Классный журнал

Николай Фохт Николай
Фохт

Никита, как я

21 мая 2018 11:30
У пионера-героя этого номера, на первый взгляд, нет выдающихся героических заслуг: тележурналист, актер, повар, музыкант, танцор. Современный молодой человек с разнообразными умениями и талантами. Но дело в том, что герой очерка обозревателя «РП» Николая Фохта родился с диагнозом, который — по сути — мог ограничить его возможности. Но — по факту — не ограничил.
Я смотрел на Никиту и вспоминал, кого он мне напоминает.
 
Никита читал пушкинский монолог Сальери: «Родился я с любовию к искусству; ребенком будучи, когда высоко звучал орган в старинной церкви нашей, я слушал и заслушивался — слезы невольные и сладкие текли».
 
Читал он гладко, иногда только сбиваясь, кидая взгляд на режиссера в надежде на подсказку. В некоторых трудных местах путал ударения, в некоторых не путал. Никита правильно интонировал, без этого дилетантского «с выражением». В середине все-таки остановился, извинился, что не выучил до конца, стал читать по книге.
 
И вдруг меня осенило: Никита похож на меня. Это было, с одной стороны, странно, даже невероятно, с другой — вычурно и самонадеянно сравнивать себя с Никитой. Но я до конца дня не мог отделаться от этой мысли: Никита похож на меня; неуловимо, мимолетно; не внешне, даже не манерами; не улыбкой. Чем-то простым и важным, может быть, даже необъяснимым. Так сразу узнаешь себя на самой мелкой групповой фотокарточке, мгновенно; выхватываешь одному тебе известную суть. Хотя это странно, ведь сам-то себя редко в жизни видишь.
 
Мы похожи — какой-то деталью микроскопической, крупицей какой-то.
 
Никите Паничеву двадцать восемь лет, у него мозаичная форма синдрома Дауна.
 
Никита безусловный герой нашего времени и нашего мес­та. Он, например, первый в России человек с синдромом, который несколько лет назад получил настоящую, безо всяких там оговорок, работу повара в «Кофемании». А совсем недавно новое достижение: первый человек с синдромом, который работал корреспондентом в кадре серьезного, профессионального телевидения. На канале ОТР Никита сделал уже два репортажа.
 
Совершенно не понятно, с чего я взял, что Никита на меня хоть чем-то похож. Может, желаемое за действительное?
 
Я не удержался, стал сравнивать.
 
Я тоже в детстве занимался фортепиано, только не в шесть начал, как Никита, а позже, лет в десять, что ли. И прозанимался год, а не тринадцать, как Никита, ничему так и не выучившись: я мечтал о футболе, о спорте вообще (что в результате и получил). Даже «Лунную сонату» не успел ра­зучить, только простейшую гамму играю сносно.
 
Никита прекрасно играет на фортепиано и сочиняет му­зыку.
 
Я тоже бредил театром. Играл в студенческой самодеятельности и самодеятельности Агентства печати «Новости». Если быть честным, сыграл я всего три роли, одну, правда, заглавную — в рощинском «Седьмом подвиге Геракла». И я тоже однажды решил стать артистом, тоже довольно поздно, мне года двадцать четыре было. Готовился, учил басню, но пропустил момент поступления в театральные училища, даже не спрашивайте почему.
Никита опытный артист. Он репетирует Сальери для «Маленьких трагедий». Он выходит на сцену Театра наций и других серьезных, не самодеятельных театров в роли Степана из «Женитьбы» Гоголя. Он репетировал и показывался в роли Медведенко — это уже Чехов, «Чайка». Он готовит несколько ролей в пьесе Ярослава Ивашкевича «Лето в Ноане». Ну да, скажете, это же специфические постановки. Разумеется, специфические. «Женитьба» — инклюзивный спектакль, в нем играют профессиональные артисты и артисты особые, люди с ограниченными возможностями — слабослышащие, слепые, с синдромом Дауна. Но это хорошие, важные спектакли, с особой (не в смысле «специфической») художественной ценностью.
 
Еще я занимался спортом. Плавал, боролся, пытался играть в футбол. Собирался добиться успеха. Не добился никакого, если уж совсем честно.
 
Никита тоже занимался спортом, даже борьбой — он атлетически сложен, мощный молодой человек. Но он сразу разобрался, что это ему не нужно, и прекратил. Сосредоточился на том, что интересно. В отличие от меня.
 
Я могу что-нибудь сварить, поджарить, испечь. Делаю это с удовольствием, но ни разу в голову не приходило открыть, скажем, ресторан, заняться гастрономией более-менее профессионально.
 
Никита тоже с детства любил что-нибудь приготовить. В двадцать два года он стал профессиональным поваром, работал в холодном цеху «Кофемании».
 
Я журналист, много чего написал в газеты, журналы, на сайты. Никогда в жизни не работал на телевидении.
 
Никита сотрудничает с каналом ОТР, как корреспондент он участвовал в создании двух телевизионных сюжетов.
 
Про меня никогда никто не писал очерков и не публиковал интервью со мной.
 
Про Никиту вышло несколько серьезных материалов, большое количество телесюжетов, он играет сам себя в грандиозном документальном сериале телеканала RT «Дети солнца».
 
Я люблю живопись, но не умею рисовать.
 
Никита любит изобразительное искусство, он учился рисунку и живописи (да, по особой методике) и пишет картины.
 
Обожаю петь, но делаю это (трудно признаваться) криво.
 
Никита поет, он берет уроки вокала, участвует в музыкальных постановках, аккомпанирует артистам, особым артис­там.
 
Однажды меня отбраковал учитель танцев: плечевой пояс ему мой не понравился, закрепощен борьбой, объяснил.
 
Никита плотно занимается хореографией, он отлично танцует танго.
 
Еще он учился на краснодеревщика и на ткача — он знает, как соткать гобелен.
 
Я же говорю: много совпадений, есть поводы для сравнения. Он почти в два раза младше меня, а реализовался так, что мне и не снилось.
 
Опять скажете: все не так просто и все относительно.
 
Это правда. Все сложно. И даже сложнее, чем кажется на первый взгляд.
А почему повар-то?
 
Никита рассказывает уверенно. Он все делает уверенно: говорит, строит планы, исполняет свои планы.
 
— Моя прабабушка Вера очень хорошо пекла. И я все время крутился рядом, что-то помогал, как-то пытался. С тех пор, наверное. Но с выпечкой у меня не очень, не очень люблю. А так получилось, что меня заметили… Это в фонде «Я есть» было, я там волонтерил, помогал детишкам с инвалидностью. Ну вот там обратили внимание, как я хорошо умею нарезать продукты, приготовить. А потом мне позвонили и предложили работу. Сначала стажировка… Как-то очень быстро, два дня и все. Я там очень быстро все освоил, очень быстро стал работать. Сначала все готовил для работников ресторана, а потом меня в холодный цех определили, женский коллектив. Я резал овощи для салатов, смешивал, делал подачу. Салаты «Цезарь», «Бакинский», это с помидорами, другие, уже не помню какие точно. А потом учился готовить мясо, стейки — хорошая прожарка, средняя, с кровью. Уже готов был, но выбрали другого. И я решил уйти. Теперь моя мечта — стать киноактером.
 
А телевидение, что там самое главное?
 
Никита как будто ждал этого вопроса. Он на все вопросы отвечает, как будто именно их он и ждал.
 
— Мне однажды позвонили, женщина, пригласили делать сюжеты. Я обрадовался, очень хотел, думал, это просто. Оказалось, что не так-то все просто. Что главное? Главное — это микрофон. Надо не забывать самому говорить в микрофон и подносить микрофон говорящему. И еще в камеру не смот­реть, так меня учили. Камера — это отдельный персонаж, ее надо не замечать. Мы делали первый репортаж с благотворительной акции «Душевный базар». Я такой на подъеме, с энтузиазмом, думал, что отлично получилось. Но оказалось, что надо немного спокойнее, нейтральнее общаться, брать интервью. В общем, потом был еще один сюжет, ближе к Восьмому марта. Мы ездили в гончарную мастерскую «Круг», там люди с ограниченными возможностями работают, выбирали подарки. На приличную сумму выбрали. Интересно было. Только на обратном пути случилась авария: у машины съемочной прокололось колесо, и все мы домой добирались на метро.
 
Я видел оба сюжета Никиты. Мне показалось, это интересно, серьезно. Корреспондент с синдромом Дауна на благотворительном базаре или в мастерской для слабовидящих и слабослышащих — в этом есть какая-то дополненная правда. И Никита в кадре, прямо во время сюжета, сам исследует ситуацию. Ему интересно, видно, что он не готовился, как сделал бы это обычный корреспондент. Он там, в сюжете, вместе со своими героями. По одну сторону. Я такого у корреспондентов не видел никогда.
 
Я знаю, что эти сюжеты телекомпании дались тяжело. Никита не может работать без посторонней помощи, без подсказок. Ему пишут тексты, подводки, сам он этого не может сделать. Да, его существование в кадре иногда получается милым, но по журналистским, телевизионным стандартам оно примитивное. Ну, это я перевожу, где-то сглаживаю, где-то обобщаю смысл услышанного. Восхождение телезвезды Никиты Паничева — это такая тяжелая, затратная, можно сказать, ручная работа. Не технологичная и не поддающаяся оптимизации. Я так понял, что ради золотых крупиц пришлось промыть тонну породы. Не всегда есть возможность готовить сюжеты с участием Никиты. Не хватает ресурсов, нет, наверное, штата помощников, которые обеспечивали бы телезвезду необходимой и профессиональной поддержкой.
 
Трудно с Никитой.
 
Мама, Ирина Паничева, тоже обнаружила оборотную сторону медали Никитиного пионерства.
 
— Да, мы хлебнули социума по полной. Можно сказать, Никита переболел звездной болезнью. И обманывал, и воровство было, и алкоголь был. Все этапы, которые проходит подросток, у нас случились — только с небольшой задержкой. То, что происходит с ребятами в 16–18 лет, у нас было в двадцать два. Это действительно серьезное испытание, когда Никита устроился в «Кофеманию». Он всегда хотел работать, зарабатывать нормально. И тут получилось: не две тысячи в месяц, а двадцать две. Ну и ресторан такой, публика непростая, обстановка. Он на Большой Никитской работал, рядом с Консерваторией. И друзья сразу появились, которые, конечно, воспользовались простодушием Никиты. Была там неприятная история, не хочется рассказывать. И Никита действительно был виноват — если объективно и без скидок на его необычность. Ну а как объяснишь, что иногда он даже не врет, а фантазирует, это свойство характера, особенность? В общем, целая драма была. И на самом деле работа тяжелая, у него поднималось давление — это тоже особенность, физиологическая. Я с ним воспитательные беседы проводила, пыталась опустить на землю. Объясняла, что в мире есть и ученые с синдромом, и олимпийские чемпионы. То есть он молодец, но он, во-первых, не единственный такой молодец, а во-вторых, если ты первопроходец, ты должен и быть примером. Безупречным. В общем, сложный это был период. Однажды Никита ушел из дома. Почти две недели его не было. Жил в городе, с бомжами, по электричкам с гитарой ходил. Спасибо «Лизе Алерт», нашли его. Да, прибавилось тогда у меня седых волос.
Почти до двух лет родители Никиты не знали, что у сына синдром. Хотя уже в роддоме, скорее всего, врачи разглядели, но не сказали родителям. После рождения семимесячного Никиты попросили фотографии близких родственников; сейчас понятно, что хотели посмотреть — может быть, ребенок просто взял черты родных. Это теперь Ирина понимает смысл подслушанного в роддоме: «Да не надо им ничего говорить, эти вырастят». А «официально» им сообщил детский врач, который осматривал Никиту, когда ему было год и восемь месяцев. Надо было сдавать специальные тесты на кариотип, выяснять, какой процент пораженных клеток. Первый анализ показал четырнадцать процентов (это мало), второй — больше двадцати… В какой-то момент Ирина сказала себе: да какая разница, у Никиты есть синдром, мы это знаем. Зачем выяснять, сколько там процентов…
 
Мозаичная форма только у пяти процентов страдающих синдромом. Нарушение развития не такое сильное, иногда внешне почти никак не проявляется, особенно в детстве. Только специалист может заметить. И отставание, как я понимаю, тоже не такое разительное. Ирина вспоминает, что ну да, пошел позже, зато на горшок самостоятельно стал ходить раньше, чем младший брат, у которого нет синдрома.
 
Но все-таки различия и особенности были. И люди смотрели косо, и мамаши не хотели, чтобы их дети играли вместе с «ненормальным». Это очень обидно — родителям. А как Никите?
 
— А он в такой любви рос — прабабушка, бабушки, дедушки, тетя, моя сестра, мы с мужем… Он так был защищен любовью, что нет, не замечал.
 
У Никиты Паничева есть новая мечта: он хочет стать актером. Нет, не так: он хочет стать профессиональным артистом, зарабатывать этим деньги. Ну а если совсем точно — он хочет стать звездой.
 
Два дня в неделю занятия в театральном проекте «Инклюзион» (это где «Женитьба») — мастер-классы, которые дают профессиональные артисты, педагоги; еще — занятия по вокалу. И один день в неделю — театральная школа, которую ведет Игорь Неупокоев.
 
Неупокоев — знаменитый человек, он создал уникальный «Театр простодушных», где играют артисты с синдромом. На занятиях, которые проходят в выставочном зале Библиотеки искусств, артисты не только с синдромом — с разными ментальными нарушениями.
 
Репетиция пьесы «Лето в Ноане», про Шопена и Жорж Санд. Я бы сказал, непростой материал. И репетиция непростая. Неупокоев подкидывает текст, который почти все выучили, но без подсказки не могут. И первые минут двадцать снисходительно принимаешь, понимаешь эту условность, это совершенно не обязательное распределение ролей, эту почти медицинскую, психотерапевтическую работу режиссера. Но вот, черт возьми, из этого, казалось бы, безумного действия прорастает, трудно, медленно, опять по крупицам, нечто. На малоподвижных лицах артистов, в их скудной, закрепощенной пластике проступает откровение. Антиактерство — самое радикальное, какое только может быть. Такого не достичь в самодеятельном кружке, в детской студии, в любом современном спектакле, в самой документальной драме — невозможно. Потому что в любом случае это будет имитация актерства или имитация отсутствия актерства. А тут у артистов совершенно иные задачи. Куда мне трактовать эти задачи, откуда я знаю всю глубину или бездну этих задач — просто я вижу результат. Я вижу ничем не замутненный перенос странного, но безусловного личного человеческого обаяния артистов в роль; я вижу укрупнение смысла архаичного, на мой вкус, текста.
 
Я вижу искусство, вот что я хочу сказать.
 
Это очень особое, очень странное, непослушное и гипердраматическое, трагическое искусство. Это такой театр, который, совершенно не имея тебя, зрителя, в виду, дает тебе нечто абсолютно уникальное.
 
Несколько крупиц (опять крупицы) неведомого, редчайшего вещества. Может быть, инопланетного происхождения, может быть, земного. В этом веществе, в этих крупицах сконцентрировано, заархивировано: боль, солнце, гроза, одиночество, любовь, безнадежность, забытые утром сны.
Одной крупицы хватит, чтобы перевернуть твою жизнь.
 
Никита репетирует несколько ролей. Он подменяет артистов, страхует тех, кто не пришел или опаздывает — эти артисты иногда опаздывают, и от режиссера им не попадает.
 
Никита яркий, четкий, внятный. Он больше других похож на настоящего, то есть профессионального, артиста. Он — мост, он — универсальный канал, который связывает тот, экстраординарный мир с нашим, привычным. И он, Никита, конечно, незаменим.
 
Он тут звезда, безусловно.
 
— С Никитой странная история. — Неупокоев закуривает на улице во время перерыва. — Я его знаю очень давно, он был в «Простодушных». Он ведь очень отличается, заметили? Все схватывает, запоминает текст. И всегда был таким — но в театре ему не доставалось ролей. Ну вот так сложилось. Были какие-то, но не главные. А ему хотелось настоящих, больших. Он уходил, пробовал себя в других местах, вот сейчас вернулся. Почему? Потому что он слишком самостоятельный. Он не привязан к театру, как большинство этих артистов — у них просто нет другой возможности и места, чтобы заниматься. А у Никиты есть варианты. Другие, из-за того что они не самостоятельны, потому что многие без родителей вообще не могут сюда приходить, — они преданы театру. А Никита свободен. Он может выбирать. А театру, любому, нужны именно преданные артисты. Ну вот, может быть, в этот раз что-то получится. Сальери — это хорошая роль, он к ней очень серьезно относится. Вообще, этот театр, когда ничего не играют и даже не знают, что не играют, — это современное искусство в чистом виде. То, к чему стремятся «Театр док», «Практика», другие современные проекты. Сейчас время такого театра.
 
Никита Паничев смелый человек. Он первый, он икона целого и огромного мира, невидимого. Многие особенные люди, инвалиды, привязаны к дому, некоторые с трудом передвигаются, кто-то прикован к кровати или инвалидному креслу.
 
Мы их не видим, а они видят нас.
 
Особенные люди смотрят в этот наш мир и видят, что там Никита.
 
Никита, как Орфей, курсирует между мирами, радует и тех и других. У него миссия первопроходца, со всеми вытекающими. Со всеми возвышающими и отягчающими обстоятельствами. Мне кажется, он об этом не догадывается, о том, как важна эта миссия.
 
А может быть, наоборот, прекрасно знает, что без него теперь невозможно.
 
И он очень правильно выбрал мечту — стать актером. Он должен сделать искусство из самого себя, он должен прославиться, он должен указать путь, доказать, что этот путь вообще по силам.
 
И тогда случится что-то очень важное, я в этом уверен. Я знаю это почти наверняка — мы ведь с Никитой чем-то похожи.    
Все статьи автора Читать все
       
Николай Фохт, пионер-герой, синдром Дауна, жизнь с синдромом Дауна, Никита Паничев
Рекомендую
2 4195
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (2)

  • Я есть Грут
    21.05.2018 15:48 Я есть Грут
    На меня похожих нет.
    Ни Никит, ни Виолетт.
    Эксклюзивный, в своём роде.
    Поэтический Мавроди.
  • Сергей Макаров
    24.05.2018 12:34 Сергей Макаров
    Люди с таким синдромом рождаются в разных странах и проблема с их адаптацией в социальной жизни - это большая проблема.
    Они все же, не такие как все и у них совершенно другое восприятие окружающей их действительности, как в прочем у других с проблемами зрения, слуха и речи.

    Первое знакомство с такими людьми было у меня в моем детстве, в 60-е годы.
    Недалеко от дома была переплетная мастерская где работали слепые.
    Рядом был пруд и мы часто проходя мимо этой мастерской слышали как они поют во время работы.
    Рядом с районной "станцией Юный техник" был дом глухонемых, часто ходили туда на бесплатные фильмы, для глухонемых они шли с субтитрами.
    Много историй связанных с общением с ними вспоминается.

    Впервые с человеком с синдромом Дауна, близко познакомился тоже в своем детстве, в нашем дворе был такой Витя. Его младший брат Виталик был нормальным, их мама преподавала в Суворовском училище математику.
    Мне сложно определять степень поражения сознания человека этой болезнью, но помню что Витя очень любил футбол, особенно он был не заменим вратарем на воротах. За его вратарство мы бросали монету, всем хотелось надежного футбольного вратаря.
    Но главные его способности проявились в строительных работах.
    Как -то начали в домах ремонт, штукатурили стены подъездов, меняли трубы отопления.
    Нас привлекала возможность разжиться карбидом. Кто знает что это такое, для получения горючего газа для сварных работ наверняка знает, что и как можно было с ним делать для запуска "ракет", тот понимает ценность этого "ракетного сырья".
    Рабочие были из военной части и привлекали нас к разным вспомогательным работам за карбид. Наверно странно, но мы пробовали многое в моем детстве, в том числе и поучиться у старших чему-то, а вид накладывания штукатурки на стены просто завораживал.
    Разумеется, рабочие не очень благосклонно относились к присутствию Вити, но когда увидели как он быстро перенимал навыки и "секреты" штукатурки, удивлялись и разрешали ему выполнять эту работу, особенно виртуозно у него получалось затирка.
    Витя с Виталиком со временем переехали в другой город, отец их был военнослужащий.
    Как сложилась судьба Вити я не знаю, в то время такие люди обычно помещались со временем в специальные учреждения, все зависело от многого.

    Второй раз в жизни, так же непосредственно близко познакомился с людьми имеющими такое же состояние к городе Ваксхольм, Швеция.
    Их было не так много для этого города, человек пять. Местная коммуна организовала для них магазин - "Секонхенд".
    Они вели торговлю, с ни был "воспитатель" кто помогал им и контролировал их жизнь. Магазин переезжал два раза и последним их местом был на главной улице города - Портовой улице.
    Часто заходил за разными покупками и общался с теми кто был расположен к общению.
    К сожалению, не все могли это, все зависело от их степени поражения этим недугом.
    Но все очень любили совместные фото и мои рассказы, что в море и как морские котики чувствуют себя у берегов крепости Фредериксборга.
    Фотография увлекла одного их них, научил как пользоваться фотоаппаратом и что важно делать исторические фото о событиях в городе, делали фото выставку видов улиц и окрестностей.

    К сожалению время многое меняет, сегодня нет этого магазина на Портовой улице.
    Где теперь его обитатели мне пока не известно, знаю что немного, что кто-то переехал с родителями в другие места, кто-то помещен в клинику в связи с ухудшением состояния.
    Но один их них, Эрик, пожалуй похож вероятно с диагнозом рассказа о Никите, успел его привлечь к работе для университета.
    Он оказался с очень цепкой памятью и пристрастием к упорядочиванию всего, что ему казалось, необходимо привести к какой-то системе.

    Он как и я обращал внимание на изменения окружающей среды;
    Были годы засилья фруктовой улитки и это на этой широте.
    Появление испанских водорослей, забивавших все камни препятствующих размножению креветок - главного корма для сельди и трески.
    Появление трески ушедшей из местных вод 25 лет назад и опять ее возвращение не смотря на отсутствия донного корма характерного для нее.
    То появление рыбы Луны в этих широтах, то появление морских котиков вблизи крепости Ваксхольм, то засилье карповых видов рыбы и многое другое, что интересует ихтиологов и экологов изучающих прибрежные воды Стокгольмского архипелага.

    В общем, "сосватал" его университету и он обрел там свое призвание, за всем наблюдать, описывать, фото документировать и сообщать ученым о всем что связано с изменение экологической "атмосферы" прибрежных вод, суши и похоже всего что растет в лесу к наблюдению за грибами.
    Последний раз узнал что занят сбором мхов и семян деревьев. У него не голова а компьютер, помнит все названия на латыни.

    Прочитав рассказ о Никите, подумал, что пока человек с подобным синдромом жив и может быть вовлечен в социальную жизнь стоит посильно помогать таким людям.
    Мы здоровые сами можем о себе позаботиться, а им необходима помощь, как в прочем и другим людям пораженным в своих физических возможностях.
    Сложно это воспринимать и понимать для всех, но кто может понять это, уверен не пройдет мимо, ведь порой и доброе слово таким людям важнее всего на свете, для них это особенно важно, и уж тем более наше посильное участи по адаптации в современном мире, по моему мнению.
82 «Русский пионер» №82
(Май ‘2018 — Май 2018)
Тема: Компромисс
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое