Классный журнал

Пьяные сны, трезвые будни

08 мая 2019 12:05

Учит, учит обозреватель «РП» Николай Фохт мужеству — а все равно бывают еще такие случаи, когда кому-то мужества не хватает. Особенно сейчас, в эти тревожные весенние времена, когда многие представители сильного пола с особой отчетливостью слышат алкогольный зов. И не всегда находят мужество не поддаться. Без паники: Николай объясняет, что делать.

Все манит и манит, дрянь всякая заманивает.

Есть у меня кошмар, регулярный и неотвратимый. Другим снится, что они голыми в автобусе вдруг оказались или забыли слова на сцене, а мне — что я вчера набухался и утром часть своей жизни забыл.

Раньше такого не было, когда пил. Сны, может, были так себе, короткие, но очень позитивные, даже эротические иногда. Вот, например, распиваю с обнаженной брюнеткой шампанское в корзине воздушного шара, на приличной такой высоте, или, как обычно, улетаю в кабине лифта куда-то вверх и вбок, но не один, а с рыжей девушкой, которая достает из сумочки стальную фляжку, в которой коньяк.

И так далее, в конструктивном ключе.

А когда перестал выпивать, вот этот страшный и навязчивый сон. И самое неприятное, во сне я знаю, что пить бросил, понимаю, что сорвался и прокололся, — и мерзко становится на душе, так мерзко, что хочется опохмелиться. И опохмелиться не как положено, крепким чем-нибудь, граммов сто пятьдесят под горячий, разумеется, суп, а по-свински — пивом, или шампанским, или (господи, прости) стаканом холодного портвейна.

Просыпаешься, понимаешь, что сон, что ничего такого, что в худшем случае пару бокалов красного позволил себе ради трехсотграммового куска мраморной говядины, почти ради стейка по-флорентийски, к которому и пол-литра виски будет мало; судорожно перебираешь события вчерашнего вечера, а потом позавчерашнего дня, опускаешься еще на две недели — ничего не забыл; стараешься выкинуть из головы плохие мысли и нездоровые ощущения — а осадочек остался. Забытое это, подлое ощущение, будто провалился опять в бездну и накуролесил там, в этих черных дырах, среди красных и белых карликов. Ничего нельзя изменить, ничего нельзя вспомнить. Даже если кто и расскажет, что там было, это будет не вся правда, это будет лакировка. У заклятого врага язык не повернется пересказать, как было на самом деле, что ты там, на просторах вселенной, под порывами солнечного ветра вытворял.

Страшно все это. Боишься, что вернется наяву. Валокордин на ночь глотаешь с опаской, шоколадкой закусываешь, с кусочками миндаля и апельсиновой мякоти.
Все эти сны создают нехорошее электромагнитное поле, которое притягивает опасных людей.

Я знаю Вику Каримову. Она работала в цирке, летающая гимнастка, правда. Мы с ней сошлись на почве ахиллова сухожилия — она подвернула, а я подсказал, как лечить. Я тогда только что из Таиланда вернулся (из того заповедного, неизвестного широкой публике Таиланда — в общем, это было очень давно), привез несколько видов бальзама. Историю этих баночек я рассказывал неохотно. Дело в том, что подарил их мне транссексуал, артист соответствующего шоу в Паттайе. Работают девчата интенсивно, травматично — на каблуках, поэтому голеностопы летят только так. А сиамская медицина славится мазями, они волшебные, точно говорю. В общем, я подарил Вике баночку, она предсказуемо позвонила через пару дней с благодарностями. Зажил ее ахилл раза в два быстрее, чем ему положено по советским законам. Ну и пригласила выпить. Вот я все думаю: как врачам живется? Хорошо, если пациент, а если пациентка? Да что бы там ни было, от запора до сломанной руки, ведь ты для женщины богом становишься, наверное. А ради бога женщина на многое способна. Если все приношения принимать, времени на профессиональный рост не останется.

Я не врач, времени у меня тогда навалом было, поэтому с Викторией мы подружились. Она славная, гибкая, но и резкая — в хорошем смысле. Вспыхивает мгновенно, реагирует стремительно, все хорошее ценит и старается отплатить той же монетой. Отличная гимнастка, одним словом, летающая.

И вот теперь, когда прошло столько лет, когда я бросил пить, а она повесила лонжу на гвоздь, в новой эпохе, одним словом, мы встретились снова. Вика позвонила, но сразу предупредила, что по телефону не очень любит, давай встречаться. Некоторые вещи остаются с людьми навсегда.

Встречу назначила в дорогом ресторане, сразу предупредила, что угощает. Я заказал какой-то особый (судя по цене) том ям и гедза с начинкой из омаров.

Вика попросила принести сто пятьдесят вискаря со льдом и двойной эспрессо.

— Диета такая, — усмехнулась она.

Выглядела она прекрасно: подтянутая, плавная, почти нет лишнего веса. Только грустная.

— Слушай. Я сразу к делу. У меня проблема, с Валентином.

Я знал, что она очень удачно вышла замуж: переводчик в МИДе, а потом внешнеэкономический консультант, так вроде. Сопровождает сделки крупнейших русских компаний, от нефтянки до рыболовецких. Переводит и консультирует, передает нюансы настроения партнеров, мотивы их поведения. Знаю, что год учился в каком-то крутом заведении, обу-чался психологии переговоров — что-то такое.

— У него проблемы с алкоголем. Точнее, были. Точнее, есть. В общем, пил как сволочь. Причем все так незаметно получилось. Когда мы познакомились, в рот не брал. Почти. Закон: на службе ни-ни, накануне ответственных сделок ни капли. Мог в пятницу и в субботу, точнее, или в пятницу, или в субботу. В воскресенье сухой, как лист. Это было великое время. Сначала вроде как у всех, трудно с деньгами. Ломка, когда пришлось из МИДа на вольные хлеба податься. А потом он сам нащупал эту способность в себе, психологию эту. Сначала шаманил — все равно в точку всегда попадал, потом решил нормальное образование получить — он ответственный у меня.
Вика замолчала, то ли прятала улыбку, то ли сглатывала комок в горле.

— Ну и постепенно втянулся. А сам хилый, спортом не занимался никогда, пить не умеет. Сначала просто пьяный приходил, потом стал зависать где-то, в банях этих раздолбайских, в особняках, на охоту повадился. А последняя стадия — после переговоров запирался в специальной комнатке и засыпал. Казалось бы, самое безопасное, но почему-то именно это его торкнуло, подвигло завязать. Хотя если бы меня спросили, я бы несколько других причин назвала. Пьяный он совсем идиот. Матом ругается и всех за щеку треплет, как Гитлер в кинохронике. Не важно, баба или японец восьмидесятилетний. Орет песни, причем ни с того ни с сего. Плохо орет, некачественно. Песни кельтские, не русские даже — никто не может подпеть. А их, ну всю эту бизнес-шушеру, такое очень злит. Ну и еще он в том состоянии мог помочиться в любом удобном ему месте, хоть за занавеской переговорной. Ужас, представляешь?

Она отпила из стакана и отщипнула губами эспрессо из тончайшей китайской чашечки.

— В общем, мы полечились. Он прям изменился, помолодел, стал опять умницей, тончайшим человеком. Только…

— Что, сорвался?

— Нет пока. Ему снятся сны, что он напивается. И еще, через год после лечения ему опять хочется выпить. Говорит, очень хочется. Причем если раньше он в основном надирался коньяком, теперь тянет на все: пиво, виски, водка, вино. Его даже эти штуки, в банках, газированные, прельщали, когда еще продавались.

Это «прельщали» выдало Вику с головой: она очень волновалась, я понял, что проб-лема серьезная.

— А на работе у него как? После переговоров типа банкета: девки, бухло, концерты какие-то. Попса и девки ладно, это он переможет, а вот как увидит алкоголь на столе — все, его вырубает. Говорит, представляю, как стаканами водяру жру и напиться не могу. Я знаю, потому что он мне каждый раз звонит, рассказывает, что на столе, какое сегодня искушение. Как бы в меня разгружается. Тоже, знаешь, не фонтан. Я вот на этой почве стала вискарик попивать. И главное, тоже хочется стакан залпом выпить, потом второй втащить, льдом захрустеть. Но сдерживаю себя.

Она соломинкой размешала в роксе оставшиеся ледышки, но пить не стала, отхлебнула кофе.

— Ну а я-то что, чем помочь?

— Я вот подумала. Ты же специалист экст-ра-класса, тем более ведь и у тебя такая проблема была. Может, ты его поохраняешь от бухла?

— Это как? — Странно, но это предложение меня совсем не удивило.

— Ну, не знаю как… Как телохранитель. Я так представляю. Он тебя помощником оформляет, ты можешь присутствовать на мероприятиях. То есть сразу увидишь, откуда угроза. Может, кто к нему особо навязчиво приставать будет, предлагать выпить, или там девица какая-нибудь. Они стервы, даром что все жены директоров да президентов компаний. Оторви да брось, особенно голландки. Да и шведки тоже. Хотя и полькам, сам знаешь… Короче говоря, купируешь любую угрозу. Это все легально, в смысле, муж согласен, зарплата по контракту, начальник службы безопасности. Зарплата тебя обрадует, такой ни у кого в его конторе нет. Я думаю, полгода надо продержаться, дальше выправится, он у меня все-таки сильный.

Я согласился. Потому что дело это святое, святое и понятное. Не стал с Викой откровенничать про свои алкогольные сны, зачем? Валентин оказался мужиком отличным, вот только действительно, как только речь об алкоголе заходила, в психа превращался. Характер работы был, конечно, очень странный. Например, пока шли переговоры, я орудовал в банкетном зале. Шерстил список приглашенных, контролировал рассадку. По своим каналам наводил справки: слева и справа от Валентина старался посадить непьющих. Чаще всего это были дамы средних лет или почтенные старики. Потом регулировал сервировку: освобождал пространство вокруг подопечного от выпивки, насыщал овощными салатами и газировкой. Ну и во время самих обедов-ужинов следил. Блокировал доброхотов, которые пытались подлить моему клиенту в рюмку, инструктировал официантов, что и когда наливать Валентину. В особо опасных случаях, когда бизнесмены решали поехать в стрип-клуб, я становился участником компании. У нас был отработан трюк с чаем в коньячной бутылке. Я как бы разливал себе и Вале из специальной емкости, а всем остальным обычный алкоголь. Это кажется, что сложно, — когда все уже на взводе, такие простые фокусы незаметны.

Не все шло гладко. Иногда ночью раздавался звонок, Валентин буквально в истерике докладывал, что он едет утром в охотничьи угодья бить какого-то там зайца, а хозяин, важнейший контрагент, только что по телефону рассказал, какой он гонит самогон: чистейший, тройной очистки, на кедровых орешках. Валентин шепотом кричал в трубку, что он точно сорвется и что я должен ехать с ним. Ничего, был на месте раньше всех. Проверял гостевое оружие, чистил кое-что, смазывал. Втерся в доверие к персоналу, ознакомился с запасами знаменитого алкоголя. Ну и когда в бане, после охоты стали распивать, под холодную копченую индейку и квас, менял незаметно рюмки: сам пил самогон (кстати, очень хороший), а Валентину Тимофеевичу доставалась вода с размешанной мукой, от самогона не отличишь.

Ровно полгода мы работали как команда, как отлаженный механизм. Ни одного сбоя. Но однажды рано утром зазвонил мобильный. Вика рыдала в трубку. Рассказала, как вчера пришел Валя, сказал, что ему с контрактами надо поработать, заперся в кабинете. Когда он вышел в туалет, Вика с ужасом обнаружила на столе початую бутылку его любимого коньяка. Валентин вернулся, на нем лица не было. Дрожащим голосом спросила: что случилось? Все, сказал муж, кошмар. Вика, говорит, двадцатипятилетний «Отард», мой любимый, колом в горле встал. Так захотелось, что сломался, купил, налил сто пятьдесят — а сделал глоток, чуть не вырвало. Прости, какой же я был идиот. Ну и все в том духе, что раз уж любимый коньяк подвел, все остальное уже точно его не возьмет.

— Так что же ты плачешь?

— Так от счастья. Мы с тобой победили, понимаешь? Я прямо уверена, что это все, он больше не притронется. В общем, контракт наш закончен, премия тебе обеспечена. Ну и от меня спасибо, еще одно.

— В каком смысле?

— Первое за мой ахилл. Я все помню.

Конечно, это излечение чудесно — с одной стороны. С другой — мы все сделали грамотно, сил затратили много, даром такое не могло пройти.

А с третьей — алкогольные сны стали мне сниться еще чаще, еще ярче стали они. Думаю, часть Валентиновой беды и на меня перекинулась. Но я-то справлюсь, в этом сомнений нет, почти.