Классный журнал

Лето. Поселок Нардаран. Дача

03 апреля 2019 09:06

Музыкант и бизнесмен Эмин Агаларов слышит зов своей Родины и пытается в нем разобраться. Что слышится в этом зове, стоит ли к нему так прислушиваться? Да, конечно, стоит. И нельзя не прислушаться, и это на самом-то деле то немногое, чем действительно стоит дорожить.

Я вспоминаю свое детство в Баку: лето, поселок Нардаран, дача. Несколько домов рядом — Таира Салахова, Максуда Ибрагимбекова, Рустама Ибрагимбекова и наш. Они, как и мы, были такие русифицированные азербайджанцы, которые жили немного в Моск-ве, немного в Азербайджане, к ним, как и к нам, часто приезжало очень много гостей. Наши дома всегда были полными: родственники, друзья, огромное количество детей, веселье… Не было вопроса: «А как будет следующим летом?»

Я рос в Москве. Но привязанность к родине, зов крови чувствовал всегда — несмотря на то, что в три года меня перевезли из Азербайджана в Россию. Потому что зов крови, мне кажется, — это твои внутренние сигналы и привязанности, в основном детские.

Когда я родился, мои родители жили в старом городе, в крепости — очень древнем месте с маленькими улочками. У нас там была двухкомнатная каморка. Это самое-самое детство, это то, что врезается в детскую память и проносится через всю жизнь. И солнце, и запах, и как я там бегал в шортах… И как однажды чуть не сгорел. Мы с ребятами, которые были чуть постарше меня, нашли где-то спички и полиэтиленовый пакет. Собрались в кругу его поджигать. Мальчик, который был главным зачинщиком, обжегся и выбросил его. Этот полиэтилен приклеился к моей ноге, и я загорелся. Меня по-настоящему тушили и спасали. Я все это четко помню, хотя мне было три года.

Зов крови где-то на уровне ДНК, наверное, заложен. Я искренне люблю Россию, люблю людей, живущих здесь. Очень много хорошего в моей жизни случилось именно в России. Все мои успехи — в музыке, в бизнесе — тоже произошли здесь. Я считаю себя россиянином, у меня российский паспорт. Но моя родина — Азербайджан.

Наверное, в этом есть какая-то логика. Я для себя объясняю это так: во-первых, у меня много родственников-азербайджанцев. Как ни крути, это накладывает отпечаток на внутреннюю культуру. Во-вторых, менталитет, в котором я рос. Он формирует характер, который потом ты легко синхронизируешь со своими земляками. Они мыслят как ты, так же рассуждают, так же видят мир. Эта совместимость происходит автоматически.

Потому что я даже не могу сказать, что родители как-то специально прививали эту любовь. Были какие-то традиции, семейственность, бабушка, которая стояла во главе нашего клана.

Бабушка Амина, папина мама, жила до конца своей жизни в Азербайджане. Она ушла за шесть дней до своего столетия. Всегда говорила: «Так долго жить некрасиво» — и все сделала, как хотела. А я все планировал, что мы отпразднуем ее юбилей…

Она была такая коренная азербайджанка. Не хотела никуда переезжать, прожила в своей квартире, наверное, лет шестьдесят. Эту квартиру еще мой папа ремонтировал. В каждый свой приезд в Баку мы обязательно были у бабушки, приезжали с друзьями, играли на небольшом пианино, которое у нее стояло. Сейчас бабушки нет, и мы как-то перестали туда ездить. Я один раз заезжал, но это уже дом-музей теперь…

Для бабушки всегда было счастьем мое появление. Я ее единственный внук, все остальные внучки. К тому же самый старший. На меня возлагались все надежды на продолжение фамилии, с детства она теребила меня, что надо срочно жениться и что детей должно быть много. Я до сих пор выполняю эту задачу. Она очень была рада, когда у меня родилась двойня, два мальчика, все время молитву читала, чтобы дети были здоровы, чтобы у нас все было хорошо. Я думаю, что сейчас она где-то за всеми нами наблюдает и получает удовольствие от того, что все, что она хотела, ее дети и внуки делают.

Бабушка родила папу в 40 лет. Соответственно, когда я родился, ей было под семьдесят, а когда я достиг сознательного возраста — под девяносто. Она всю жизнь помнится мне уже очень взрослой женщиной. Но тем не менее она была очень жизнерадостной, с огромным чувством юмора. Могла подколоть любого из моих или отцовских друзей. Сидела в своем кресле, хотела во всем участвовать… Она была объединяющим звеном в нашей семье, а у нас десятки родственников. И пока она была жива, мы все у нее собирались.

Я это чувство принадлежности уже не потеряю, мне не хочется, чтобы его теряли и мои дети. Поэтому они сейчас учатся в Баку, в азербай-джанской школе и образование пока получают на азербайджанском языке. Я хочу им дать это, хотя понимаю, что, может быть, они будут жить за границей, может быть, они будут жить в России, может быть, им азербайджанский язык не так нужен…

Я, например, не разговариваю по-азербайджански. Что-то, конечно, понимаю, но мне хочется выучить язык. Просто в моем советском детстве не было такой необходимости: все друзья, родственники общались между собой на русском языке. Теперь мои дети — мои учителя.

Правда, когда я начал учиться в Америке, сложно было объяснить окружающим, откуда я родом. У них возникал вопрос: Aze… What? Поэтому я упростил и начал говорить, что I’m from Russia. И вроде как Soviet Union, все понятно. Но потом, после 90-х годов, наступило понимание, что это уже разные страны, и все определилось само собой: я из Азербайджана, но живу в России.

Мне всегда было интересно рассказывать местным друзьям о том, какой Азербайджан, какое Каспийское море, какое там лето, какие там люди… Что Азербайджан — это очень многослойная культура, древняя, что это мусульманская страна, но очень современная. Здесь в первой из всех мусульманских стран появился театр, здесь мусульманские женщины первыми получили право голосовать.

Мне кажется, каждый человек, который любит свою родину, является таким пиарщиком своего места. Это логично. Грузин должен рассказывать про Грузию, азербайджанец — про Азербайджан, русский — про Россию.

В этом смысле мне всегда нравилось, как ставил себя Муслим Магометович Магомаев. Он же тоже в Азербайджане провел лишь свою молодость, а потом всю жизнь жил в России. Но при этом свою принадлежность не терял и даже в советское время, что было редкостью, исполнял песни не только о Москве, но мог петь и о Баку, мог петь и на азербайджанском языке — на своем концерте, например, в Кремле. Он всегда говорил: «Азербайджан — мой отец, Россия — моя мать, у меня две родины». И я себя тоже так ощущаю. Он был неким послом Азербайджана за его пределами. Мне кажется, подсознательно мне тоже этого хочется. Я, например, сейчас приезжаю в Баку, а ко мне на улице могут подойти люди и сказать, что гордятся мной. Это всегда очень приятное чувство, потому что такое ты не можешь купить или организовать. Это либо случается, либо нет.

Он мне часто говорил: «Я знаю, почему ты поешь». Я спрашивал: «Почему, Муслим Магометович?» — «Потому что ты не петь не можешь». И это очень лестно всегда было слышать. Он никогда ничему меня не поучал, единственное, что всегда повторял: «Ты меньше занимайся делами, больше пой, у тебя все получится».

Мне кажется, что с течением времени — а уже 10 лет, как с нами нет Муслима Магомаева, — в глазах людей масштаб его личности становится все больше. Это сегодня видно по молодежи, которая ходит на мои концерты. Как они его встречают, когда он появляется на экране за моей спиной! В каком бы городе мы ни были, даже в самом дальнем уголке, где Муслим Магометович сам никогда не был, зал встает, аплодирует. Это всегда самый эмоциональный момент. И я к этому никак не причастен, такую эмоцию вызывает сам Муслим Магомаев. Я считаю, его нужно признать абсолютным артистом номер один советской эпохи.

Поэтому, подводя итог, хочется сказать, что осознание национальной идентичности — это, на мой взгляд, просто. Через призму твоего отношения к родине твои дети будут разделять твои позиции. Это не то, что нужно искусственным образом создавать. Я же объективно люблю свою родину, потому что там крутые люди, там безумно вкусная еда, потрясающий климат. И все, кого я вожу в Баку, — а я вожу каждый год более тысячи человек на свой музыкальный фестиваль «Жара», — все в восторге и хотят вернуться. Не только потому, что «Жара» такая крутая, а потому, что такой крутой Азербайджан на самом деле.

Там можно купаться в Каспийском море, бегать с детьми по пляжу, играть с ними в перестрелки и догонялки, кататься на старых «жигулях».

Азербайджан остается для меня чем-то родным и дорогим. Как наша бакинская дача, по которой я скучаю больше всего. Потому что это было самое домашнее место, туда съезжались все родственники. Некоторых уже нет в живых... Самое яркое детство мое. Это был такой дом, в который всегда хотелось.

Колонка Эмина Агаларова опубликована в журнале "Русский пионер" №90. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Эмин Агаларов, Баку, зов, Нардаран