Классный журнал

Фан на слезах

09 ноября 2018 15:09

Автор регулярных, по мере выхода журнала, уроков мужества, обозреватель «РП» Николай Фохт предупреждает, что даже если ты не хочешь всего этого знать, о чем пойдет речь, оно тебя не минует. Нагрянет, как будто бы из-за кулис. А вот когда наступит момент осознания, важно быть сильным и мужественным. Учитесь, на то и урок.

Жизнь — это, конечно, тайна. Набор парадоксов, комплекс противоречий. Сложнейшие, казалось бы, вещи обнаруживают элементарное строение, простые штуки необъяснимы, недоступны для понимания. Достоинства — продолжение недостатков, а у Луны есть обратная сторона — как у медали.

Иногда черное — это белое, а иногда — нет.

Раньше такого не было. В смысле, в молодости. Все эти фокусы обнаруживаются на расстоянии, на протяжении времени и пространства.

Короче говоря, должны пройти годы, чтобы ты понял: все это ловушка, западня. Как ни крути, попадешь в один из капканов. Повезло не сесть за пьяную драку с таксистом — обязательно потеряешь около пяти тысяч долларов из-за обанкротившейся страховой компании: в левый бок въедет как раз таксер по имени Гамлет, а каско оплатить будет некому — страховая тю-тю. Стал кандидатом в мастера спорта по самбо — ра-зучился играть в футбол. Бросил пить и победил синдром Корсакова — потерял связь с дополненной реальностью и ослабил творческую мотивацию. Даже противоположные сущности связаны прочной нитью, даже между взаимо-исключающими явлениями — секретная коллаборация, противоестественный, но какой-то очень важный союз.
Даже если не хочешь всего этого знать, оно тебя не минует. И когда наступит момент осознания, важно быть сильным и мужественным.

И хладнокровным.

Вот, скажем, память. Здорово иметь хорошую память: помнить каждую мелочь, не лезть в словарь, чтобы проверить, как пишется, например, «коллаборация», быть героем на встречах выпускников школы — подсказывать и поправлять рассказчиков, «как было на самом деле». Оказалось, что не все однозначно. Хорошая память может стать проблемой. И наоборот, забывчивость иногда спасительна.

С Леной Жильцовой меня, к сожалению, ничего не связывало. Мы познакомились в студенческие годы на вечеринке. Ладно, какая там вечеринка — пили в одной компании. Компания хорошая, разношерстная. Студенты разных учебных заведений (от техникума общественного питания до МГУ), автослесари, продавцы антиквариата, сутенер и проститутка. Лена, конечно, студентка третьего, кажется, курса какого-то там медицинского. Она пришла с Серегой, нашим товарищем, который тоже окончил медицинский и был интерном. Меня с ней породнили сила духа и здоровье организма — из всей компании к трем ночи на ногах держались только мы. У меня тогда здоровья был вагон, я еще выдерживал суровые марафоны. Она была от природы кровь с молоком, к тому же пила грамотно, не увлекалась, ела мороженое. Мороженое, как я выяснил, тайное фамильное средство, бабушка научила. По семейному преданию, каждые пять рюмок крепкого алкоголя надо заедать пятьюдесятью граммами сливочного мороженого — как минимум. В качестве медика Ленка пыталась мне это объяснить, что, мол, в мороженом жир (поэтому исключительно сливочное), а также что-то про теплообмен. Я сейчас точно не помню. Помню только, к рассвету она мне даже понравилась — до того, как проснулся Серега, мы обменялись телефонами.

Это был не многолетний телефонный роман. Просто созванивались, рассказывали друг другу новости, пересказывали фильмы, жаловались на обстоятельства. Длилось это лет пятнадцать — мы за это время ни разу не встретились. Лично у меня какой-то ступор, я не мог предложить ей пообедать, выпить кофе. Даже когда напивался и набирал ее номер, всегда спрашивал, чем можно заменить мороженое; или что делать при ожоге; или нет ли у нее знакомого ювелира. То, что она сама не предлагала, я переносил философски: да какое ей дело до меня, жизнь у нее интересная, веселая, полная.

Так, по телефону, я узнал, что после института врачом она поработала года три, вышла замуж, родила мальчика и девочку, погодков, развелась, развод переживала трудно во всех смыслах (я ей даже одалживал небольшую сумму, переводом послал), стала что-то мастерить — то ли крестиком вышивать, то ли бисер нанизывать. В общем, стала художником. А потом естественным образом переучилась на психолога. Ну, было время, когда все стали психологами, а то и психотерапевтами. Никого не пощадило то поветрие, ни мужчин, ни женщин. В общем-то, я был рад за нее, хотя что-то внутри зудело и подтачивало: ну почему же мы столько лет не виделись-то? Потом пошли социальные сети, но Лена в них не спешила, объясняла по телефону, что, на ее психологический взгляд, это очень вредное явление. Что-то там про деанонимизацию тайных черт — фиг его знает, что это такое, но я ее выбор уважал. Единственный канал кроме телефона — электронная почта. Раз в полгода она присылала мне подборку фотографий: с детьми или просто лифтолук. Чтобы у меня не возникало дискомфорта, чтобы я примерно представлял, с кем говорю, не забывал внешних данных.

Странно, моих изображений не требовала — видимо, справлялась с дискомфортом.

Короче говоря, произошло чудо. В конце протокольного нашего разговора по телефону она предложила встретиться.

— Слушай, давай во вторник пересечемся, кофе попьем или пообедаем, если хочешь. Чтобы ты свой обеденный перерыв с пользой провел.

Причем впроброс, как будто мы этим занимались каждую неделю. Я, конечно, удивился. Но ничем себя не выдал: ок, встретиться так встретиться, если надо, пообедаю, не убудет от меня. Только на всякий случай спросил: а что случилось? Все расскажу, только и ответила.

Встретились буднично, не обнялись, не поцеловались — так, кивнули едва друг другу. Даже немного обидно: Лена со мной как с тенью, как будто я какой неодушевленный, неинтересный ей совсем. Ну ладно, я перестроился: она клиент, я подрядчик. Этот простой прием меня всегда выручал.

— Слушай, дело у меня вот какое… С одной стороны — сложное, с другой — очень важное, понимаешь? Я тебе говорила как-то, что придумала новый проект, в муках его рожала, несколько лет формулировала, потом инвестора искала. И вот нашла, все замечательно, но выяснилось, что мне не хватает единомышленников.

С потенциальными единомышленниками можно было бы и полюбезней обращаться.

— Но знаешь, — продолжала Лена, и ее монолог не предполагал никаких моих реакций, — таких, особых единомышленников. Не тех, кто со всем соглашается, в рот смотрит, в ладоши хлопает. Хотя и эти нужны. — Она как-то недобро усмехнулась. — А такие нужны, как бы это сказать, которые могут выполнить поставленную задачу.

Я, признаюсь, похолодел. Подумал самое плохое: Ленка хочет заказать кого-то.

— Скажи, ты о чем-нибудь сожалеешь? В смысле, за что-то, что ты сделал в своей жизни, тебе стыдно. Ну вот так стыдно, что хоть вешайся?

Мне стало еще страшнее. Теперь я думал, что она меня хочет заказать. Во рту пересохло, я стал судорожно вспоминать: что я ей такого мог сделать? Может быть, той ночью? Да нет, ничего не было, даже не целовались… А может, как раз из-за этого? Или по телефону что-то ляпнул или к письму какой-нибудь файл не тот приаттачил? Я правда растерялся, не знал, что ответить. Но оказалось, вопрос риторический.

— Мне вот бывало. Есть такое направление стартапов — «от себя», ну, надо устраивать бизнес, который помог бы тебе самому, знаешь?

Я такого не знал, и вообще, сильно сомневаюсь, что это серьезная концепция, самодеятельностью попахивает. Но меня никто не спрашивал.

— Я с очень многими пациентами за эти годы поработала, решила кучу серь-езных проблем, разобрала миллион депрессий. И знаешь, в чем проблема половины моих пациентов?

Я, разумеется, помалкивал.

— Эти люди живут с неискупленными грехами. Точнее, не с грехами, если бы грехи — пошел к батюшке, исповедался, он тебе грех простил. Можно жить дальше и даже дальше грешить. Но работает это, только если веришь. Причем по-настоящему. Если вера неискренняя, проблема загоняется вглубь и все становится еще хуже. Не грех — ошибка, подлость.

Я слушал Лену, и мне действительно становилось все хуже.

— В общем, я придумала проект по исправлению ошибок прошлого. Чтобы пациента больше не мучили эти ошибки. И я хочу, чтобы ты мне помог. Нужен человек, который умеет общаться с людьми, умеет искать информацию о людях, может разговорить незнакомого человека, убедить его, точнее, переубедить. И мне показалось, что это ты. Я предлагаю тебе стать моим партнером. Деньги есть, у меня в портфеле человек пять очень богатых пациентов, в прошлом которых столько всего, что нам лет на десять работы хватит. А они очень, надо сказать, страдают.

Повисла пауза. Я не спешил вступать, потому что не был уверен, что Лена закончила и что вообще она ждет от меня какого-то ответа. Минуту помолчали.

— Ну, насколько я знаю, такими вещами гипнологи занимаются. Причем это должны быть очень хорошие специалисты. Я кое-что про это знаю, сталкивался: мои клиенты, наоборот, не могли вспомнить какие-то важные эпизоды — алкоголь или наркотики стирали подробности. В общем, это дело такое, зыбкое, но, наверное, востребованное, не стану спорить. Я-то чем могу пригодиться?

— Это сложная, комплексная работа. И гипноз, и сеансы, и даже от индульгенций отказываться не будем — если сработает. Но есть целое направление — действенная терапия. Ну, я упрощенно, не вдаваясь в терминологию. Смысл в том, чтобы искупать делами. Обычно это происходит абстрактно. Что-то гложет тебя — перевел деньги на счет благотворительной организации, и вроде все хорошо. Или взял щенка с улицы в счет той истории, когда бросил беременную девочку, — все тебя хвалят, говорят, какой ты хороший. На некоторое время боль утихает. А потом все по новой. Мы же будем использовать ноу-хау. Только адресное искупление. Кому сделал плохо, тому и помощь. Эта часть проекта будет называться «Ангел-хранитель». Мы выясняем подробности жизни объекта, что у него происходит, какие проблемы, интересы, мечты. Составляем бизнес-план системной помощи — в достижении этой мечты или просто опеки объекта. И пациент начинает участвовать в судьбе того, кого обидел когда-то. Анонимно. Но он точно знает, как его помощь, его действенное искупление меняет жизнь объекта к лучшему. В зависимости от тяжести содеянного искупление проектное или долгосрочное. Объект хочет обменять, скажем, старый автомобиль на новый, мы помогаем — это проект. Объект серьезно болен, требуется лечение, операция, реабилитация — это долгосрочная помощь. И вот направление, которое я тебе предлагаю, — разработка объекта. Выяснение его чаяний, нужд, проекция события (греха клиента) на дальнейшую судьбу объекта. Из совокупности этих данных, моего как психолога общения с пациентом проектный отдел подготавливает сценарий искупления: цели, ивенты, логистику, смету. Департамент реализации воплощает проект. Ну и после — короткий курс психотерапевтических сеансов. Это не будет каноническое «изменение отношения к проблеме», это уже будет обсуждение решенной проблемы; обсуждение, что делать теперь, когда проблемы нет; профилактика фантомных болей, понимаешь? Признаюсь, кроме коммерческого интереса у меня чис-то научный: если все получится, если будут успешные случаи и если процент этих случаев будет достаточно высок, не только научные статьи и докторская — переворот в психологии. Но вообще, на первом месте благое дело, понимаешь?

Я слушал Лену и все понимал. Какая хорошая идея, пронеслось в голове сначала. Потом сами собой высветились личные скелеты в шкафу, от которых хотелось бы избавиться, потом я подумал: а лучше ли будет мне, если моя вина, за которую я не понес никакого наказания, будет искуплена таким образом? То, что придумала Лена, — это же чистый фан, фан, так сказать, на крови, на слезах, на чужих слезах. Ты поднимаешь самооценку, используя униженного, оскорбленного человека, облокачиваясь на подлую ситуацию, в которой ты виновен, — и становишься лучше в своих глазах.

Ну и чем это отличается от исповеди бандита, от прощения ему грехов, в которое входит пожертвование на храм, скажем?

Ничем.

Да и вообще, смешно: если ты сам не додумался искупить таким простым образом, грош цена твоим мукам совести. Если тебе надо подсказать, что сделать, значит, ты моральный урод и свой грех ты не искупишь никогда.

Да вообще, если Ленка врач, психолог, она же может на том же сеансе просто предложить пациенту найти «объект», разузнать про него все. Покаяться — а если не простят, так же анонимно помочь.

Значит, все-таки дело в деньгах.

Муки совести не просто так. Забыть все плохое — значит убить совесть, а не облегчить душу. Страдание — важный опыт, он эффективней радости и счастья. Лена, как психолог, должна это понимать.

Мне стало грустно.

— Знаешь, интересная идея. Но сложная. Трудоемкая. К тому же, навскидку, тут могут возникнуть проблемы с законом: вмешательство в частную жизнь, личные данные, все такое…

— Если ты о деньгах, не беспокойся, мы договоримся.

— Лена, я не о деньгах. Я о другом.

— Ладно, я поняла. Ты знаешь, я очень не хотела предлагать тебе эту историю. Я знала, как ты отреагируешь. И больше всего в твоей реакции меня беспокоило знаешь что?

Я привычно промолчал, дожидаясь ответа.

— Что ты заставишь сомневаться и меня. Хотя сомневаться не в чем, проект идеальный.

— Ну так в чем же дело? Не сомневайся.

Лена встала из-за стола.

— Ты просто боишься, вот что. Боишься, что сам станешь клиентом нашего проекта, что тебе придется оторвать задницу от дивана и что-то сделать ради спасения души. Ты боялся все эти годы, что мы встретимся еще раз, хотя ты тогда обещал, что позвонишь и позовешь меня куда-нибудь… И ни разу не позвал. Ты просто трус.

Она это сказала так профессионально, так убедительно, что я сразу поверил; я сразу понял, что действительно не справился бы с таким действенным искуплением, никогда бы на него не решился.

И я не помнил, что обещал позвать Ленку на свидание. Хоть убей, забыл напрочь.

Лена ушла, я расплатился и вышел из кафе.

И только сделав несколько шагов по бульвару, я понял: я забыл, она помнила все это время; теперь я это буду помнить, а она, скорее всего, больше не будет вспоминать.

И да, больше мы ни разу не разговаривали по телефону с Леной Жильцовой.