Классный журнал

Конец «Шанса»

19 марта 2019 09:09

Драматическая и оптимистическая история режиссера Марлена Хуциева. Когда шансов слишком много, они могут нахлынуть, обрушиться на тебя. Но тем не менее смотрите: многое же получилось, несмотря ни на что. Кто‑то должен взять на себя ответственность, распахнуть окно возможностей. И в награду этому кому-то тоже будет предоставлен последний шанс.

Ясноглазый паренек поджидал Тугрика у дворницкой.

— Наше вам, — сказал Ясноглазый. — Тут просили передать… — И протянул конверт.

«…Как-то не довелось поговорить, Серега… Ну ладно, вот решил написать. Я не верю в этого человека, потому что знаю и его, и таких, как он. Если ошибаюсь — моя беда, мне и пластаться. Даст Бог, свидимся. Тут еще деньги — бери, не последние. Ну, ладно.
Леопольд».

— И чего он, непонятно, — задумчиво сказал Ясноглазый. — Долгов не было… Сказал — захотелось новой воды, нового воздуха… И карта шла, и шары катались… Просил приглядеть за тобой. Пивбар на Таганке знаешь? Нужно будет — найдешь…

А дела на студии заворачивались серьезные. Хэм никого не уволил. Ничего не изменил в обстановке. Принес только кофеварку и сделал Ирму ответственной за кофепроцесс. Еще повесил рисунок с всемирно известной надписью в нижнем углу. Рисунок имел название «Охота на ежей».

Многим помог: например, Ломову с пьесой. Отнес ее в другой театр, и все как-то уладилось. Ирме пообещал по сюжету в каждый номер «Хочу все знать». Главный редактор был его приятелем.

Витольда сделал кем-то вроде секретаря и поручил искать темы и сюжеты.

— Пока будем собирать людей, — сказал он на первом собрании объединения. — Любые предложения — побольше, побольше! Я кой-кого знаю, вы — тоже. Так что вперед! Как это, — не помню, как по-немецки, — с нами Бог!

И пошел народ.

Заглянул Евтушенко.

— Есть один замысел…

— Пиши, — сказал Хэм.

— А потом — Сирано…

— Договорились.

Евтушенко собирался писать сценарий, конечно, о себе. Рабочее название — «Станция Зима». Пришел Женя Григорь-ев. Принес «Наш бронепоезд» — сценарий к тому времени легендарный и непроходимый.

— Будем делать, — сказал Хэм. — Я в ЦК пойду, старик, — прорвемся!

Феликс Миронер принес сценарий о Радищеве. Хэм читал быстро.

— Совершенно гениальный сценарий. Отказали? Ну, дураки, жалеть будут. Я по малограмотности думал: Радищев — скучища… Ну едет из Петербурга в Москву, ну и что? Не прав. Убрать бы длинноты… А можно и не убирать… Беру! Ничего современнее давно не читал…

Появился таинственный Боря Ермолаев. Экстрасенс. Предложил «Мастера и Маргариту». Кинобалет. Пластическое решение.

— Пиши, — стандартно ответил Хэм, — вкалывай, торопись. И тащи!

Заглянул Володя Дьяченко, известный тем, что хотел снимать только «Стальную птицу» — рассказ Аксенова. Только это — и больше ничего. Ходил без работы — но ни на что другое не соглашался…

— Вася, — Хэм позвонил Аксенову, — зашел бы… Да есть о чем… потолковать… А парень твой мне понравился… Я люблю упорных… Будем делать… Появись, старик, давно не виделись.

Заглянул Юрский. Гениально прочел «Анну Снегину».

— Вот, вот! Чего тебе еще надо?! Давай, Сергей, пиши! А потом — «Фиес-ту». Слово, «Фиеста» будет!

Хэм как-то особенно трогательно любил настоящего Хэма. Но вот встретиться не получалось. И на Кубе был, и дайкири пил, и в Испании был, и не раз, а вот просто руку пожать — ну не судьба!

Хэм оказался человеком чрезвычайно деятельным и предприимчивым, и еще — хорошим редактором.

Это он уговорил Солженицына написать сценарий.

И Любимову предлагал: ставить его? Что захочет. И Олегу Ефремову. Предлагал Товстоногову. Специально ездил в Ленинград. Товстоногов обещал подумать.

Имел долгий разговор с Шукшиным.

— Раз ты уж есть. Факт действительности… А вот про восстание, про мужицкое восстание на Алтае 1920-х годов… Я когда Унгерном занимался, много чего читал, у меня материалы есть… Берись, ну кто, кроме тебя, Вася…

— Не дадут…

— А мы попросим… Как историко-революционный…

— Я ведь тоже кой-чего знаю про это дело… — Шукшин поиграл скулами. — Искуситель…

И ведь как подъехал…

— По рукам?

— Ну, была не была! Дернем на авось по-вятски!

Посетила объединение Белла Ахатовна. Вся в кружевах и в шляпе.

— Всем встать! — скомандовал Хэм. — И стоять не дыша!

— Белла! Вот он где, этот реализм! Хочется воздуха чистого глотнуть! Напиши!

— Но я же не умею… Ничего в кино не понимаю…

— Вот и замечательно! Пиши, Белла! Пиши, а то погибаем! Хуже триллера соцреализм! Эпидемия просто какая-то…

Редакционную политику Хэм объяснял просто:
— Берутся писать, ну, скажем, сто человек… Получится у двадцати — не так уж мало! Так что валом будем брать, а там разберемся!

И пригласил: Некрасова — про Киев, про детство; Колю Губенко — про стариков; Киру Муратову — был у нее такой сценарий — про белый «мерседес», никто не хотел его делать, непонятным казался…

Как-то сидел у Ирмы Шпаликов, пил кофе, надеялся, что нальют чего-нибудь покрепче, и все бубнил:
— Мы пришли в этот мир тихо… Мы пришли в этот мир тихо…

Ну, привязалась фраза, бывает.

Хэм услыхал.

— Генка, ты сам не понимаешь, кто ты! Генка! Это ж в целом поколении! Ну просто слов нет! Садись, пиши! Где хочешь, — в Болшево поезжай, на дачу ко мне… Только пиши! Пиши, пиши!

— Я хотел «Аталанту» на Москве-реке…

— Потом «Аталанту». Деньги есть? Дать?

— Есть г-гениальный замысел. — Бурляев, когда волновался, заикался немного…

— Излагай.

— Лермонтов.

— Хорошо.

— Сам хочу с-ставить… И иг-рать…

— Я — «за». Пиши!

Но Бурляев человек практичный.

— Я з-заявку принес… Договор заключать…

— У нас без заявок. Сразу сценарий.

— Эксперимент?

— Ну, вроде того.

— А кто решает?

— Я решаю, — сказал Хэм.

— Я уже грим пробовал…

— Замечательно. Что это у тебя? Фотографии? Я бы еще над гримом поработал… Но не это главное. Главное — пиши, пиши!

Уговаривал Ростроповича, но уговорил Вишневскую, женщину решительную и авантюрную…

Съездил на Сретенку к Эрнсту Неизвестному.

Эрнст жарил шашлык во дворе своей мастерской и был чрезвычайно рад гостю.

— Юл, гад! — И они обнялись.

— Я к тебе по делу.

— Какие дела! Мне ребята мяса парного притащили… Ты такого и не ел никогда… Я тебя сейчас с одной бабой познакомлю… Уйгурка… Фигура — а!

— Натурщица?

— На все руки! Гюля!

— Погоди, потом. Ты кино снять не хочешь?

— Как-то не думал… Сейчас одна шведка подъедет… Как ее… Би-Би… Биби Андерсон, что ли… Надо принять… Может, чего купит… Я тут эмалью увлекся, пойдем покажу.

— Ну как насчет кино, Эрнст?

— Ты бы мне лучше бронзы достал… Тут в двух домах реконструкцию проводят… Ну, мне ребята-водопроводчики и натаскали бронзы — краны там, ручки дверные… Дома-то старые… Что ж ты думаешь? Сп…дили всю бронзу. Подчистую! Как тут работать, с нашим народом!

— Ну и сними кино, ты, Микеланджело нашего времени. Кто у нас чего про скульпторов знает? Интересно же! Не хочешь про себя — сними про Микеланджело!

— Про этого козла вонючего? Черт… А ведь интересно может получиться… Злобный, вонючий, жадный, слепой… А ведь — гений! Я, ты знаешь, как-то его очень чувствую… У нас сейчас все гении: ты гений, я гений, Андрюшка Вознесенский — гений… Гремим, как мелочь в кармане… А это — как окаменелость: и неповторима, и навсегда… Завел ты меня…

— Ну так берись!

— Я, знаешь… повторяться начал… Может, сменить вектор деятельности?

— А я о чем!

— Э! — Неизвестный погрозил Хэму пальцем. — Змей был хитрее всех тварей! Подумаю.

— Ты знаешь что… Пойди встреть на проходной одного летчика… Ты его узнаешь…. И сразу сюда…

Тугрик — он был в милицейской форме, снимался в милицейской картине — пошел встречать.

Летчик уже приехал, уже получил пропуск.

— Сергей.

— Юрий.

И кто бы ни попался им навстречу, замирали на мгновение. Лицо у летчика было очень знакомое. «Где ж я его видел? — думал Тугрик. — Где я его видел?»

А за спиной рос шепот: Гагарин, Гагарин! «Да не может быть!»

Оказывается — может.

Вошли в объединение. Хэм вышел из-за стола, и они крепко обнялись с летчиком.

— Юрка, рад тебя видеть! Молодец, что приехал!

— Ты сказал «надо» — я приехал.

— Тут такое дело… Хотим кино про тебя снять, ты как, не против?

— У меня начальство…

— Ну, это мы уладим… Ты напиши, ну, вроде развернутой биографии. А мы на основе сделаем сценарий… — Хэм говорил, а сам все поглядывал на Тугрика.

— Ну-ка, встаньте рядом… Что-то есть… Ирма! Иди, глянь! Витольд, ты тоже иди сюда!

Первый космонавт был сильно смущен.

— А ведь что-то есть, ребята, а?!

— Да-а, — неуверенно и очень тихо сказала Ирма.

— Вот, Юра, это наш сотрудник. Он и сценарист, хороший между прочим, и актер… Ты напишешь, он перепишет… Сейчас такой фильм очень нужен!

— Я лучше буду ему рассказывать, — первый космонавт Земли с уважением смотрел на артиста-сценариста, — если отпустите ко мне в Звездный на недельку…

— Отпустим, — сказал Хэм, — ничего не поделаешь. Придется отпустить. Как, Сергей, у тебя с занятостью?

И уже все смеялись — а народу в комнату набилось порядочно, — только двое: Сергей, он же Тугрик, и Гагарин Юрий Алексеевич, оба красные от смущения, — были серьезны и внимательно приглядывались друг к другу…

Да, что говорить, деятельность Хэма все набирала и набирала обороты.

Все — и вельможный Бондарчук, и светский Кончаловский, и таранный Озеров — видели: появился сильный, очень умелый конкурент. Видел это вроде бы равнодушный ко всему Райзман, видели большие мастера интриги Алов и Наумов, — и нельзя сказать, чтобы им это нравилось.

Но Хэм, который все и про всех знал, вел себя крайне независимо, ходил по студии в непривычной полудесантной одежде, в тяжелых ботинках, как бы говоря: «Да, я чужак в вашей компании, я и внешне не похож на вас, и дело делаю по-другому. А кто прав — время покажет…»

И народ тянулся к нему: уже в авторах «Шанса» числились Михаил Аркадьевич Светлов, Никулин, Игорь Кио. Велись, и небезуспешно, переговоры с Абелем. Конечно же, с Высоцким — он хотел ставить «Одесские рассказы», с Олегом Далем — он, как и Бурляев, хотел играть Лермонтова (тут своя интрига), с Сименоном, с Че Геварой — Хэм познакомился с ним на Кубе и был совершенно покорен этим невероятным человеком. Появилась какая-то горбатая лилипутка, принесла совершенно потрясающую и жутковатую повесть, — Хэм был увлечен ею, называл «нашим Беккетом». И только два раза он, как говорят бильярдисты, «дал кикса»: с Твардовским — Хэм предложил ему экранизацию (две серии) «Теркина» и «Теркина на том свете».

А.Т. выслушал хмуро, пожал плечами:
— Зачем? Пусть поживет неохваченным самым массовым из искусств…

Говорить было не о чем.

И еще с Леоновым. Все знали, что он много лет пишет какой-то потрясающий роман. Хэм загорелся, приехал к знаменитому писателю на дачу, гулял с ним по знаменитому саду, обедал, парился в бане — и уехал ни с чем.

— Мне в кино одни огорчения, — супя брови, сказал Леонов. — Зачем мне на старости лет этакий пинок в задницу?

Но на общем победительном фоне это были мелочи.

И уже погуливал анекдотец:
— Шанс, Шанс, куда несешься ты?

— Фаст энд Беллс!

Хэм приезжал на студию очень рано — он привык работать с утра — и, отстучав положенные десять страниц на машинке, брался за текущие дела.

Сидел, работал, правил… Уронил ручку, потянулся за нею… Как-то неловко сдвинул кресло, и лом, окутанный красным знаменем (оригинальная придумка), сбив попутно рисунок Дали «Охота на ежей», рухнул Хэму в затылок…

Хилый еврейский мальчик всегда мечтал погибнуть как солдат, как настоящий воин…
Хэма нашли покрытым красным знаменем, без сознания…

Поправился он довольно быстро. Но это был уже не человек. Он никого не узнавал, ничего не помнил. Сидел, думал о чем-то… О чем?

Видный психиатр посоветовал поставить перед ним печатную машинку. Машинка вызвала интерес, Хэм тыкал в нее пальчиками — невообразимое скопище букв вываливалось на лист бумаги… Был ли в этом смысл? Если и был — никому не ведомый. Может, это была проза будущего?

Но однажды машинка застрекотала совершенно осмысленно. Хэм, прежний Хэм работал, заканчивал прерванную повесть. Продолжалось это с неделю.

Повесть была закончена, а Хэм вернулся в прежнее сумеречное состояние. Теперь — навсегда.

Как сказал известный психиатр, был шанс, была вспышка… а теперь только тьма и тьма…
Как написал тот, настоящий Хэм:
«Победитель не получает ничего…»

«Шанс» исчез. Вместо него появилось молодежное объединение то ли «Начало», то ли «Молодые голоса». Возглавил его бывший артист, который сначала играл мальчиков, потом проблемных юношей, потом стал режиссером, имеющим склонность к общественной работе… Он много говорил… Но все это уже не имеет значения.

Прожит определенный кусок жизни. Важно — что же дальше.

А вот что? Но это еще не конец. Как говорится, продолжение следует.

Колонка Марлена Хуциева опубликована в журнале "Русский пионер" №89. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все

Марлен Хуциев, шанс

Рекомендую

2 2691

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (2)

20.03.2019 06:56 Аркадий Куратёв
Светлая память Марлену Мартыновичу!
20.03.2019 13:14 Алла Авдеева
Он снял совсем немного фильмов, но все они были значимые.