Классный журнал

Не ссорьтесь! Нас мало

17 октября 2018 09:37

Главный редактор МИА «Россия сегодня» Маргарита Симоньян написала про свою бабушку, про пугр и про лучшее, что может случиться с человеком в молодости, если рядом с ним такая бабушка, и в старости, если с тобой такая внучка. И никакой пенсии не надо.

Моя бабушка родилась и всю жизнь прожила в России и до 17 лет не говорила по-русски. До войны в адлерских горных селах не было русских школ.

Потом хлынули беженцы с оккупированной Кубани. Бабушкины родители приютили одну девушку, Валентину.

— Где у вас сковородка? — спросила Валентина бабушку как-то утром.

Бабушка обежала полдеревни, пока наконец нашла кого-то, кто знал по-русски слово «сковородка». В их деревне было всего две русских семьи.

На следующий год одну из соседних армянских школ сделали русской, и бабушка перевелась туда. С утра бабушка низала в магазе табак, чтобы у советской страны были свои папиросы, потом варила жидкую мамалыгу, кормила четверых младших братьев и сестер и бежала пешком по горе через лес, сквозь ущелье, через две реки по сваленным деревьям в русскую школу.

В 18 лет она прочитала по-русски «Дочь Монтесумы». А потом вернулся с войны раненный под Сталинградом молодой учитель истории, и бабушку выдали замуж.

До конца жизни бабушка с дедушкой говорили друг с другом только по-армянски, а со своими детьми — только по-русски.

Все столы и полки в их доме были заставлены коробками с жирными шелковичными червями. Этих червей мужчины деревни собирали в окрестных горах, поросших шелковицей, женщины их выкармливали и сдавали коконы в колхоз — чтобы у советской страны был свой собственный шелк.

В их доме был земляной пол, но все простыни были вручную обвязаны кружевами.

И я вспоминаю, как мы сидим в кафешке, и бабушкина правнучка София красит ей ногти малиновым лаком.

Крестная этой правнучки, моя подружка Анжелка, уже месяц живет в другом, лучшем мире. Месяц назад я завела ей твиттер. Мы что-то где-то сидели, пили вино и ныли, а подружка особенно громко ныла, что муж ее мало любит. Я утомилась и предложила:
— Давай заведу тебе твиттер. Вообще забудешь, что у тебя есть муж.

— Триппер? У кого триппер? — встрепенулась тогда бабушка.

А муж посмеялся. Он еще не осознавал тогда, что триппер у жены — это значительно лучше, чем твиттер у жены.

— Теть Анжел, дай айпэд, — дразнит София.

— Не дам! Жизнь за тебя отдам, а айпэд не дам!

— Теть Анжел, ну это уже не смешно! — канючит София.

— У нее переходный возраст, — поясняет подружка. — А что мы делаем в Адлере, когда у наших детей переходный возраст? Едем куда-нибудь бухать.

В углу в кафешке хмуро сидит тот самый муж. Теперь уже он много пьет в одиночку и ноет.
За соседним столиком трое в галстуках и пиджаках.

— Что пьешь один? — задирают они мужа подружки.

— Вакцину пью. Птичий грипп не слышали, что ли? У нас в кафе общеадлерская вакцинация. Карапет! — кричит он могучему шашлычнику в медицинском халате, испачканном кровью. — Этих тоже провакцинируй.

Карапет с лицом палача пальцами давит в рюмки чеснок и заливает домашней чачей.
Трое в галстуках выпивают всего-то по паре рюмок. Анжелкин муж смотрит на них с умилением и любопытством, как Анжелка в своем айпэде на глупеньких птичек из Angry Birds.

Через полчаса муж чуть кивает головой Карапету, и тот бережно выволакивает и усаживает на автобусную остановку по очереди всех троих.

— Хорошие мальчики, — говорит бабушка, поправляя малиновый ноготь. — Только им наша вакцина не подошла.

И бабушка с удовольствием опрокидывает третью рюмку чачи на чесноке.

Я разглядываю стол в поисках, чем бы таким бабушке закусить. И спрашиваю мужа Анжелки:
— У тебя есть пугр?

— Как у меня дома может не быть пугра? — гордо отзывается Алик.

— Ну, это же не дом, это ресторан.

— Вах, сэстра! — улыбается Алик. — Еще раз эту кибитку рестораном назовешь — ты, твои дети и твои внуки каждую пятницу здесь бесплатно обедать будут!

— Почему пятницу? — уточняю я. — Я, может, хочу в субботу.

— В субботу нельзя — в субботу и без твоих внуков все столики заняты.

Для меня это становится делом принципа:
— Альдос, ну по-братски, в субботу!

— В субботу братьев нету. В субботу только банкеты, — отрезает Алик и гладит сломанной в четырех местах пятерней загорелую лысину.

Пластиковая калитка летней веранды взлетает со скрипом, и в кафешку врывается мой младший брат Фауст, на ходу отбиваясь от трех своих малолетних детей.

— В Абхазии Грачика ограбили, весь дом украли, ничего не оставили, что делать?

— Воров вызывать. Или ментов, — здраво рассуждает Алик.

— Ну, вот и мы так думали! И решили, что раз у них независимость, то надо, короче, ментов. И ты прикинь, менты приехали, посмотрели и говорят: «Это не к нам, это к ворам!» Я говорю: «Ну так тут же дом обокрали!» А они смотрят, слышь, друг на друга и говорят: «Не, мы ниче не крали». Я говорю: «Ну посмотрите по базе данных!» А они ржут, говорят: «Сынок, мы в Абхазии живем, ты о чем, какая база данных?» Тут, как назло, Грачика кошка откуда-то выползла, мент ее взял за шкирку и говорит: «О! Свидетель! Она сто процентов что-то видела! Предлагаю ее допросить!» И взял с собой кошку и свалил, сука!

— А Грачик чего? — спрашивает Алик.

— Грачик, короче, в мэрию побежал. Прибегает, а там все на улице стоят. Он у одной тетки спрашивает: «Что у вас случилось?» Она говорит: «Да заминировали нас так неудачно в этот раз! В прошлый раз заминировали в три, всех домой отпустили. А тут прямо с утра — и ни туда, ни сюда, весь день насмарку. Уроды!» В общем, Грачик добежал до мэра, все ему рассказал, мэр думал-думал и говорит: «Друзья мои, — говорит, — я вам так скажу. Ставьте решетки и спите спокойно».

— Надо к ворам, — резюмирует Алик. — Карапет! Где сейчас Жопа?

— Жопа откинулся, — басит Карапет.

— Да? А как я не заметил?

— Ты бухал, — отвечает Карапет.

— Ладно. А Полужопа где? — спрашивает озадаченный Алик.

— Полужопа в Тлюстенхабле.

— Тлюстенхабль? — Анжелка отрывается наконец от твиттера и радостно сообщает: — Я знаю, где это. У меня отец там сидел!

— Твой отец — хороший мальчик. Просто не повезло ему, — подмечает бабушка.

— Так самое смешное, — продолжает Фауст, — когда мы назад ехали, нас мент оштрафовал, и он протокол заполняет и спрашивает: «Какая у вас марка машины?» Я, уже злой, говорю: «Ту-134». А он на полном серьезе спрашивает: «А номер?»
Анжелка даже не улыбается. У них там, в твиттере, недопонимания.

— Да оторвись, говорю, от твиттера своего! — возмущаюсь я. — Тебе вон эсэмэска пришла!

— На эсэмэски отвечают только трусы! — огрызается Анжелка, не глядя на телефон.

Тем временем из лучшего подвала Адлера и окрестностей выносят бабушкин пугр. Никто так не варит пугр, как моя бабушка. Ей 82 года, и она до сих пор варит его сама и никому не дает портить продукт.

Вот он, бабушкин пугр. В самом начале лета адлерские мужчины толпой ломятся в горы. Там они собирают длинные стебли горного лопуха. И привозят домой. Дальше дети и женщины эти стебли долго чистят. От чего у меня в детстве все лето были черные руки. Дело в том, что в пугре столько полезного йода, что никто никогда ничем не будет болеть.

— София! Куда ты лезешь грязными руками в общую тарелку! — кричит Анжелка.

— Оставь в покое ребенка, — просит бабушка. — Она хорошая девочка, зачем ты ей лекции читаешь?

Анжелка ворчит:
— Крестнице лекции не читай, свою дочку — не бей! Никакого удовольствия от материнства!

Краем глаза Анжелка продолжает следить за твиттером. Но краем другого глаза следит, как муж ее подошел к столику, за которым щебечут три неместные дивы. Тут глаза Анжелы наливаются кровью: одна из девиц встает и, улыбаясь, удаляется вместе с Альдосом в сторону сада.

— Э-э-эй! — кричит Анжелка. — Ты ничего не попутал?

— Я? — Загорелая лысина покрывается нежным пунцом. — Я просто хотел показать отдыхающей экзотический куст.

— Экзотический куст ей он свой хотел показать! Назад, говорю, иди. В следующий раз свой куст дома на таможне будешь оставлять, а вечером забирать.

Алик, захмелев так, что неохота показывать, кто в доме на самом деле хозяин, бредет обратно за стол.

— Ты тоже мужа иногда отпускай немножко, — тихонько говорит Анжелке бабушка. — Он хороший мальчик, его можно иногда отпускать.

Фауст наблюдает за сценой с ужасом и восхищением. Потом задумывается, что-то взвешивает в бриолиненной голове и резюмирует:
— Короче, я за брак. А ты, Альдос?

— Я за любой хипиш, кроме войны, — мрачно говорит Алик и отворачивается от нашего стола.

— Ну что, сестры, выпьем? — радуется Фауст.

— А кто мы такие, чтобы не пить, — философски замечает бабушка.

В кафе появляется одноклассница Анжелки. Ей 33, и она до сих пор не замужем. Хотя уже сильно пора вязать приданое внучкам. Бабушка наклоняется к ней.

— Рузанна, ты все замуж не вышла?

— Нет, бабушка Кегецик, не вышла.

— Почему не выходишь, девочка?

— Не за кого. Вокруг или женатые, или наркоманы...

— Ну может повезет, русский тебя возьмет! А папа потом привык-нет, — советует бабушка.

Я уже полчаса безуспешно пытаюсь дозвониться маме, бабушкиной младшей дочери, чтобы и она присоединилась к нашему празднику жизни.

— Кто-нибудь знает, почему моя мать недоступна? — вопрошаю я наконец.

— Потому что она себя для мужа бережет, — остроумничает сквозь твиттер Анжелка.

Громче всех над шуткой смеется Анжелкина трехлетняя дочка. Которая не могла эту шутку понять. Анжела смотрит на младшую дочь с недоумением и говорит:

— Такое ощущение, что няня посадила моего ребенка на герыч. Она все время радуется!

Алик встает, допивает последнюю чачу и удаляется с видом обиженного журавля.

— Как меня достал этот лысый, — шипит Анжелка. — Чтоб он соленой айвой поперхнулся!

— Ты же его любила еще пять рюмок назад! — замечаю я.

— Анжелочка, такие вещи разве можно говорить? — учит бабушка. — Ты не знаешь, что мы свои мысли запускаем в космос?

— А твой космос что, юмора не понимает? — взрывается Анжелка. — Вчера такие сережки видела, ты в жизни такие не видела, а этот лысый мне не купил! Пришлось самой себе купить!

— Имей совесть, — возмущаюсь я. — Почему я всегда сама себе все покупаю?

— Потому что ты в институт пошла, а я замуж вышла!

— Имей совесть, говорю, у тебя прекрасный муж!

— Я совесть имею с утра до вечера. Ладно, пойду посмотрю, где он там.

Анжелка удаляется в сторону туалетных кабинок. Подкрадывается к одной и говорит:
— Алик? Аликосик? Альдосик? Альфонс Доде!

— У? — отзывается Алик.

— А о чем ты сейчас думаешь?

— О тебе, о чем я еще могу здесь думать!

Алик с Анжелкой возвращаются за стол. В это время на стол приносят эскарго — новое блюдо в меню кафешки, введенное туда для французских проверяльщиков олимпстройки.

— Анжи, съешь улитку. — Я раскачиваю вилкой прямо над ее айпэдом. Анжелка даже не поднимает на меня глаз.

— Ни за что. Я уже достаточно г… съела в этой жизни. Сейчас у меня счастливый период!

— Съешь, говорю!

— С ума сошла? Если меня можно уговорить съесть улитку, значит, меня можно и на что-то другое уговорить! — торжественно произносит Анжелка и поглядывает на мужа. Муж смотрит на нее с очевидной гордостью.

— А я тебе говорю, съешь! А то бабушке придется есть! — настаиваю я.

За соседним столиком поднимает голову давно там уснувший кто-то, в шлепанцах и наколках, смотрит на нас сквозь веки и говорит:
— Воры! Не ссорьтесь, нас мало!

И мы попритихли, залюбовавшись нашей красавицей бабушкой. А пока мы ею любовались, она любовалась своими малиновыми ногтями и новыми жемчужными кольцами, которые глянцево переливались на пальцах, совсем как шелковичные коконы в ее старой хибаре.

Колонка Маргариты Симоньян опубликована в журнале "Русский пионер" №85. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все