Классный журнал

Верхний бит сердца

05 ноября 2018 12:01

Актриса Дарья Белоусова размышляет о закулисье, стоя в кулисах. Поэтому ее колонка — это репортаж, причем репортаж философский. Поколенческий. С болью в голосе и надеждой в сердце.

За кулисами. Для меня это буквосочетание всегда роднилось с тайной. С тем, что скрыто от глаз, но что по факту своему неоспоримо подлинно. Потому как что может быть подлинней тайны. За кулисами мы беззащитны. Находясь в этой точке, мы — это мы. Один на один с собой. Здесь и сейчас. За кулисами мы готовим свой организм к тому, чтобы что-то свершилось. Мы волнуемся и иногда даже боимся. Но кулисы оберегают нас, закрывают от посторонних глаз. Они хранят нашу оголенность. За кулисами ты находишься будто перед входом на исповедь. Именно поэтому я считаю, что в теме «За кулисами» я должна написать вещи про театр (и про жизнь), которые мне кажутся важными для творческого (да и не только) человека сейчас.

Этот текст я посвящаю нашему поколению. И всем своим коллегам. Творческим людям.

Время.

Слух к времени, в котором живешь, — одна из основных отличительных черт художника. Без острого ощущения его ты не можешь произвести из себя ничего мало-мальски стоящего. Ты не можешь творчески существовать в отрыве от него. Потому как в обратном случае ты становишься графоманом в любой сфере деятельности и даже более того — подражателем. А подражание может быть интересно только в начале пути. В момент, когда ищешь почерк. В момент, когда созреваешь. А впоследствии нужно предъявлять жизни индивидуальное восприятие и пусть даже через ошибки, но вести личный диалог с мирозданием. Только он имеет смысл. И только он остается в вечности. Или не остается. Это не так важно. Но только через такой путь ты способен сделать лучшее, на что способен. А это и есть смысл — подкидывать в свою топку души дрова и, пока они горят, успевать зафиксировать ощущения и выдавать их и давать им жизнь и форму. Да. Как бы глупо и смешно это ни звучало. Мы занимаемся, по сути, очень эфемерными вещами. То ли дело столяр, или плотник, или, предположим, сантехник — пришел, починил, ушел. Продукт его труда осязаем и материален. И очевиден всем сразу. А то, чем занимаемся мы, — это препарирование на полном серьезе взмаха крыльев бабочки над Атлантикой. Это абсолютная уверенность в том, что ураган, вызванный этим взмахом в Тихом океане, — это единственное, что непреложно и интересно. Художник — рыцарское дело. И никогда ни один человек математического склада ума не поймет, зачем так заливаться слезами над взмахом этих эфемерных крыльев. Можно же съездить в «Икею» и купить шкаф, да и вообще — к чему так серьезно заниматься ерундой. Можно же легче и проще. А вот и нельзя. Художник — это человек, могущий одновременно беседовать с тысячами величайших умов столетий. Художник — это тот, кого ранит капля падающей воды. И никогда не было и не будет по-другому. Художник — тот, кто любит место, где он родился, не потому, что это хрущевская квартира и бабушкины пироги, а потому, что ландшафт, в пространстве которого ты, родившись, нелепо заверещал от хлопка по попе, печатью клеймит твое сердце и навсегда не отпускает. До самой смерти. Какие бы люди ни приходили к власти, какие бы страшные репрессии ни обрушивались на людей. Это сродни глубинной, почти языческой вере — ландшафт. И только он способен по-настоящему излечивать творческого человека. Это как система координат, где чувство принадлежности — это ось Х, а ось Y — это время. Верхний бит сердца.

Так вот, мне чувствуется, что сейчас мы все попали в переходное время. Переходное время — явление нередкое. Каждое поколение может сказать про себя, что жили в переходный период. Но я говорю об ином уровне этого периода. Он не связан с политикой или социальными явлениями. Все это лишь следствие. Следствие того, что сейчас, в XXI веке, словно что-то трансформировалось, надломилось в пространстве. Я как-то писала, что если представить мир как вкладыш от жвачки «Дональд», то как будто еще лет десять назад мир представлял собой ровный, новенький, хрустящий вкладыш, а сейчас этот вкладыш измялся, деформировался. Трансформировался во что-то, что мы никак не можем уловить. И это чувствуется во всем. Трансформация эта накладывает отпечаток на то, как мы живем, воспринимаем, на то, как мы чувствуем. Факт налицо: люди перестали испытывать крупные чувства. Людям так не кажется, но многое об этом сигнализирует, и уже не просто сигнализирует, а красным значком опасности кричит «alarm». Сейчас становится модным нивелирование любой эмоции, выходящей за пределы среднего. Тайный сговор на культ среднего и ординарного. Я ощущаю абсолютную подмену понятий во всех сферах. То, что называется у большинства любовью, — вовсе не любовь, а привязанность. То, что могло бы быть дружбой, на деле оказывается приятельством по интересам. А если ты чересчур эмоционально высказываешься или, к примеру, плачешь прилюдно на просмотре спектакля, кинокартины или живописи, то в лучшем случае на тебя посмотрят снисходительно, как на ребенка, а в принципе, тебе скажут: «Ой-ой, ну что ты… ну прям вот так? Не преувеличивай. Можно же быть сдержаннее».

Чувствовать больше, чем то предполагают приличие и правила сдержанности, становится даже пошлым. Атавизмом, который отсылает смотрящего на тебя к сантиментам наподобие не лучшей из тургеневской прозы. И это не может не отражаться в наших жизнях. В том, что зачастую деньги и комфорт превалируют над порывом и поступком. Структура наступает и побеждает. Никто больше не хочет прыгать в бездну, взявшись за руки. Это не модно. И как будто даже никому не нужно. Лучше спокойно и уверенно укрыться целиком в презерватив и ничего не решать. Но для художника, к коему я причисляю и профессию «артист», для театра как такового — это смертельно. Ты никогда не сможешь взглянуть ЗА… за край, за норму, за границы возможного, а значит, почему и о чем ты должен говорить со зрителем, с собой, с Богом, в конце концов. И как теперь вставать на котурны? За котурны в наше время беспощадно распинают.

Театр в лучшем понимании этого слова всегда отличался препарированием человеческой души, градусом существования, личностным подтекстом во всем, что происходит на сцене, непримиримостью этого подтекста и конкретностью его. И правда, которая весь путь сопровождает театр, нуждается в подлинных и глубоких чувствах. Чтобы играть и существовать в этих координатах, необходимо быть бесстрашным, необходимо чувствовать свой собственный вектор и уметь идти против потока, если того требуют обстоятельства. Нельзя давать себе послабление. Нужно жить, осознавая, что твой ежедневный выбор определяет то, кем ты будешь завтра, и то, о чем ты будешь говорить. Потому как по иронии судьбы ты являешься мясорубкой, прокручивающей через себя действительность.

Театр всю свою историю неотрывно был связан с пониманием времени. Неотрывно был связан с умением температурить. Если ты здесь, то ты должен уметь поднимать себя до 39 градусов, а иначе ты никто.

И вот мы сталкиваемся в современности с такой штукой, что порой над нами даже подшучивают разного рода критики или обладатели титула «модных критиков», мол, вы всегда на разрыв и это старó. А штука в том, что это не может быть старó, потому что это вечно. По моему глубокому убеждению, люди приходят в театр для того, чтобы почувствовать, что они не одни, что не одним им страшно и холодно. Приходят, чтобы их простили и пожалели. Погладили по голове и сказали бы, что мы справимся. Пощадили бы их. Театр — это своего рода исповедальня. И театр, получивший вакцину от равнодушия с самого первого дня существования, знает это, как никто другой. И это знание, безусловно, требовало и требует воли, веры, даже рыцарства и способности идти против потока — чувствовать вопреки, как бы патетично это ни звучало. И, помимо прочего, это невозможно без постоянной регенерации, пульсации, обновления. Потому как движущая сила рыцарства — это молодость и гормоны. Театр нуждается в молодых. Нужно периодически сдирать с себя ороговевшие клетки и обрастать новыми. Умение признавать и открывать талант — это высшее проявление таланта. Умение не бояться конкуренции, да, в принципе, вообще не имея этого слова — «бояться» — в вокабуляре, — это признак подлинной одаренности.

Мы — молодое поколение. И должна признаться, нам трудно. Наверное, всякому поколению трудно по-своему. Но наша ахиллесова пята — это повсеместное невзаправдашнее благополучие. Скорости, на которых существует сейчас жизнь, диктуют нам вечный бег. Клиповое мышление, в котором почти невозможно остановиться и услышать, кто ты есть на самом деле. Время сериалов и рекламы. Не театра. Ведь понимаете, что такое сериал (даже самый качественный) — это все равно что «Давид» Микеланджело, растасканный и растянутый по фрагментам. Все это, как ни крути, посредственнее, нежели лаконичное высказывание, имеющее начало и конец. Театр становится искусством элитарным. Нас ставят в эти рамки. Вынуждают казаться чем-то, что доступно только высоколобым, или же, напротив, делают из нас мероприятие, на которое можно вывести длинноногую блондинку в длинном платье и сказать друзьям, что #Аккультурился, выложив несколько фотографий в Инстаграм с хэштегом «театр»/«наКультуре». Меня до сих пор искренне изумляют удивленные возгласы «Ах! Неужели?!» в зале во время нашего спектакля «Три сестры», когда становится известно, что на дуэли убит барон. Ребята, вы понимаете, до чего мы дошли? Этого можно не замечать, не соглашаться, но это давно так. И мы должны это понимать. Люди следят за тем, кого полюбил Петя и от кого беременна Катя. А не за тонкими переливами их душ. Абсолютное, тотальное обезличивание. И оно продиктовано очень многими факторами, которым, пожалуй, не место в этой статье, но… мы должны это понимать, черт возьми. И также мы должны понимать, что отсутствует герой. Его ищут, ждут, нетерпеливо требуют, но он все не приходит. Огромная проблема современного искусства в том, что мы не знаем, каков наш герой. Я рискнула однажды предположить, что он — наследник Бузыкина из «Осеннего марафона» — эдакий маленький человек, который ни на что не может решиться. Но герой ли это? Нет. Это, скорее, архетип современного человека, но никак не герой. Герой — это тот, кто против социальных норм, догм, тот, который за что-то, что выше его самого. Герой — это всегда вопреки. Но время наше отрицает «вопреки». И мы имеем то, что имеем. Современная драматургия, как зеркало времени, отражает эту нашу беспомощность в отсутствие героя. Мы ждем его, но устало и даже равнодушно. И он не приходит. И нам, молодому поколению, приходится порой плыть в болоте, разгребая водоросли и ил, чтобы прорвать, чтобы сказать, потому как крикнуть у нас не получается. Но мы очень хотим. Открываем рот, а нам не помогают. Обстоятельства и мода на усредненность, как посредственный циник, сдержанно улыбаются нам в лицо. Нас спасает то, что, объединившись, подставив плечо, как на войне, мы можем держать эту оборону. Вместе. Даже тогда, когда нас оставляют учителя, преподав нам тем самым самый, может быть, важный урок в жизни. Сказав нам, не говоря ни единого слова: дальше сами.

Может, нашего поколения пока и нет отчетливо на карте мира. Но нам трудно, и мы просим о вере в нас. Дальше сами, ребята.

Колонка Дарьи Белоусовой опубликована в журнале "Русский пионер" №86. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все