Классный журнал

Когда ты вышел за край

20 сентября 2018 10:39

Единство времени и места, все как в классической драматургии. Еще бы! Автор Дарья Белоусова — человек театра, актриса. Вот только это такая пьеса, где главную роль придется играть самому автору. Да и не играть, а проживать. Чтобы выжить.

Я сижу на пляже Барселонетта. Я пью апероль. Не с рома же начинать в два часа дня. Хотя… Небо заволакивает тучами. Мне в лицо ударяют холодные капли дождя. Стихия здесь обрушивается сразу, не спрашивая. Она не ждет моего принятия. Всего каких-то пять минут, и вот я уже одна на пляже. Все сбежали в уютненькие прибрежные кафе, которые испанцы с невиданной скоростью заботливо закрывают пластиковыми шторами. А я с тобой. Им не привыкать. И мне тоже. Среди спокойного безмятежного ничегонеделания, ничегонедумания благодаря внезапной бешеной стихии я вновь оказываюсь в себе. Это как вспомнить свою ноту. (Единственно возможную.) Ноту, в которой ты когда-то прозрел.

Нота ночи. Кому-то достаточно путешествовать только на край ночи, а я хочу быть ею самой. Быть ночью, петь ее голосом, быть языком ее. Нота бессознательного стремления за край, вглубь, в страшное и сладкое, полубезумное. Стремление в плотность существования. В единственно возможный способ ощущать воздух как концентрированную плотную материю и разрезать его пальцами. Шторм на море резонирует с внутренней кардиограммой, и мне наконец снова хорошо. Я вижу остро всю палитру, как животное с идеальным обонянием различаю мельчайшие ноты запахов, мое тело слышит музыку и танцует в такт ее, будто я древний шаман, очнувшийся от многовекового сна. Вытянув пальцы, я снова могу коснуться любой эпохи — от Древней Греции до примитивного Уорхола, да какое там — я знаю самого Каина и Авеля и говорю с ними о чем угодно и когда захочу. Потому что времени нет. Оно не линейно. Когда ты вышел за край.

Я — конченый наркоман, продирающийся сквозь ломку благополучия, валяющийся в подворотне и ждущий новой дозы. Перебежчик, бегущий по полю и предвосхищающий огнеметный залп, который ударит в голову адреналином, прибьет тело к земле и, может, даст новое прозрение, на границе жизни и смерти. На границе реальности.

Ливень усиливается. Даже попытки поймать такси на прибрежном шоссе тщетны. Набережная вымерла. А тем временем море сравнялось с небом, слившись в единый цвет и представляя теперь единую неуправляемую материю. По берегу, как хозяева, неспешно прогуливаются чайки. Им, как и мне, хорошо. Они не бегут, не суетятся, не прячутся. А еще говорят «помоечные птицы»! Какие дураки! В этих «помоечных птицах», оказывается, в разы больше достоинства, смелости и гедонизма, чем в любом среднестатистическом человеке. Так вот откуда знаменитое: я — чайка! Да! Я — чайка, потому что высокое и низменное случилось во мне гремучей выжигающей смесью. Оно взрывает типические паттерны. Разрушает все, что является догмой. И правды нет. Есть только шторм. И еще ты.

Как только я об этом подумала — мимо пронесся лихач на мотоцикле, я оглядываюсь на скорость, и меня бьют под дых три цифры в удаляющейся точке. 808. Бесконечность, обнуление и снова бесконечность. Это твои координаты. У тебя и не могло быть других. Удивительно, что они проявляются именно сейчас — в шторм. Как знамение. Как СМС от матрицы, что все правда. И кот Шрёдингера кричит мне: «I am alive» — с майки, продающейся в двух кварталах отсюда. Но я еще не знаю этого.

Звонок.

— Привет.

— Привет. Ты придумаешь что-нибудь?

— Да. Когда ты возвращаешься?

— Двадцать первого. Я люблю тебя.

— Не говори мне этого. Если ты меня действительно любишь, то не говори. Где наш кокаин?

— У меня дома. Я отдам тебе, как только вернусь. Я его не тронула.

— Да не важно. Ты всегда будешь меня так любить?

— Да. Нет. Не знаю… Нельзя про это говорить. Я люблю тебя сейчас. Сейчас — это надежнее, чем всегда. Завтра может быть по-другому. Тебе ли не знать.

— Прощай.

В трубке набатом звучат гудки. А в голове рефреном отдается мысль, что я не знаю, случится нам увидеться через неделю, через месяц или… через два мы столкнемся лицом к лицу в толпе знакомых лиц и кивком головы не выдадим друг друга. Нет более чужих, чем те, кто преступил все законы гравитации, но не может быть вместе.

Я кидаюсь в улицу. В стихию. Решаюсь бежать. Бежать не потому, что холодно, и не потому, что дождь, переливаясь через картонное заграждение, бьет меня в спину, а потому, что счастье, страх и невозможность снова смешиваются в 70-градусный коктейль и я снова выпиваю его залпом. Это дорога к тебе. Как дорога к вере. Как дорога к себе.

Я бегу, и капли теплой воды, стекающие по моему лицу прямо к губам, кажутся мне сладкими. Я причащаюсь барселонским небом. Я причащаюсь настоящим. Причащаюсь тобой. Жадно глотаю то, что снова так щедро дарит мне кто-то сверху.

Будет ли так еще? Надолго ли так? Но если верить, что чувства имеют цвета и форму, то в сегодняшнем сошелся воедино весь спектр. Все формы. И мне впервые страшно. Страшно не потому, что может не случиться, — оно уже есть. Страшно конца. Страшно, что больше никогда и ни с кем Т А К. Познавший самый чистый героин всегда впоследствии отличит подделку. Тебе ли не знать.

Звонок.

— Привет.

— Привет. Прости, что так дышу, я просто бежала.

— Ты хочешь, чтобы я жил или чтобы я умер?

— Я хочу, чтобы ты не предавал свой путь.

— Тогда отъе…ись. Я умру из-за тебя.

— Ты уже мертв, если ты не чувствуешь. Нельзя отрекаться.

— Прощай. Это был последний раз.

Я замедляю ход. Нет, я совсем останавливаюсь. Который сейчас час? Четыре, кажется. Дождь перестал. Надо зайти под тент. Какая сладкая пустота. Будто оказываешься в вате. Или в стеклянном пузыре, где-нибудь на триптихе Босха… Визуально ничего не изменилось… то же небо, тот же горизонт, то же шоссе… Но в эту же секунду изменилось все. Как сквозь стекло смотрю я на пейзаж и вижу только три цвета. Их, кстати, оказывается вполне достаточно, чтобы отличить происходящее. Я чувствую, как сильно промокли ноги, и думаю о том, не простужусь ли я… и еще о том, что не помешал бы горячий душ. Горячий душ — это хорошо. Что еще хорошо? Посмотреть кино хорошо. Съесть пиццу или морепродукты? Я даже не думала, что можно так всерьез задумываться о том, что лучше сейчас съесть. Какими духами себя порадовать? Духи — это хорошо. Такое тупое, нерезкое «хорошо». В расфокусе. А то, что все здоровы, — это «хорошо», помноженное на пять. Структура всегда спасает. Подчинись структуре — и сразу как-то можно жить. Живут же все и ничего. Но что-то не так… Дело в пути. Конкретном моем пути. Внутренний фило-наркоман подсказывает мне, что действие дозы заканчивается и сейчас будет не очень хорошо. Но с другой стороны — сколько прекрасных трезвых и циничных мыслей. А бонусом еще и фрустрация. На любовь. Это когда ты смотришь на все эти милые парочки, идущие под ручку, и говоришь себе: вранье, ложь, неправда. У всех вас. Вы не знаете, как бывает! И вам никогда этого не понять. Аха-ха-а-а. Ну чудо же, а не бонус. Сплошное ровное нивелирование. В этом даже есть свой кайф. И я думаю о том, скольких умнейших, интеллектуальнейших, интереснейших людей, которые и в помине не мучились такими волнами, как у меня, настигал цинизм. И зачем тогда иметь такую данность, чтобы прийти по факту к тому же, что другие постигают и не ныряя в бездну. Что за глупая шутка мироздания? Для чего делать таких, как я? Чтобы убивать снова и снова об бетон и чтобы в конечном счете научить тому, чем другие и так владеют в совершенстве? Я всегда думала, что в мире все в балансе: есть среднестатистическая масса — это большинство. Девяносто восемь процентов. А оставшиеся два процента делят между собой, с одной стороны, аскеты, сидящие в пещерах и говорящие на ином уровне, с другой — интеллектуалы и рационалисты, с третьей — маньяки/убийцы, которые должны быть, должны резать и убивать, чтобы был мировой баланс, и с четвертой — люди особой чувствительности, которых ранит капля падающей воды, — они вот балансируют эту зону. И баланс этот из века в век един. Тогда зачем этим чувствительным переходить в группу рационалистов и скептиков? Это же нелепо.

Я иду по каштановому бульвару… параллельно с морем, но не вдоль его. Не хочу. Не хочу его глубины, которая напомнит мне о том, как бывает, и вызовет только печаль. Напомнит о том, что еще недавно был шторм. И я стояла в полный рост. Нет. Лучше спокойно и размеренно по бульвару. Горящее многоцветье витрин подсказывает мне, что если купить майку, то это точно хорошо. Захожу в первый попавшийся магазин. Случайный. Не все ли равно, в какой магазин сейчас заходить. Индифферентно прохожу насквозь прилавки. И почему-то останавливаюсь в самом углу. Разворачиваю первую попавшуюся футболку… «I am alive», — шепчет мне нарисованный кот Шрёдингера, продираясь сквозь все догмы. Жив!

Звонок. Бесконечность обнуление бесконечность.

I am alive.

Колонка Дарьи Белоусовой опубликована в журнале "Русский пионер" №84. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все