга по многим параметрам.
И у них другая походка…
Хочу подчеркнуть: я вовсе не считаю авиаконструкторов какими-то небожителями (хотя в каком-то смысле буквально это так и есть). Настоящей элитой, духовной элитой нации я считаю людей культуры и науки, истинных творцов, сочинителей, созидателей. Таких на самом деле очень мало в каждой стране, но именно они есть генофонд этой страны, именно они передают в будущее заветные смыслы. (Хотя вполне допускаю, что авиаконструктор вполне интеллигентный человек.)
Но богатый человек — даже в те баснословные и мрачные времена, которые уже никто не помнит, — он мог дать своим детям хорошее образование, красиво их одеть и обуть, научить хорошим манерам.
В тот момент я понял: я хочу в этот мир, я хочу в Москву. Я хочу быть как эта парочка. Я хочу посмотреть весь мир, я хочу хорошо одеваться, научиться себя вести в обществе, занять в этом обществе какое-то положение…
Надо было сделать какой-то шаг.
ШАГ!
И я его сделал…
Правда, не сразу…
Прошло еще лет десять, но я переехал в Москву, а потом и в Нью-Йорк. И всюду чего-то добился…
Это был трудный путь. Я сделал в жизни много шагов… Иногда неверных. Ложных. Шел в неправильном направлении. Потом возвращался и начинал сначала.
У нас много песен о шагах.
«Шаги, шаги, по трапу, по траве…»
Или вот еще песня: «Сделай шаг, сделай шаг один…»
Или вот новый шлягер: «Шаг за шагом»…
А есть и такая новая песня: «Шаг за шагом вместе с Христом»…
Вообще, «шаг» — очень принятая в русском языке метафора, и ее употребляли все поэты, от Пушкина:
Здесь каждый шаг в душе рождает
Воспоминанья прежних лет —
до Бродского:
Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.
Я шаг свой не убыстрю.
Известную тебе лишь искру
гаси, туши.
И конечно, слово «шаг» в русском языке имеет очень много смыслов. Так же как и в английском — слово «step».
Тут и «шаг за шагом», и «шагистика», и «шагомер».
Конечно, «шаг» — это прежде всего движение ноги при ходьбе.
Но и мера длины, и расстояние (вспомним «в шаговой доступности»).
Но меня больше всего интересует шаг как поступок. Он сделал решительный шаг.
Это был безрассудный шаг.
Она пошла на опрометчивый шаг.
И миллион других эпитетов к этому слову.
Вот именно такие шаги каждый из нас может найти в своей жизни и в жизни близких.
…NN. сделал решительный шаг и выступил против своего начальника. В результате этого начальника уволили.
…ХХ. пошел на безрассудный шаг и стал жаловаться на своего начальника. После чего был уволен.
…Она выскочила на мороз без верхней одежды, и это был опрометчивый шаг: она простудилась и на несколько недель слегла в больницу…
Тут можно придумать тысячи разных вариаций «шагов», и правильных, и ложных, «шагов», ведущих к успеху или, наоборот, к неудаче.
Как правило, мы идем на какой-то поступок, на какой-то шаг и не представляем себе, куда это может привести.
Некоторые шаги выглядят как явная неудача, но внезапно приводят к неожиданному взлету, успеху, удаче…
Вот еще пример из моей жизни.
Я учился музыке в Ташкенте как виолончелист. И, достигнув определенного возраста, я решил, что мне надо поступать в Московскую консерваторию (о своем желании «покорить Москву» я уже писал выше). И вот, взяв под мышку свой большой и нелепый инструмент (довольно плохого качества, виолончель производства советского музпрома), я прилетел в Москву и начал сдавать вступительные экзамены…
…Я провалился. Меня не приняли. Я играл на виолончели, может, и неплохо для Ташкента, но очень плохо для Москвы. И инструмент у меня был ужасный, и смычок, и струны, все это было такое доморощенное и самодеятельное. А вместе со мной поступали зубры, ныне знаменитые на весь мир виолончелисты, они уже брали уроки у Ростроповича или Шаховской…
Конечно, я был хуже их…
И это была для меня катастрофа. Я был вынужден вернуться в Ташкент и прожить там еще четыре года. Я ужасно страдал и мучился, понимая, что жизнь моя кончена.
Но жизнь оказалась умнее меня.
Представим себе, что я бы поступил в Мос-ковскую консерваторию, окончил бы ее и получил диплом виолончелиста.
После чего я бы сел в какой-нибудь оркестр и всю жизнь боролся, чтобы стать помощником концертмейстера группы виолончелей где-нибудь в Челябинске или в Воронеже, а может, и в Москве… Я бы, возможно, ездил на какие-то короткие гастроли за рубеж, привозил бы дефицитные товары и на вырученные деньги кормил семью и учил детей…
Но нет, судьба распорядилась по-другому. После ташкентской ссылки (где мне пришлось отслужить в Красной армии) я опять приехал в Москву, на этот раз с легкостью поступил в класс композиции известного профессора Николая Пейко, окончил аспирантуру в Ленинграде и довольно скоро стал известным композитором.
Как это произошло — ума не приложу, здесь явно сработали какие-то высшие силы. Но то, что мне казалось ложным, неправильным шагом, просто катастрофой, — имею в виду мое неудачное поступление в Московскую консерваторию, — на деле оказалось изящным ходом моего провидения: я стал тем, кем я должен был стать.
Главное, наверное, не следовать ленинской формуле: шаг вперед, два назад. Я уж не помню, по какому поводу вождь высказался таким образом, а нынешняя молодежь, небось, и не слыхала о такой «походке».
Но могу сказать, опираясь на свой опыт: только вперед! Да, можно сделать шаг назад, чтобы «остановиться, оглянуться»… Но потом надо обязательно найти в себе силы и сделать два — да чего там два — три-четыре шага вперед.
Так у меня получилось с моим отъездом в Америку. Не буду углубляться в детали, об этом я писал в своих книгах.
Только вкратце.
В 1990 году я с женой и 11-летним сыном уехал в Штаты. Мне там была предложена неплохая позиция: зарплата, жилье, медицина.
Сын подрастал, был явно талантливым музыкантом, и было ясно, что ему было бы неплохо поучиться в Нью-Йорке, освоить язык и вообще западную жизнь.
В 1990 году можно было уезжать уже без всяких проблем, без потери гражданства, без потери жилья и пр.
И мы уехали.
Мы сделали этот неожиданный и опасный шаг. Риск был велик. Я мог потерять свое имя, свою репутацию, свою прекрасно развивающуюся композиторскую карьеру.
Что нас ждало в Штатах — никто не знал.
Жизнь там складывалась по-разному. Было много хорошего. Но было и немало проблем.
Америка — это совсем не рай, там надо бороться за свое место под солнцем.
Но это хорошо делать молодым, до 20 лет.
У нашего сына все сложилось хорошо. Он на сегодня известный американский композитор, пишет музыку для кино и для балета, выступает с концертами по всему миру.
А мне было уже за 40. И делать карь-еру заново было довольно поздно.
Проведя в Америке 12 лет, я вдруг понял: надо возвращаться.
В Америке говорят: надо жить там, где ты работаешь. Если ты живешь в Чикаго, а тебе предложили хорошую работу в Лос-Анджелесе — не задумывайся и переезжай!
И американцы легко переезжают, бросают насиженные места, бросают мебель и прочий скарб — и селятся на новом месте, заводят новых друзей, новую мебель и новую жизнь.
Мне предложили работу в Москве. Меня ждали новый фильм, новая работа в театре, концерты в лучших залах, певцы, оркестры и т.д.
И я, недолго подумав, вернулся в Россию.
О, это было непростой ШАГ!
Конечно, переезд равен двум пожарам, даже на соседнюю улицу, а если в другой город, то, наверное, трем. А если совсем в другую страну да еще через океан — это равно, наверное, извержению вулкана, цунами и пожару одновременно.
Но не это самое страшное.
Перевезти вещи, оформить все до-кументы, позаботиться обо всех младших и старших родственниках, продумать все банковские операции, налоги, билеты, контейнеры, картины, библиотека — это большая головная боль.
Но это все преодолимо.
Страшнее всего — это ложно понятая гордыня.
Это ужасное чувство, что ты потерпел неудачу.
И тебе очень стыдно.
Ты понимаешь, что каждый будет подходить к тебе и говорить сочувственно (в кавычках): «…Ну что, ты вернулся? Не удалось там, а? Не получилось завоевать Бродвей и Голливуд? А чо ты, ваще, ведь музыка, она ведь интернациональна, сыг-рал бы им свои песни, свои мелодии».
И еще такое: «…А ты зря сюда вернулся. Поезд-то твой ушел… Здесь уже другие кумиры, а про тебя все уже давно забыли… 12 лет — это не шутка…»
Сколько я этого наслушался…
Но я сказал: ребята, дайте мне попробовать. Может, не все потеряно…
И я стал с удвоенной силой работать… Написал огромное количество новых сочинений в самых разных жанрах. Стал проводить свой фестиваль каждые пять лет, с большим количеством премьер — и театральных, и концертных.
Появились новые фильмы, спектакли, радио- и телепрограммы.
Ну, в общем, оказалось, я сделал правильный шаг. Храбрый шаг. Рискованный шаг.
Но это был настоящий Шаг!
И всем рекомендую: рискуйте! Делайте ставки! И выигрывайте!
Но вместе с тем будьте осторожны.
И трезво оценивайте свои возможности! Потому что неправильно выбранная дорога может привести к несчастью, к катастрофе, к смерти, наконец.
Поэтому думайте, прежде чем сделать первый шаг.
Знайте: все всегда начинается с маленького шага… но его надо сделать в правильном направлении…
И все будет хорошо.
Колонка Александра Журбина опубликована в журнале "Русский пионер" №91. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
- Все статьи автора Читать все
-
-
24.03.2019Carpe diem! 0
-
17.01.2019Дарственное 0
-
24.11.2018Театром и не пахло 1
-
16.05.2018Компромиссую 1
-
13.03.2018Соблазненные и покинутые 1
-
26.02.2018Уединенность 2
-
18.01.2018Снежность 2
-
18.10.2017Исповедь валютчика 1
-
29.05.2017Берегите их, поэтов 0
-
26.04.2017Обманщик с поворотом 0
-
29.03.2017По верхам 1
-
12.01.2017Здесь будет кровь 1
-
2
2325
Оставить комментарий
Комментарии (2)
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
Из края в край, из града в град
Судьба, как вихрь, людей метет,
И рад ли ты, или не рад,
Что нужды ей?.. Вперед, вперед!
Ф.И. Тютчев
Когда, предвосхищая обещанья, земли почти раздетой,
вокруг уже морозов обнищанье, тепла чтит вдруг обеты,-
пускай везде видны приметы лета,
и нет людей, чтоб были б к ним черствы,-
да всё же самая заветная примета,
зеленый, нежный дым листвы.
Но тщетно осмеливаться тщась, осмеивать суетности власть,
ведь хотя же однажды, станет вдруг рутиной мечта,-
правды жизненной жажда, с жаждою чудес раз слита,
не случайно пусть в каждом, желаний подвижна черта,-
да только разве разберешь, под вуалью,
что там нас ждет, за ожидания далью.
Что и все, у нег в огне, иль же в плену желаний,
точно тени снов во сне, ловя лишь мыслей лани,-
не так ли ликовали листьев лики, скрытой дерзости сродни,
когда вдруг власти светлой и великой, словно ожидали дни,-
а иначе бы не начали, что с крыльями, с печалью за плечами,
чудо переиначивать, пророчески беспечными речами.
Пока же мысли, что и всё живое,-
ведь не в любой выживают среде,
а мы собой представляем такое, какое у нас живет в голове,-
не зря, лишь погрузившись в смысл иной строки,
рождающейся вдруг, как не из-под руки,-
печаль почувствуешь, Божественной тоски.
Не смея, не смейся, а дея, надейся,
играть геройство ль, с судьбою в кости,-
до лишь бойся, а не после,-
жизни дни тут не только ведь удивительны,
но еще и непросты,-
видно, поэтому путеводные нити, есть же у каждой судьбы.
Да, как и в светлый, ласковый майский денек,
разве смог бы, сквозь дурманящий дым,-
предугадать ведь кто-то, через скорый срок,
над сугробами, рубины рябин,-
свыше одобрение судьбы вдруг получит ли,
подлостью оплаченное благополучие?
Бесцеремонно, поскольку не хлеб, метя людей как те листья,
пускай нередко узоры судеб, рок рисует кистью корысти,-
да, от расположенья грядок, до вдохновенья лир,
коль уж мы каждый свой порядок, с собою вносим в мир,-
быть может, времена оставят, от нас его частицу,
когда однажды рок заставит, вдруг с миром распроститься.
Пока стремление же к новому, есть в поисках сути,
казалось бы, нужна лишь основа, а истина будет,-
но дано ли сквозь влечение, узнать невольнику их зова,
что вдруг значит изречение, в судьбе стиха и слова,-
жизнь подобна воде же ключа, что течет не на просторе,
ручейком по оврагу журча, что она знает о море?
Да коли заслужила, не зря любви Всевышним,
ведь истина же сила, что кажется лишь лишней,-
разум раз уж здесь не всегда рассудит,
зов сквозь хлад вопиющей мечты,-
лишь когда неподсудный случай судит,
слышен глас всемогущей судьбы.