Классный журнал

Андрей
Макаревич (признан в РФ иностранным агентом)

Очаг неизвестных вибраций

12 апреля 2019 04:54

Музыкант Андрей Макаревич, исследуя тему «Зов», опирался на тот зов, что несся из приемника «Филипс». Этот зов было не спутать ни с каким другим, и даже странно на первый взгляд, что Андрей Макаревич не отозвался на него и не оказался там, откуда этот зов раздавался. А на самом-то деле разве странно? Вообще ничего странного.

У приемника было имя — «Филипс». И имя, и внешность выдавали в нем инопланетянина. Я уже видел у товарища чудо рижской радиотехники — «Спидолу», она и задачу свою выполняла почти так же, и звучала почти так же, но вид отекшей мыльницы, родовая печать социализма, не давал ей шансов. «Филипс» был нарисован совсем иначе — какая разница, казалось бы? Я даже не смог бы объяснить, сколь огромное это имело для меня значение. И не потому, что я собирался форсить с ним перед друзьями — из дома «Филипс» выносить было нельзя. Нет, лично для меня. Как добиться элегантности от простого прямоугольного пластмассового ящичка? Наверно, надо много-много лет каждый день рассматривать, держать в руках и рисовать предметы исключительной красоты. И только их. В стране победившего социализма это было невозможно по определению. Оставшись в комнате один, закрывал дверь, брал его в руки бережно, в который раз рассматривал, не включая. Пропорции не совсем обычные: чуть больше чем полтора квадрата, книзу чуть-чуть увеличивается в толщине — ровно настолько, чтобы увидеть это не глазами, а ощущением, все на чуть-чуть! Задняя его половина из ярко-красного материала, по периметру примыкает хромированная антенна формы буквы «п» — откидывается вверх одним движением. Фасад белый, по верхней части проходит ослепительная шкала — окно в мир. Наша часть этого мира еще не знает слово «металлик», но сейчас могу сообщить, что цветом шкалы являлся именно светло-голубой металлик. Шкала не подсвечивается, да это и не надо — она и так горит огнем. Слева от нее выступает из корпуса колесико, это громкость и одновременно включение. Щелк — и рядом загорается невозможно оранжевым цветом крохотный кругленький глазок. Цвет такой яркий, что кажется, что это лампочка. Ночью в комнате видно: нет там никакой лампочки, просто цвет такой. Справа от шкалы — такое же колесико, оно плавно гоняет влево-вправо тонкую бордовую вертикальную стрелочку: это настройка. Дома у нас стоит пузатая лакированная радиола «Эстония» — она скорее мебель, чем прибор. На черной стеклянной шкале ее изображены косо расположенные прямоугольнички, под ними надписи: Копенгаген, Рига, Ливерпуль, Осло, Рейкьявик… Это красивая художественно-политическая фантазия времен оттепели — никакого отношения хрипы и обрывки иностранных фраз, вылетавшие из «Эстонии», к этим городам не имели. На моем «Филипсе» на шкале только цифры. 31, 39, 42, 49 — короткие волны. И все совпадает! За гудением глушилок прячутся вражеские голоса. «Программа “События и размышления”. У микрофона Виктор Французов». Мне плевать и на события, и на размышления — у Битлов вышел новый альбом, они же не могут об этом не рассказать! Ведь это и есть настоящее событие!

В субботу вечером вся семья на даче в Валентиновке. Вечером пьем чай на терраске. Стемнело. Видимо, глушилки не добивают до нашего дачного поселка — папа крутит «Филипс», внезапно отчетливо раздается: «This is the voice of America from Washington, Jazz Hour» — невероятный баритон Луиса Канновера. «Сделай тише, соседи кругом!» — строго командует бабушка. Бабушка знает, о чем говорит.

Но мой космический зов, мой далекий очаг неизвестных науке вибраций — это «Radio Luxemburg 208». Двести восемь — это их частота, средние волны, это совершенно аполитичная радиостанция, которая двадцать четыре часа в сутки крутит свежую музыку. Никто их не глушит, просто они, видимо, не такие мощные, да и средние волны до нас еле долетают. Они приходят ко мне с другой планеты. Во всех отношениях. Они пробиваются из последних сил. Поэтому каждый долетевший звук бесконечно ценен и заряжает меня неведомой мне энергией. Я это чувствую каждой своей клеткой и больше всего хочу, чтобы это никогда не кончалось. Через пару часов глаза начинают закрываться, звуки визуализируются, я вижу этот волшебный мерцающий свет на самом краю вселенной, мне кажется, я даже могу разглядеть богоподобных людей с длинными волосами и невероятными электрогитарами — у меня никогда не будет такой; я вижу, как их пульсирующая, небесная музыка продирается ко мне сквозь радиопомехи — они похожи на дырявые колючие облака, они тут и там, но музыка сильнее — какое это счастье! Спросите, кого я там слушал? Всех, кого передавали. Иногда узнавал Monkees, Dave Clark 5, Hollies, Kinks — и радовался им, как старым знакомым. Кажется, они мне тоже.
Сегодня я часто думаю: а что было бы, если бы эта станция звучала в те годы из каждой радиоточки вместо «Радио Маяк»? Всех последствий предсказать не берусь. Но то, что она потеряла бы бóльшую часть своей магии, — это точно. Она перестала бы быть Зовом. Ибо большое видится на расстоянии. А если расстояние с препятствиями… В результате просто хорошая музыка, пробиваясь через дырявый занавес, превращалась в несокрушимый заряд света и любви. И, если угодно, бесстрашия.

Знаете, отчего рухнул Совок? От страха. Он всегда рушится от страха.

Колонка Андрея Макаревича опубликована в журнале "Русский пионер" №90. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все