Классный журнал

Неотразимая Марте

31 октября 2018 11:03

Гастронавт-любитель «РП» Николай Фохт продолжает знакомить читателей с кухнями народов мира. Но он и народы мира при этом знакомит с русской кухней. Так, например, в данном случае произошел обмен русской окрошки на норвежские вафли. И при этом еще и не обошлось без футбола. Потому что Марте — болельщица, а не только кулинар. Нестареющая.

Она сказала: мы сделаем вафли.

Или нет, она сказала: мы приготовим овцу в капусте.

Хотя, если быть совсем точным, она пообещала: мы спасем мир. Да, так намного точнее.

Первый раз мы встретились в центре Москвы, на Арбате, рядом с пивным баром «Жигули». Она сообщила, что живет в коробке — очень-очень маленькой комнате. Но комната недорогая, а место замечательное.

Все это произошло летом, во время чемпионата мира по футболу, — все, включая вафли, овцу в капусте и спасение мира.

Ее зовут Марте Бьорндал, и она болельщица из Норвегии. Точнее, художница из Норвегии — болельщице тут особо нечего было делать, Норвегия же не играла. Хотя, с другой стороны, мало найдется болельщиков, которые съездили на три мундиаля подряд — в ЮАР, в Бразилию и к нам. А Марте, получается, двенадцать лет в деле. Хотя на мировых чемпионатах она занималась в основном искусством. У Марте такой социально-художественный проект, «Art of goalgetting». Игра, скорее всего, слов. Как бы «искусство достижения цели», но и «искусство забивания голов» — ну, я так перевожу, мне можно. Короче говоря, в беднейших районах Кейптауна, в фавелах Рио, да и в российском Подмосковье, Тверской области, Ленинградской даже Марте расстилает или натягивает загрунтованный руками холст, обмазывает красками мяч и устраивает игру этим мячом. Играют на холсте, возятся, бьют в холст, как в ворота, дети из нищих кварталов ЮАР и Бразилии, русские бездомные, люди с ментальными отклонениями, женщины — жертвы домашнего насилия. Униженные, оскорбленные, аутсайдеры. Мяч оставляет следы. Следы — как мазки. Много игроков — много мазков. Остроумное современное искусство, к тому же акционизм. Потом Марте подправляет картину — и устраи-вает выставку с обсуждением социальной проблемы.

Марте очень ответственный человек, это сразу видно. Ответственный и эмоциональный. И энергичный. И сильный — в общем, я так себе и представлял норвежцев. Хотя и знал о них немного. Не знал, например, что в Норвегии два языка (ну кроме диалектов) — книжный (он практически датский, с усовершенствованиями) и разговорный, новый норвежский — сконструированный для того, чтобы не зависеть от внешних влияний. В общем, Марте призналась, что датчан норвежцы хорошо понимают. Да и шведов тоже. Норвежский футбол я плохо знаю, точнее, не досконально знаю о его особенностях. Он, конечно, и на датский футбол похож, и на исландский, и на шведский. Хотя мне всегда казалось, что они все-таки к англичанам тянутся, в смысле футбольной мысли и путей развития этого спорта. А кто к ним, к англичанам, не тянется?

Короче говоря, в Москве Марте смотрела футбол, писала свою экспрессионистскую картину и жила в коробке. Норвежка.

А я, конечно же, спросил ее, а не родственница ли она Бьорндалену, может, ее фамилия просто женский вариант? Марте очень спокойно ответила, что нет, не родственница, а Бьорндал и Бьорндален — вообще совершенно разные, непохожие одна на другую фамилии. Ну ладно.

Я сразу похвастаюсь, что сыграл в московской жизни Марте огромную роль — я приобщил ее к окрошке. В смысле, не сам приготовил, а посоветовал заказать в кафе, где мы смотрели футбол. Как опытная путешественница, Марте спросила: а что такое вообще этот квас? Прохладительный напиток, как бы ободряюще подмигнул я ей. Как пепси-кола. И это будет суп? Да, летний суп.

Я видел, что Марте стало страшно, когда принесли тарелку да еще горчицу со сметаной. Я понял, что есть это все Марте не хочется, но художественное любопытство перевесило. После первой ложки, как видно, страх усилился — и она сразу съела вторую. Потому что норвежка, потому что сильная. И ничего, распробовала! Смела окрошку за милую душу, как у нас в России говорят.

А может, просто решила побыстрее закончить экзекуцию. И в ответ предложила приготовить как-нибудь свое, норвежское блюдо — форикол. Это из баранины с капустой. А еще вафли, тоже очень норвежское. С джемом или со сметаной. После прогулки на лыжах — лучше всего. Ага, все-таки лыжи есть, правильно про них, про норвежцев, говорят: лыжники!

А еще ведь норвеги были, в моем детстве во всяком случае. Это коньки для скоростного бега. Ножи. В противовес канадам, в которых в хоккей можно играть. А в норвегах нельзя в хоккей играть, постоянно за лед цепляешься острым наконечником лезвия. А еще были снегурки, они к валенкам привязывались, у них такой детский завиток впереди… Зато в хоккей на снегурках, как ни странно, можно играть, я видел взрослых ребят, у которых канад не было. С другой стороны, я видел и человека, который идеально играл в норвегах.

Признаюсь: в Норвегии не был. Больше того, я не собирался в Норвегию. В Швецию хотел, от Финляндии был на волосок, Исландию рассматривал, сам не знаю почему, — а Норвегию нет. Биатлон, НАТО, фьорды, лес, нефть, сериалы «Лиллехаммер» и «Фортитуд». Противоречивая уверенность, что там пустынно и хорошо. Нерешенное противостояние города и деревни, недоказанное превосходство центра над провинцией.

И тишина. И снег. Совсем из другой оперы, но с Норвегией (а может, и со всей Скандинавией) у меня ассоциируется любимая сцена из книжки Анны Прул «Корабельные новости». Там предки главного героя жили в довольно суровой местности, на Ньюфаундленде. Им пришлось переехать. И они переехали буквально — утащили с собой дом, весь дом. Потому что дом нельзя предавать, он же как товарищ. Да и вообще, родное место, даже больше, чем земля под ним. Так и тащили его сквозь метель.

Вот норвежцы, мне кажется, тоже такие.

Марте точно такая: решительная и преданная.

Форикол этот оказался очень простым. Баранина, капуста, черный перец-горошек, петрушка, чеснок и картошка — на гарнир. Марте, конечно, все делала сама, меня и не подпускала. Промыла баранину, порезала ее крупно. Бросила на сковородку — поджариться, запечатать, как мы бы сказали. Капусту нарезала крупно, очень крупно, чуть не восьмушками. Обмазала стенки большой кастрюли сливочным маслом и положила на дно слой баранины. Потом — куски капусты. Потом опять мясо, за мясом капуста. Пока продукты не закончились. Каждый слой пересыпала перцем-горошком. Налила в кастрюлю воды — чтобы почти покрывала последний слой, добавила чеснок, петрушку, розмарин и поставила на средний огонь.

Оказалось, что ждать надо не меньше полутора часов. Вдруг стало тихо, как в Норвегии. И вот тогда Марте начала меня вербовать. Тогда-то она мне и предложила спасти мир. В смысле, поверить, что мир можно спасти. Разумеется, искусством и футболом.

— Чемпионат мира — грандиозное событие. О нем говорят и президенты, и простые люди. И поэтому все это огромное внимание можно направить на помощь людям, которые нуждаются. И если вся энергия мирового чемпионата ударит в людей, которые принимают решения, мир можно изменить. Мой проект — часть этого плана. Что скажешь. Николай?

…А, ну конечно, еще лосось и треска! Ведь Норвегия — главный поставщик этой рыбы, а несколько веков назад вообще была чуть ли не единственной. Знаменитая португальская бакальау, вяленая тушеная или запеченная треска, — из Норвегии изначально…

Да, я готов, ответил я Марте. План с футболом — хороший. Правда. Я тоже считаю, что мир нужно и можно менять, что слабым надо помочь и что жирные коты, хоть в Бразилии, хоть в Штатах, хоть в России и, уж если на то пошло, даже в Норвегии, должны слезть с насиженных диванов и ударить палец о палец для этого. Тут меня долго уговаривать не нужно.

Я, конечно, спросил, как Марте стала художником. Она ответила, что вообще-то изучала в Осло право, ей с детства хотелось стать юристом. А когда расхотелось? Когда начала учиться.

А между тем форикол похлюпывал, процесс близился к завершению. Марте объявила, что пора взяться за вафли. Она разбила в миску яйца, высыпала сахар и ванилин, взбила венчиком. Потом добавила сливочное масло — взбила венчиком. После этого аккуратно добавила муку, влила молоко — взбила венчиком. Когда все приготовления были завершены, я увидел, что художница изменилась в лице.

— А у нас ведь нет вафельницы! Я же привыкла, что в любом норвежском доме есть вафельница. А с собой я вафельницу не взяла и совершенно про это забыла.

Марте, чуть не плача (так мне казалось), рухнула на стул. Я ничего не мог посоветовать. Вафли для меня как были, так и остались экзотикой. Только те прямо-угольные брикеты из детства с прослойкой из какой-то сладкой, но очень ядовитой и опасной для здоровья помадки. Я страдал: только что мне предложили практически поучаст-вовать в спасении мира, а я уже не могу найти выход из простейшей ситуации.

Я так и не нашел. Нашла Марте. Она вдруг сделалась опять веселой, жизнерадостной и счастливой.

— А мы их на сковородке испечем. Будут такие экзотические русско-норвежские вафли.

Да, понимаю, вафли получатся символические и тоже послужат на благое дело укрепления дружбы между народами.

И Марте напекла вафель. Они были похожи на коврижки, румяные, пышные. В общем, совсем не как вафли.

И форикол подоспел. Марте еще отварила несколько картофелин — гарнир. Мы попробовали. И сразу стало понятно, почему это осенне-зимнее блюдо: прилив тепла, но не сонливости, а такого деятельного тепла. Пойти куда-нибудь по снегу захотелось, в лес, нарубить дров на следующую неделю. И между прочим, вкусно. Баранина и капуста пропитаны простыми ароматами — перца, чеснока, петрушки. Но для меня главным открытием блюда стал перец-горошек. Он как-то из приправы превратился в самостоятельный ингредиент, почти наравне с мясом и капустой. И даже в чем-то опережал картофель. То есть я его ел отдельно и с удовольствием. А заедал остальным фориколом.

Апофеоз — наши эпические вафли. Присыпанные корицей и сахарным песком, да со сметаной или джемом (я попробовал и то и другое) — прекрасный российско-норвежский символ получился.

— А у нас, — мечтательно вступила Марте, — их можно с козь-им сыром еще. Очень необычно.

Я был сыт, Марте счастлива, но я видел, что она уже как на иголках. И понял, что ей надо спешить, ей надо продолжать свою бесконечную и трудную работу.

Ей надо успеть спасти мир.