Классный журнал

Игорь Мартынов Игорь
Мартынов

На Дерптском тракте (призраки дорожной семиотики)

29 сентября 2018 11:49
Чтобы дойти до самой сути, до глубинного смысла дороги, шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов садится за руль и отправляется в университет Тарту, где когда‑то под руководством академика Ю.М. Лотмана возникла знаменитая тартуско-московская школа семиотики, которая осмыслила и растолковала все, включая дорогу. А Лотман появится, не сомневайтесь.
  
В дороге главное — ее предчувствие, предвосхищение. Образ уже виден и ясен, сложен на карте, скачан в навигатор, обчитан на форумах, но ты-то знаешь: прохождение непредсказуемо и никогда не совпадает с планом, и в этот зазор с особым пылом прорывается психея, неведение принимая за свободу, хотя бы на несколько сотен километров…
 
Слова сказаны, со славянкой распрощались в ночи, выхожу один я, дорога дальняя, дом пока не казенный, но кто ее, дорогу, знает, куда заведет и выведет?
 
Так и есть: за Ржевом почернели небеса, разверзлись хляби, здесь всегда такое, в болотах ржевской низменности вязнет все — и сапоги оккупантов, и собственные химеры…
 
Это даже не вёдро, а низвержение в Мальстрём! Нажал аварийку, вывернул на обочину, к ближайшему шалману.
 
Людно, для столь раннего часа и неказистого места. Шторм согнал с трассы даже дальнобойщиков, которые проходят любую стихию по приборам, как субмарины. Ограничившись, во избежание эксцессов, зеленым чаем из пакетика, я пристроился за столиком рядом с драматически всклокоченной группой.
 
— Говорил тебе, Андрюха, ну не готова твоя «акула» к дальнему походу, надо было на моем «крузаке» двигать! Теперь до Пскова точно не успеем к открытию. Да ты брось тачку здесь, договоримся с местными, присмотрят. Найдем попутку.
 
— Влад, ну какой «крузак»?! Ты бы еще на своем «Робинсоне» прилетел к поэтам. Это же какой диссонанс, прости господи!
 
Влад хохотнул:
— А что, глядишь бы и контрактов надыбал, там же будет кто-нибудь от губернаторов?
Дамы обменивались репликами более возвышенного содержания.
 
— Варя, сонеты я читать не буду, боюсь, публика не готова к таким формам. Но и в белый стих уходить не хочу, так что из раннего, из школьного исполню посвящение Анне Петровне Керн: «Когда ты, Анна, выходила замуж за генерала, ты тогда не знала, что маршалу поэзии самой ты бы могла составить упоенье не только лишь на чудное мгновенье, а минимум на осьмнадцать лет».
 
— Леночка, я этот цикл твой особенно ценю, он не теряет свежести с годами. Мальчики, но как же нам теперь добраться до Изборска не растратившими пыла?
 
Мальчики (на вид лет пятидесяти) уже вовсю оглядывались по сторонам, присматриваясь к потенциальным извозчикам.
 
Я был ближе прочих.
 
— Извините, сударь! Позвольте минуту внимания, такое дело… Направляемся на фестиваль приграничной лирики, можно сказать, костяк чтецов… Да вот движок не сдюжил натиска бури… Нуждаемся в попутном транспорте… Куда путь держите, коли не секрет?
 
— Держу путь в Тарту. Пообщаться с семиотиками.
 
— О, в Лифляндию… — Поэты с некоторой настороженностью переглянулись. — Через какой МАПП планируете покидать пределы благословенной Родины?
 
— Навигатор ведет до Печор, на Куничину Гору…
 
— Так нам по пути! Со своей стороны беремся ознакомить с лучшими образцами отчизнолюбивой поэзии, из первых, из авторских уст!
 
Я понял, что вместо лекций академика Ю.М. Лотмана придется в лучшем случае несколько часов кряду слушать панегирики Анне Керн, но дамы смотрели с такой неподдельной надеждой, что я сказал:
— Поехали.
 
И махнул рукой…
 
…А за Западной Двиной совсем посветлело. Влад не то чтобы читал, но выпевал, по просьбе честной компании, свои свежие фронтовые стансы: «На холмах Сирии лежит ночная мгла, мы контролируем окрестности Дамаска, душманы злобные засели по углам, не полюбилась наших “Сушек” им острастка…»
 
— Воевали? — поинтересовался я.
 
— Куда там, не возьмут по состоянию здоровья… Но сына готовлю исключительно к фронтовому будущему, отправлен учиться в военную академию. Сам-то я только в диверсионной работе пригожусь… колодцы отравлять, оптоволоконный кабель перегрызть… где-нибудь в округе Колумбия…
 
Оказалось, Влад торгует пассажирскими вертолетами «Робинсон», made in USA, и вынужден то и дело, исключительно по коммерческой нужде, посещать ненавистные Штаты, только в стихах раскрывая свою истинную, отчизнолюбивую душу.
 
— Хватит, накатались по заграницам! Пора «железный занавес» опускать, это только на пользу, особенно молодежи! Всех в стационар! Нет, ну конечно, нам, коммивояжерам, придется мотаться по миру, потому что кто-то должен закупать вертолеты, ведь за вертолетами будущее, за воздухом! Скоро совсем вот этих наземных дорог не останется! Воспарим, как коньки-горбунки! Кстати, если ваших друзей-семиотиков заинтересуют «Робинсоны», вот моя визитка, о процентах договоримся, не обижу!
 
И Влад снова запел стансы:
— Мы шагаем по Майами, АКМ строчит, как черт, я звоню в Калугу маме, мама трубку не берет…
 
…После поворота с «Балтии» на Пустошку псковский пейзаж расправляется, чахлые березки уступают хвойным и широколиственным дубравам: земля возвышенная, уже не три сосны, в таком бору не заблудишься, приближение поэтического заповедника читается на каждом холме… Даже передовые лирики притихли, как бы побаиваясь конкуренции с кем-то более форматным для данных мест.
 
— Пушкиногорье не за горами, — констатировала Леночка. — Вот, Александр Сергеевич не бывали за рубежами, а какую жизнь прожили насыщенную, полную любви и шорохов!
Дамы перекрестились, проезжая поворот на Михайловское.
 
— Он же прошел становление как личность в партизанском отряде Дениса Давыдова, — включился Влад. — Пускал обозы с фуражом под откос, взрывал пороховые склады, дырявил вражеские барабаны. Одним словом, наш парень!
 
— А может, ну ее, Лифляндию, к бесу! Поехали с нами пофестивалим, с медовухой, с золотой рыбкой из Псковского озера, там такой чудской сиг, несказанный! — предложил Андрюха.
 
— На полигоне обещали дать РПГ пострелять! Романтика! — поддержал Влад.
 
— Увы, уже назначены встречи на той стороне, в шенгенской зоне…
 
— Ну, береги себя там. Если возникнут непонятки, визитка у тебя есть, вертолеты прилетят по первому зову, прямо с полигона.
 
Поэты отчалили в сторону Изборской крепости, а я поехал искать, где бы сделать диагностическую карту, которая, как выяснилось, может быть востребована при прохождении границы.
 
Начертанное от руки «Техосмотр» на строении типа бывшего коровника возвестило, что я у цели. Внутри ни души. Голос раздался откуда-то из-под крыши, из динамиков:
 
— Сколько лет, сколько зим.
 
— В каком смысле?
 
— Сколько лет, сколько зим не проходили техосмотр?
 
— Я проходил, но бумагу забыл в Москве. А для границы нужен оригинал.
 
— Знаем, знаем.
 
— Что?
 
— Как в Москве все это делается.
 
— Да нет, все было сделано как положено…
 
— У нас так не делается!
 
Я развернулся к выходу, но голос остановил:
— Вы куда? Экспресс-осмотр, 300 рублей, на два года. К окошку с документами подходите.
 
В замаскированном углу обнаружилось окошко, а за ним человек в тельняшке.
 
— Машину загонять?
 
— Зачем? Что я, машин не видел? Это пускай чухонцы вашу машину смотрят.
 
— А что там еще может понадобиться, на границе?
 
— А я откуда знаю? Я там не был. И не собираюсь. Кто в РВСН служил, тому туда путь заказан.
 
— Но может, потом, на пенсии?
 
— Не дай бог!
 
…Через полчаса, залив, по совету бывалых, полный бак на последней российской заправке, я быстро миновал наших пограничников, точнее — пограничниц и подъехал к эстонской линии.
 
— Разве был зеленый сигнал светофора? — строго спросила белокурая пограничница с акцентом, знакомым с советских школьных лет по песням Тыниса Мяги.
 
— Там никакого сигнала не было, возможно, светофор не работает?
 
— Работает, работает. Цель визита? — спросила белокурая, досматривая содержимое багажника, салона, подкапотного пространства.
 
— Пообщаться с семиотиками Тартуского университета.
 
Посмотрела оценивающе. Ушла с документами в строение. За полчаса ожидания по параллельному ряду в Эстонию въехал десяток машин с тамошними номерами. Вместо белокурой вышел офицер с сосредоточенным видом. Молча осмотрел каждый скол и потертость кузова и как бы между прочим спросил:
— Когда был последний рейс?
 
— На этом транспортном средстве рейсов к вам еще не было.
 
— Когда был последний рейс в страну Шенгена?
 
— В июне… В Италию, в Пизу.
 
— Вот-вот! — Офицер торжествующе поднял мой паспорт. — Штамп о выезде из Пизы есть. А штампа о въезде нет.
 
— Но, господин офицер, главное ведь, что я выехал. Это очевидно. И теперь готов въехать.
 
— Цель визита?
 
— Цель все та же, что полчаса назад. Пообщаться с семиотиками Тартуского университета.
 
Посмотрел оценивающе. Ушел с документами в строение. Еще через полчаса приоткрылось окошко, и рука протянула мой паспорт.
 
Шлагбаум открылся. Светофор так и не зажегся.
 
…На той стороне пейзаж был все тот же, сосново-псковский, с одной лишь разницей: по обочинам решительно пропали зонтичные растения, в просторечии именуемые «борщевик». Битва с борщевиком Сосновского у нас приобрела особый статус, в Московской области только что издан суровый закон, принуждающий граждан к истреблению сего сорняка. Но, оказывается, он может быть истреблен и без всякого закона.
 
По пустой и извилистой дороге я еду в Выру, на встречу с пушкинисткой в изгнании. Еду в Выру и слушаю лекцию академика Ю.М. Лотмана:
— При чем здесь путешествия? Дело в том, что, когда люди перемещаются в пространстве и особенно когда они сталкиваются с другой культурой, с другими людьми, сразу расширяется круг знакомств, сразу усложняется сама форма общения. Одно дело поддерживать контакты с близкими — с людьми одинакового опыта, одинаковой культуры, языка, общей национальности. Другое дело — в путешествии, которое ставит человека перед иной землей, иными традициями, иными обычаями. Естественно, здесь необходимость контакта становится более ощутимой, а сам контакт делается более трудным. Не случайно, между прочим, в XVIII веке полагали, что для образования, для того, чтобы из мальчика получился взрослый человек, ему обязательно не только пройти какое-то обучение, но обязательно путешествовать. В течение долгого времени сообщение России с Западной Европой ограничивалось по религиозным соображениям. Впервые начал поощрять поездки молодых людей на Запад Борис Годунов: он послал нескольких, никто из них не вернулся, и судьба их неизвестна. Но прошло не очень много времени, и уже в XVII веке сообщения России и Запада были довольно регулярными, в XVIII веке они стали обычным делом. При Петре они даже не всегда были добровольными: Петр понуждал молодых людей ездить в Европу».
 
Да, вот еще что надо отметить (поставим лекцию академика на паузу) — аисты активно селятся вдоль эстонских дорог. А в населенном пункте Линдора аист прямо передо мной решил пересечь дорогу по пешеходному переходу. И, судя по уверенной походке, делал это явно не впервые.
 
Извините, господин академик, продолжайте, пожалуйста.
 
— Всякое путешествие было овеяно дымкой таинственности, а чужое пространство было и опасным, и привлекающим. Вот у Гоголя в «Старосветских помещиках» очень хорошо передана эта психология, когда Пульхерия Ивановна говорит с ужасом о том, что если выехать за пределы их поместья (а до следующего поместья, замечает Гоголь, всего несколько верст), то может и злой человек напасть, и разбойники: там ведь и лес, а лес — это очень страшно. Обжитое, милое, свое пространство — оно вот тут, рядом, а если куда-то ехать, это уже вступать в неизвестный мир. Петр Первый, будучи человеком, в общем, равнодушным к вопросам культуры, чисто практическим умом пришел к очень важному выводу: о том, что изоляция неизбежно связана с отсталостью, и если хочешь получить даже простой экономический эффект, надо отказаться от изоляции, от китайской стены, от замкнутости в себе. Это означало перебороть очень многое: перебороть и политические запреты, и религиозные представления, и бытовые навыки, да просто боязнь людей, которым предстояло окунуться в совершенно чужой и незнакомый для них мир. Надо было отрешиться от представления, что этот мир — враждебен. И отрешиться от представления о том, что человек, который иначе мыслит, иначе сидит за столом, говорит на иностранном языке и живет в другой стране, что он — враг, что от него следует ожидать только неприятностей, подвоха или чего-то очень опасного. Вот эта средневековая мысль о том, что сосед — это враг и что человек иного облика, иной веры, иных мыслей — это опасность, от которой следует или убегать, или которой следует очень активно противостоять, вот это психологическое представление должно было перемениться на готовность идти на контакты. Можно только поражаться, как быстро — в течение нескольких десятков лет, что для истории очень мало, — выработался совершенно новый тип отношения русских людей к Европе, к европейской жизни. Это дало поразительные результаты не только в области культуры, но и в области той же экономики. Еще в начале XX века историк — тартуский профессор, потом знаменитый академик — Тарле написал работу под вызывающим названием «Была ли екатерининская Россия экономически отсталою страною». На основании статистики он показал, что Россия в конце XVIII века была первым в Европе экспортером чугуна и экспортировала чугун в Англию; что отсталость наступила позже — в эпоху Николая, перед Севастопольской войной, и это закономерно было связано с той самой изоляцией, в которую, следуя реакционным политическим догмам, Николай I погрузил Россию. После восстания декабристов Николай I захлопнул дверь. Позже известный бюрократ царский министр Валуев (тогда он еще был молод) писал, что не может понять, за какую вину шестьдесят миллионов — а таково тогда было население России — наказаны домашним арестом. И это наказание «домашним арестом» обошлось России очень дорого — оно обошлось возросшей технической отсталостью и в конечном счете севастопольским поражением. Вся николаевская империя, «империя фасадов», такая помпезная и такая представительная, пышная и грозная снаружи, оказалась крашеным холстом. Не случайно Александру II пришлось этот «домашний арест» отменить, и уже до 20-х годов XX века Россия была государством с довольно открытыми границами.


 
…А вот и Выру. Кларисса Миннезингер-Кнайпе, пушкинистка в изгнании, как она себя сама называет, поджидает за столиком в придорожном кафе.
 
— Почему здесь?
 
— Здесь лучшие в Эстонии бисквитные пироги с ревенем, пробуйте. Тут даже умеют делать блюдо, подобное долме, только заворачивают мясной фарш не в виноградные, а в крупные лис-тья ревеня.
 
По правде говоря, оказалась Кларисса в Эстонии вовсе не в изгнании, а в поиске грантов для своего проекта «ПП», «Побег Пушкина».
 
— Это должен быть непременно мюзикл, в стилистике великого фильма Джона Туртурро «Любовь и сигареты». Все еще не теряю надежды, что Джон подхватит мою идею. Да он сам мог бы сыграть императора Александра Первого. В основе сюжета документально подтвержденная семиотиками Тартуского университета история подготовки выезда Пушкина из России в Европу через Дерпт, как тогда назывался Тарту. В 1825 году было совершенно очевидно, к чему дело идет, ведь Пушкин общался с декабристами, знал настроения… И вот из ссылки в Михайловском он призывает своих друзей Языкова и Вульфа, которые учатся в Дерптском университете, навестить его и обсудить детали предприятия:
«Здравствуй, Вульф, приятель мой!
 
Приезжай сюда зимой
Да Языкова поэта
Затащи ко мне с собой.
Погулять верхом порой,
Пострелять из пистолета».
 
И, еще конкретнее, в посвящении Языкову:
«Клянусь Овидиевой тенью:
Языков, близок я тебе.
Давно б на Дерптскую дорогу
Я вышел утренней порой
И к благосклонному порогу
Понес тяжелый посох мой…
…Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю, где проснусь.
Всегда гоним, теперь в изгнанье
Влачу закованные дни.
Услышь, поэт, мои признанья,
Моих надежд не обмани!»
 
В это же время он пишет друзьям и родственникам письма о своей смертельной болезни, аневризме ноги: «Вот уж восемь лет, как я ношу с собою смерть». Хотя соседи по Михайловскому видят, что Пушкин в прекрасной форме, свободно скачет верхом по полям, гуляет в Тригорском, но параллельно пишет царю прошение отпустить его для хирургической операции в Дерпт. Находится и хирург, Иоганн Христиан Мойер, который готов оперировать. Однако поэт несколько переусердствовал в сгущении красок: друзья принимают болезнь Пушкина за чистую монету и начинают хлопотать о немедленной операции в России, с вызовом хирурга на дом. Вульф пытается объяснить Жуковскому, что Пушкину непременно нужно приехать в Дерпт, чтобы оттуда уехать в Европу. Да и сам А.С. пишет Жуковскому, недвусмысленно: «Михайловское душно для меня. Если бы царь меня до излечения отпустил за границу, то это было бы благодеяние, за которое я бы вечно был ему и друзьям моим благодарен». Жуковский, скорее всего, понимает, что речь идет об эмиграции, но не верит, что Пушкин способен будет творить за границей. «Но Байрон прекрасно сочинял в изгнании!» — убеждает Вульф. «Пушкин — не Байрон!» — непреклонен Жуковский. А в законспирированных письмах уже обсуждены детали побега. В Дерпте Пушкин должен сесть в коляску Вульфа в костюме слуги — для выезда за границу слугам документы не нужны, — таким образом пересекается рубеж, а дальше — Кенигсберг, Париж, свобода! Но царь, уловив неладное, разрешает Пушкину покинуть Михайловское, чтобы лечиться… в Пскове! Поэт понимает, что все пропало, план, вероятно, раскрыт, и пишет Жуковскому в саркастическом ключе: «Неожиданная милость Его Величества тронула меня несказанно, тем более что здешний Губернатор предлагал уже иметь жительство во Пскове; но я строго придерживался повеления высшего начальства… Боюсь, чтоб медленность мою пользоваться Монаршею милостью не почли за небрежение или возмутительное упрямство. Но можно ли в человеческом сердце предполагать такую адскую неблагодарность? Дело в том, что, 10 лет не думав о своем аневризме, не вижу причины вдруг о нем расхлопотаться». И отказывается ехать в Псков. А в декабре происходит восстание, и границы для «солнца русской поэзии» закрываются навсегда. Как вам пирог? Вот адрес еще одного заведения, там готовит бывший шеф-повар Канцелярии президента Индрек Кивисалу. Он обжаривает брусочки ревеня вместе с фариновым сахаром и ликером «Вана Таллинн» на сковородке вок. Но, по-моему, это чересчур авангардно.
 
Кларисса Миннезингер-Кнайпе упорхнула на поиски грантов, а я расплачивался за пироги.
 
…Корпуса Тартуского университета, где планировалось оперировать беглого Пушкина, находятся буквально за углом Ратушной площади, можно сказать, нулевого километра Дерптского тракта. Вход в гуманитарный корпус — напротив памятника хирургу Пирогову. Сегодня на Ратушной площади флэшмоб: около фонтана «Целующиеся студенты» под зонтами и, некоторые уже с детьми, собрались супружеские пары из бывших студентов, чтобы тряхнуть молодостью, воспомнить первые поцелуи. Чем не массовая сцена для будущего мюзикла Туртурро?
 
Профессор Калеви Кулл ведет на второй этаж, где находится святая святых тартуской семиотики. В прохладном коридоре, как и следовало ожидать, по стенам портреты основоположников, карты-схемы, афиши. Под стеклом — библиографические редкости и рукописи.
 
А вот, собственно, кабинет Лотмана. Лотмана-младшего. Профессор Михаил Юрьевич Лотман, сын академика Юрия Михайловича Лотмана, наливает гостеприимную «Боржоми». Нам есть что обсудить.
 
— Когда-то Марина Цветаева, горячая сторонница пешеходных прогулок, ругала автомобильные путешествия за то, что они скрадывают пейзаж, — начал я. — Но сегодня мы в основном перемещаемся из пункта А в пункт Б по воздуху. То есть абсолютно не замечая дороги. А я вот всю поездку из Москвы до Тарту помню на мышечном уровне, физически — каждый обгон фуры, каждую колдобину…
 
— В дороге, конечно, важен процесс прохождения, — размышляет профессор. — Но дорога всегда имеет и духовное измерение, в том числе и в русской культуре. Причем в русской культуре в этом понятии есть двойственность, «дорога» и «путь». Тогда как — и это очень важно для восточных цивилизаций — дорога и путь там — это одно и то же, внутренняя дорога. Японское «до», в буддистской традиции. Если мы говорим о пространстве и времени, то у времени такого измерения нет. «Путь к себе» — ты идешь из пункта А, чтобы познать пункт А. Я не думаю, что в дороге так уж важны технические средства. Даже в самолете — тут много зависит от погоды, — но в ясную погоду вы этот путь, может быть, даже лучше увидите, чем перемещаясь по земле. Когда мы говорим о машине, то большая разница, кто вы — водитель или пассажир. Одна и та же дорога для них имеет разный смысл.
 
— А вы водитель или пассажир?
 
— Я-то вообще не автомобилист, я велосипедист, и в этом есть некая специфика. Транспортное средство не только скрадывает дорогу, но и выявляет ее возможности. Я на велосипеде предпочитаю ехать из пункта А в пункт Б разными дорогами, у меня есть какие-то любимые дороги, но я езжу не только по проложенной, знакомой дороге, но открываю для себя новые. А иногда — у меня внедорожный велосипед — езжу там, где дорог вообще нет.
 
— Получается, что и к дороге возможен творческий подход?
 
— Очень важно, какова цель путешествия. Одна и та же дорога будет для вас очень разной, если вы едете в командировку или в отпуск. Я люблю ездить бесцельно. В конечном счете я знаю, что где-то там есть пункт Б, но мне нравится сама дорога. И — в этом я солидарен с Цветаевой — люблю пешком ходить. В дороге хорошо обдумываются какие-то сложные проблемы. Можно обдумывать и сидя перед компьютером, но отвлекаешься на какой-нибудь «солитер» или на новости. А дорога, с одной стороны, отвлекает, но с другой — сосредотачивает. Мне довелось быть в Афинах, там около станции метро «Керамикос» сохранилась дорога, по которой гуляли Аристотель и перипатетики. Я прогулялся несколько раз по той дорожке, и кое-что мне стало ясно. Иногда полезно пройтись по дороге, где уже до тебя ходили.
 
Беседуя, мы спутились к велосипедному паркингу. Михаил Юрьевич застегнул шлем, забросил за спину дорожную сумку, оседлал свой внедорожник и, махнув мне рукой, скрылся за углом университетского корпуса.
 
…Забыл вот только спросить, нужен ли кому-нибудь из семиотиков вертолет.

Прости, Влад! Тут другие измерения.   


Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №84. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (0)

    Пока никто не написал
84 «Русский пионер» №84
(Сентябрь ‘2018 — Сентябрь 2018)
Тема: дороги
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям