Классный журнал

Андрей
Макаревич (признан в РФ иностранным агентом)

Мышиный пароль

11 февраля 2019 09:04

Музыкант Андрей Макаревич написал про волю сказку. Видимо, он уверен, что в другом жанре рассказывать про волю бессмысленно. Но что же вышло у сказочника? Предсказуемо ли? Жизненно ли? Не смеем предвосхищать.

Время совсем остановилось. Потому что нечем было мерить его движение. Ложку, которой он делал отметины на стене, считая дни, давно отобрали, а окна в его камере не было. Периодически (он подозревал — дважды в сутки) дверь открывалась, молчаливый охранник приносил миску с бурдой и воду, но ночь и день вполне могли поменяться местами. Иногда заходил начальник тюрьмы, человек с серым лицом и обвислыми усами, и, глядя в сторону, заученно бубнил, что если услышит, где спрятано золото, то лично обещает немедленно отпустить его на волю. Ответа он, похоже, не ждал — договаривал фразу, тут же уходил и долго гремел ключами за дверью. Оставалось бродить по камере (четыре шага вдоль стены, пять по диагонали) или лежать, скрючившись, на узкой лавке. Время от времени он засыпал, но сны тоже давно прекратились, и он пришел к выводу, что сон — это кривое зеркало реальности: откуда взяться снам, если в реальности ничего не происходит?

Единственным его развлечением были беседы со старой тюремной мышью. Ее, вернее, его звали Никанор, он был образован, воспитан и обладал приятным баритоном. Никанор возникал неизвестно откуда прямо посреди камеры, и они могли говорить часами. Он любил рассказы Никанора про волю — этот проныра знал все щели и дыры в стенах тюрьмы и шастал туда-сюда беспрепятственно. Особенно интересно это было потому, что настоящих воспоминаний о воле в голове уже не осталось — они выцвели и осыпались. Причиной тому была все та же невозможность считать время, эти ступеньки лестницы жизни: без ступенек остаются одни перила — и что с ними делать? А там, на воле, по словам Никанора, время текло горделиво и спокойно, дни сменялись ночами, зимы — вёснами, солнце и луна поочередно плыли по небосводу, трава то зеленела, то желтела, и землю покрывал снег. Слушать про это можно было бесконечно.

Однажды он заметил, что жизнь в его теле стала убывать, истончаться. Она как будто вытекала из него невидимым ручейком, и он довольно равнодушно подумал, что скоро она вытечет вся и тогда от него останется в камере тонкая пустая шкурка. Когда он рассказал о своих ощущениях Никанору, тот заметил, что, если такое произойдет, все знания по поводу того, где там и что припрятано, станут для него совершенно бесполезны. Как, собственно, и то, что припрятано. Как и все остальное.

Слова Никанора показались ему разумными, поэтому, когда в следующий раз начальник тюрьмы пришел в камеру и завел свою привычную песню, он, не дав ему закончить, спокойным и ровным голосом рассказал все. Рассказал и удивился: все уложилось в семь слов. Из-за семи слов он провел в камере всю жизнь.

Начальник быстро совладал с собой, выскочил за дверь и тут же вернулся с листом бумаги и чернильницей. Пришлось написать эти семь слов на бумаге и поставить свою подпись. Начальник тюрьмы упорхнул, прижимая лист к груди, а потом дверь снова открылась, и надзиратель повел его по длинному коридору, потом через еще одну дверь по другому коридору, а потом распахнулась еще одна дверь — и за ней была воля.

Воля имела прямоугольную форму и была такая большая, что дальняя ее стена с вышками выглядела маленьким заборчиком. Над головой его простиралось бескрайнее влажное небо, по нему бежали серые живые облака. Под ногами прямо из земли росла редкая невысокая трава. Набежал ветерок, и он почувствовал его детское дыхание. Сверху спикировали две ласточки, и одна чуть не задела его острым крылом. Он упал на колени, и слезы счастья хлынули из его глаз.

Колонка Андрея Макаревича опубликована в журнале "Русский пионер" №88. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все